Горячие точки на сердце - Владимир Михановский

— В мае?

Она, не сморгнув, ответила:

— Летняя форма.

— Тяжелый случай, — вздохнул Матейченков.

— Тяжелый случай, — не удержался от реплики Завитушный, который тоже присутствовал в открытом заседании.

* * *

Водитель Елены прождал до вечера, отлучившись только на несколько минут — чайку попить.

Мобильная связь в городе и окрестностях не работала, что создавало боевикам немалые трудности. В их среде ходили слухи, что какие-то таинственные глушилки были размещены в нескольких местах по приказу нового полномочного представителя президента России.

Так и не дождавшись Елены Рукайтис, он вернулся в горное селение и обо всем доложил — но не командиру соединения, а духовному руководителю, потому что именно последним была спланирована и осуществлена операция по устранению полпреда, которая закончилась так неудачно.

Командир и шейх постоянно враждовали, то подспудно, то открыто, и теперь, когда недруг провалился, командир с трудом мог скрыть свое торжество.

Шейх же понимал, что как только Верховному станет известно о произошедшем, ему сильно нагорит.

Впрочем, сначала необходимо было выяснить все детали, потому что оставалось множество вопросов, которые необходимо разрешить. Какова судьба Рукайтис? Жива ли она? И если жива, то где находится, и в каком состоянии?

Далее, произвела ли она выстрел, и удачный ли? Где драгоценное снайперское ружье, которое Верховный велел беречь столь же тщательно, как и его владелицу? Связаться с Верховным по мобильной связи пока не удалось — эта связь почему-то в последнее время барахлила.

Может, Елена стала перебежчицей?

Шейх добился срочной встречи с источником бандформирований, внедренному в структуру городской власти.

— Я слышал, к вам новый полпред из Москвы прибыл?

— Да, это уже весь Черкесск знает, — процедил сквозь зубы юркий и поджарый старший лейтенант милиции. Он недолюбливал шейха, поскольку тот расплачивался за передаваемые сведения весьма скупо, с другой же стороны побаивался, поскольку шейх напрямую общался с Аллахом, а Аллаха старлейт побаивался.

— Ну, и как он? — закинул шейх удочку.

— Да как? Нормально. Он принюхивается к нам, мы принюхиваемся к нему, — пожал плечами старлейт.

— А ничего с ним в последнее время не произошло?

— Это ты о чем, отец? — воззрился на него милиционер.

— Да кто-то говорил, что его подстрелили, что ли.

— Кто сказал?

— Не помню.

— Покажи его мне, я плюну ему в рожу! — разгорячился мент. — Или сам плюнь ему в глаза! Этот Матейченков, шайтан его забери, жив и здоров, и пьет из всех нас кровь — дай бог!..

— Может, кто-то выдал желаемое за действительное, — успокоил его шейх и расплатился за контакт парочкой быстро обесценивающихся мятых российских купюр непонятно с чьим профилем.

* * *

Итак, вопрос о результатах выборов оставался открытым, и страсти в республике продолжали накаляться.

…Поздним вечером, когда Иван Иванович, по обыкновению, собирался идти в комнату с телефоном, чтобы звонить в Москву, домой, в дверь его номера постучали условным стуком.

— Входи, Сергей Сергеич! — крикнул Матейченков. — Для тебя всегда открыто, сам знаешь.

— Не спишь, товарищ генерал? — спросил Завитушный, входя в комнату и притворяя за собой дверь.

— До сна, как видишь, далеко, — с этими словами Матейченков показал на стол, на котором лежало несколько оперативных документов. — Надо сегодня изучить и отреагировать.

— Тут работы до утра хватит.

— Часика три-четыре, думаю, все же удастся поспать, — улыбнулся генерал.

— Дай бог.

— Ты-то чего полуночничаешь?

Только теперь Матейченков повнимательнее присмотрелся к ночному гостю. Никогда еще его помощник не выглядел таким усталым и удрученным. Даже глаза его, обычно такие живые, теперь, казалось, излучали уныние.

Шрам на щеке успел поджить, от него оставалась только красная полоска, но хромота оставалась.

— С чем пришел?

— Дай отдышаться.

— Садись. — гость уселся прямо на койку, аккуратно заправленную солдатским одеялом, проигнорировав стул. Такого раньше Завитушный никогда себе не позволял.

Генерал сказал:

— Выкладывай.

Сергей Сергеевич ничего не ответил, только с ожесточением поскреб заросший затылок.

— Чайку?

Не дожидаясь ответа, генерал включил электрочайник, выставил на стол, отодвинув бумаги, заварочный чайник, две чашки, сахарницу, початую пачку печенья.

Гость безучастным взглядом следил за этими хлопотами, потом поднял голову и тихо произнес:

— Плохо.

— Ты о чем?

— Устал народ, Иваныч. А это страшно.

— Я делаю все, что могу.

— Не о тебе речь, — махнул рукой Завитушный. — Народ, понимаешь, крутится, как белка в колесе. Бьется он, бьется, а все дело не движется, стоит на месте.

— Знаю.

— Не упрекать тебя пришел. Обсудить: как дальше жить нам? Скажи, что дальше делать?

Матейченков заварил чай, разлил его по стаканам:

— Где-то у меня конфетки были, уборщица принесла.

— С чего это?

— У нее день рождения.

— Не надо конфеток, — помотал головой Завитушный. — Жизнь и так сладкая, сам понимаешь.

…В этот вечер Татьяна Федоровна, специально сидевшая дома, так и не дождалась звонка из Черкесска. И оперативные документы на столе генерала, дожидавшиеся своей участи, были отложены до утра.

Матейченков и Завитушный, то и дело взбадривая чаек, просидели до рассвета, обсуждая важные и неотложные дела. И отнюдь не в философском плане: нужно было выработать ближайшие действия, проследив по возможности стратегию их развития.

Генерал испытывал к помощнику полное доверие. Было несколько ситуаций, когда Завитушный спасал ему жизнь, рискуя собственной.

…До утра в окошке полномочного представителя горел свет — единственном на всю гостиницу.

Дамы известного промысла, прохаживавшиеся по улице в ожидании случайного клиента, нет-нет да и поглядывали на освещенное окошко, и каждая рисовала в своем воображении различные соблазнительные картинки, которые разворачиваются там, в недоступном номере: гостиница, будучи ведомственной, охранялась. А местная милиция, как и всякая другая, проституток не жаловала, за исключением особых случаев…

Была среди прогуливающихся и веселая дамочка, которая на митинге попыталась свести знакомство с двумя интересными мужиками. Правда, попытка закончилась неудачно, по не зависящим от нее обстоятельствам. И, конечно, ей и в голову не могло прийти, что оба ее незнакомых знакомца находятся там, за освещенным окошком. И заняты они оба отнюдь не попойкой и развратом, как это рисовалось девушкам на панели…

Это был полезный разговор, которое многое прояснил для генерала Матейченкова.

— Ложиться не собираешься? — спросил Завитушный.

— Времени нету.

— А у меня для тебя подарок, товарищ генерал.

Матейченков воззрился на него:

— Какой еще подарок?

— Выяснил я у наших стариков, как ты просил, почему чеченцы называют свою страну Ичкерией.

— Ну-ну, — оживился генерал. — Выкладывай.

— Тут такая история, — Завитушный уселся на стуле поудобнее. — Все вайнахи разбиты на роды, ну, родовые гнезда, понимаешь?

— Знаю, — кивнул генерал, — как жузы у казахов, и у других среднеазиатских народов.

— Вот-вот. Ну, а у чеченцев самая такая продвинутая, можно сказать, авторитетная провинция — тейп со столицей в городе Ведено. Тейп — это и есть род, — пояснил Завитушный.

— Ну, дальше.

— Вот эта провинция, самая главная, и называется Ичкерия. Она и дала название всей республике.

— А какие еще у чеченцев роды?

— Главные помню, — возвел Завитушный глаза в гостиничный потолок. — Веной, Алпеной, Гендергеной… Есть и другие, все не помню.

— Сильно раздроблены, — прокомментировал генерал.

— Имеет место быть, — кивнул Сергей Сергеевич. — В этом свои плюсы и минусы. Очень колоритна история тейпа Веной, из которого вышел Шамиль Басаев.

— Ну-ну, расскажи! — оживился генерал.

— Тейп Веной имеет в некотором роде… — Завитушный выдержал эффектную паузу и закончил: — Имеют русские корни.

— Что? — генералу показалось, что он ослышался.

— Да, русские корни, — подтвердил помощник.

— Их злейшие враги?

— Представь себе.

За гостиничным окном обозначился немощный южный рассвет: ночная темнота разбавилась синеватым снятым молоком.

— А конкретней? — спросил генерал.

— Родовым гнездом тейпа Веной является село Дышне-Ведено. Это — горный аул, его сакли разбросаны по склонам крутых гор. Но это — не простой аул, не обычный, каких в Чечне тысячи. Хотя горы там — повыше других, соседних. Один старик-чеченец, охранник библиотеки, спел мне песню об этих горах, она в вольном переводе на русский звучит примерно так… — Завитушный закрыл глаза и медленно прочитал: Уступ за уступом, и снова уступы тяжелые, скользящие склоны, крутые, открытые, голые. Здесь сам выбирай себе путь, а не прячься за спину товарища, здесь мрамора мрачные глыбы — отнюдь не товар еще…