Пурпурные реки - Жан-Кристоф Гранже

Часы показывали двадцать один тридцать. Ньеман проспал всего сорок пять минут. Вернувшись со склада Филиппа Серти, он тотчас отослал свои находки — тетрадь, частицы металла и белую пыль — эксперту Патрику Астье в Гренобль, через Марка Коста, который ждал, когда в больницу доставят труп с ледника.

Затем Ньеман пошел в университетскую библиотеку, чтобы включить в список вокабул — так, на всякий случай — слова «пурпурные реки». Он просмотрел карты в поисках речной системы, возможно, носящей это название. Включил компьютер, чтобы порыться в библиотечном каталоге, — вдруг там найдется книга или документ, где упоминается это словосочетание. Но он ничего не обнаружил и внезапно заснул прямо перед экраном. Он не спал уже около сорока часов и просто-напросто отключился, поникнув, точно марионетка с оборванными нитями.

Комиссар окинул взглядом просторный читальный зал. За столами в застекленных кабинках по-прежнему трудились дюжина полицейских, отыскивающих литературу о зле, о чистоте, о глазах… Двое из них составляли список студентов, регулярно бравших такие подозрительные книги. Еще один потел над чтением диссертации Реми Кайлуа.

Но Ньеман больше не верил в «литературный» след, не верил так же, как, очевидно, и все эти люди, нетерпеливо ожидавшие смены. Два часа назад стало известно, что руководство делом, ввиду крайне незначительных результатов работы группы Ньеман — Барн — Вермон, переходит к уголовной полиции Гренобля.

И в самом деле: расследование не продвинулось ни на шаг, невзирая на мощное подкрепление со стороны. В помощь капитану Вермону для прочесывания горных склонов прибыли триста солдат с Романской военной базы. Их доставили на грузовиках около семи часов вечера, и они тотчас начали обыскивать западный склон Белладонны под руководством Вермона. Кроме этих людей, капитан получил в свое распоряжение еще две роты спецназовцев из Баланса.

Было обследовано больше трехсот гектаров, но поиски ничего не дали — и не дадут, в этом Ньеман был абсолютно уверен. Если бы убийца оставил какие-нибудь улики, их давно бы уже обнаружили.

Однако комиссар продолжал поддерживать связь с Вермоном и сам пометил на карте ключевые точки поиска — места обнаружения обоих трупов, университетский городок, склад Серти и все альпийские приюты…

Усилился также дорожный контроль. Вместо восьми кордонов теперь было выставлено двадцать четыре. Все шоссе, национальные и департаментские дороги на огромном пространстве вокруг Гернона были взяты под наблюдение полиции, так же как окрестные города и деревни.

Кипучая «бумажная» деятельность разворачивалась под руководством капитана Барна. Факсы шли сплошным потоком: свидетельства очевидцев, ответы на вопросники, комментарии специалистов… Рассылались запросы на все окрестные лыжные курорты.

Начиная с середины дня полиция непрерывно допрашивала тех, кто в последние недели имел контакты с первой жертвой.

Еще одна бригада вела опрос самых опытных местных альпинистов, особенно тех, кто ходил по Валлернскому леднику. Не обошли вниманием и «туземцев»; они жили не в Герноне, а в высокогорных деревушках на склоне хребта со стороны университетского городка. Помещение жандармерии не пустовало ни минуты.

Работа кипела вовсю, обстановка напоминала боевые действия, однако Ньеман не принимал в них активного участия. Больше чем когда-либо он был уверен, что найдет убийцу, лишь раскрыв мотивы его преступлений. А мотив был, скорее всего один — месть. Вот только высказывать эту гипотезу не следовало. Ни власти, ни широкая общественность не желали вдаваться в тонкости криминальных дел. Официальная версия звучала так: злодей убивает невинных. А он, Ньеман, пытался теперь доказать, что жертвы тоже были виновны.

Но как продвигаться вслепую? Кайлуа и Серти погибли, унеся тайну с собой. Софи Кайлуа не скажет ни слова, а слежка за ней не дала никаких результатов. Что же до матери Серти и его коллег по больнице, то все они знали обычного, вполне заурядного парня, и только. Матери даже не было известно о существовании склада, хотя он принадлежал ее мужу, Рене Серти.

Так что же делать?

Но в данный момент Ньеман не мог думать ни о чем, кроме одного загадочного обстоятельства. Включив свой телефон, он спросил Барна:

— Есть новости о Жуано?

Юный лейтенант, безупречный полицейский, горевший желанием приобщиться к опыту «мэтра», все еще где-то пропадал.

— Да, — пробасил капитан. — Я послал одного из моих парней в клинику слепых, чтобы узнать, куда Жуано собирался идти после.

— И что же?

Капитан устало сказал:

— Жуано покинул клинику около семнадцати часов. Похоже, он отправился в Аннеси, чтобы увидеться с одним офтальмологом, профессором Гернонского университета, который практикует и в этой клинике.

— Вы ему звонили?

— Да, конечно. И по рабочему номеру, и по домашнему. Ни один не отвечает.

— Адреса у вас есть?

Барн продиктовал только название улицы: врач держал кабинет в том же доме, где и жил.

— Я подскочу туда, — решил Ньеман.

— Но… зачем? Жуано рано или поздно появится и…

— Я чувствую себя ответственным за него.

— Как это?

— Если малыш сделал какую-то глупость, пошел на ненужный риск, то, я уверен, лишь для того, чтобы поразить мое воображение, отличиться передо мной, понимаете?

Жандарм возразил успокаивающим тоном:

— Да вернется ваш Жуано, куда он денется! Знаем мы эту молодежь. Небось забрал себе в голову какую-нибудь чушь и теперь копает в ложном направлении.

— Согласен. Но он может оказаться в опасности, сам того не подозревая.

— В опасности?

Ньеман не ответил. Наступила пауза: Барн как будто пытался осмыслить слова комиссара. Неожиданно он воскликнул:

— Ох, совсем забыл: Жуано еще звонил в больницу. Ему нужны были какие-то справки в архивах.

— В архивах? Что за архивы?

— Да у нас под зданием клинического центра есть огромные подвалы, где хранится вся история нашего края: документы о рождениях, болезнях и смертях здешних обитателей.

Комиссар ощутил неясный страх: значит, этот белокурый мальчик ведет какие-то поиски в одиночку. Значит, он взял след в клинике, и тот повел его сперва к офтальмологу, а затем в архивы центральной больницы. Он спросил напоследок:

— Кто-нибудь видел его там, в больнице?

Барн ответил отрицательно. Ньеман выключил телефон, но тотчас раздался новый звонок. Теперь участникам расследования было уже не до паролей, кодов и прочих предосторожностей, все переговоры велись в открытую. Голос Коста дрожал от волнения:

— Я получил тело, комиссар.

— Это Серти?

— Это он, без всякого сомнения.

Комиссар глубоко вздохнул. Итак, предположения о гибели Филиппа Серти подтвердились. Теперь он мог в официальном порядке послать бригаду для тщательного обыска склада.

Кост продолжал:

— Есть одно важное отличие в характере пыток первой и второй жертвы.

— Какое?

— Во втором случае убийца ампутировал не только глаза, но и кисти рук. Вы не увидели этого, потому что тело находилось в позе зародыша: культи были спрятаны между коленями.

Глаза. Руки. Между этими анатомическими элементами Ньеману чудилась оккультная связь. В том, как убийца изувечил обе жертвы, крылась какая-то дьявольская логика, но полицейский ее пока не улавливал.

— Это все? — спросил он.

— Пока все. Я приступаю к вскрытию.

— Сколько тебе нужно времени?

— Минимум два часа.

— Начни с глазниц и позвони мне, как только обнаружишь что-нибудь интересное. Я уверен, что там найдется знак для нас.

— Комиссар, у меня такое чувство, будто я работаю посланником ада.

* * *

Ньеман пересек библиотечный зал. У двери сидел кряжистый полицейский, усердно изучавший диссертацию Реми Кайлуа. Ньеман обогнул ряд и занял место напротив, в одной из застекленных кабинок.

— Ну, как дела?

Офицер поднял голову.

— Тружусь, как видите.

Комиссар с улыбкой кивнул на толстую стопку:

— Ничего нового? Тот пожал плечами.

— Сплошная Греция, Олимпиады, спортивные состязания и прочие штуки: бег, метание копья, борьба, кулачные бои… Кайлуа пишет о сакральном характере физических испытаний. И еще о связи… нет, общности с высшими силами. По его мнению, высокий результат в соревнованиях рассматривался в те времена как путь к общению с богами… Например, атлет — по-гречески «athlon» — мог, превзойдя самого себя, пробудить силы природы — плодородие земли, ее изобилие. Заметьте, что он частично прав: иногда смотришь на этих бешеных футболистов на поле и веришь, что спорт способен пробудить в человеке сверхъестественные силы.

— Что еще важного ты заметил?

— Кайлуа пишет также, что в античную эпоху атлеты были еще и музыкантами, философами и поэтами. На этом пункте наш тихоня библиотекарь прямо-таки зациклился. Он искренне сожалеет, что прошли времена, когда тело и дух были спаяны воедино, в одном человеческом существе. Вот чем объясняется заглавие «Ностальгия по Олимпии». Ностальгия по эпохе сверхлюдей — и мыслящих и мощных, и духовных и спортивных. Кайлуа противопоставляет тому времени наш век, когда интеллектуалы не в силах поднять пару килограммов, а спортсмены все, как один, безмозглые. Он видит в этом разделении духа и тела знак полного упадка.