Суд и ошибка - Энтони Беркли

— И что же? — поторопил мистер Тодхантер, когда Ферз сделал паузу.

— Они решили, что вы на правах друга семьи пытаетесь спасти Палмера, зная, что вам осталось жить недолго.

— Черт бы их побрал! — только усилием воли мистер Тодхантер сохранил спокойствие. — Значит, все представленные мной доказательства они считают незаслуживающими внимания?

— Именно так.

— Но… но как же…

— Видите ли, — заговорил Ферз, — они готовы поверить, что в тот вечер вы побывали в саду. По их мнению, вы вполне могли быть гостем мисс Норвуд. Насколько я понял, они решили, что именно вы были пассажиром пустого ялика. Но полицейские убеждены: если вы и заходили к мисс Норвуд, то уже после того, как ее застрелили.

— Черт! — взорвался мистер Тодхантер. — Дьявол! Проклятье!

— Успокойтесь! — взмолился Ферз. — Ради бога, успокойтесь!

— Вы правы, — мрачно согласился мистер Тодхантер. — Будь я проклят, если умру на месте.

Мистер Тодхантер имел еще одну беседу с миссис Фарроуэй, во время которой предпочел изъясняться завуалированно и осторожно. Фелисити была в театре, поэтому мистер Тодхантер опять не встретился с ней; сказать по правде, он умышленно избегал этой встречи. С актрисами он не был знаком; то, что он слышал о них, отнюдь не обнадеживало, и он опасался, что Фелисити и в частной жизни сохраняет сценические повадки. С другой стороны, миссис Фарроуэй поразила его невозмутимостью. Похоже, она не придала особого значения тому, что попытки мистера Тодхантера доказать свою виновность оказались бесплодными и что ее зять предстанет перед судом, обвиненный в преступлении, которого он не совершал. Миссис Фарроуэй зашла еще дальше, заявив, что Винсент заслужил такую участь.

— А если его признают виновным? — спросил мистер Тодхантер.

— Этого не будет, — уверенно улыбнулась миссис Фарроуэй.

Ее непоколебимый оптимизм потряс мистера Тодхантера. Сам он считал суд прямой дорогой на виселицу, хотя и не мог понять почему.

Только однажды вечером мистер Тодхантер позволил себе немного отдохнуть. Пригласив с собой сэра Эрнеста и леди Приттибой (мистер Читтервик сослался на крайнюю занятость), он побывал в театре "Соверен", рассчитывая оценить и игру Фелисити, и пьесу. К его негодованию, все ложи были заняты и лишь в последний момент по чистой случайности в одной из них освободилось три места. Мистер Тодхантер, которому и в голову не пришло заранее позвонить в театр, появился в зале за пару минут до того, как подняли занавес, был весьма огорчен этим обстоятельством и в антракте не преминул пожаловаться мистеру Бадду. Но мистера Бадда так переполняли ликование, поздравления и, признаться, виски, что бормотание мистера Тодхантера он пропустил мимо ушей.

После спектакля мистера Тодхантера так и подмывало извиниться перед своими спутниками. Фелисити Фарроуэй играла хорошо, даже отлично. Но более занудной пьесы мистеру Тодхантеру не доводилось видеть. Он искренне удивился, услышав, что его спутники совсем иного мнения, и приписал их протесты вежливости.

На следующее утро начался суд над Винсентом Палмером.

* 2 *

Заседание суда стало чрезвычайно важным официальным событием. Предполагалось, что судебный процесс затянется дней на десять. Но на самом деле он продлился всего семь дней — с десятого по шестнадцатое декабря.

С самого начала защита держалась уверенно. Обвинения, выдвинутые против подсудимого, звучали весьма убедительно, но были ничем не подкреплены. Даже тот факт, что из револьвера, принадлежащего Палмеру, недавно стреляли, не имел особого значения, поскольку не нашли пули, которая могла бы подтвердить, что именно из этого оружия убили мисс Норвуд. Если бы нашлась пуля и если бы удалось доказать, что она вылетела не из револьвера Палмера, ему вообще не смогли бы предъявить обвинение (мистеру Тодхантеру порядком надоело выслушивать эти рассуждения), но даже в отсутствие таких конкретных доказательств защитники считали, что обвинителям печем подкрепить свои заявления.

Вопрос о том, должен ли предстать перед судок; мистер Тодхантер, пришлось решать в последний момент. Против этого восстал сам Палмер. Считая себя невиновным, он не верил, что ему вынесут обвинительный приговор, и считал, что мистеру Тодхантеру незачем добровольно брать на себя вину ради него, Палмера. Другими словами, мистер Палмер, который почему-то с первого взгляда невзлюбил мистера Тодхантера, заявил, что не желает принимать от него никакой помощи — будь он проклят, если согласится на это. У него нашлось немало сторонников. Мнение полицейских было давно известно: в полиции считали, что мистер Тодхантер жертвует собой по причине альтруистического кретинизма, и предвидели трудный перекрестный допрос по этому поводу. Этот допрос мог оказать влияние на присяжных: они могли решить, что положение защиты настолько неустойчивое, что она в отчаянии прибегла к последнему средству — чистейшей выдумке. К сожалению, рассказ мистера Тодхантера по-прежнему выглядел выдумкой, да и сам мистер Тодхантер в роли свидетеля был неубедителен. Более того, ему не верили ни обвинители, ни защитники.

Поэтому в конце концов было решено не вызывать мистера Тодхантера в качестве свидетеля, несмотря на настойчивые рекомендации сэра Эрнеста Приттибоя. Вследствие этого сам королевский адвокат, не зная, досадовать или радоваться, просидел на привилегированном месте для свидетелей и прослушал весь процесс. Поначалу все шло гладко. Во вступительной речи обвинителя отчетливо вырисовались все слабые места, и генеральный прокурор, который лично взялся за это дело, придерживался такой умеренности, что лишь его вмешательство указывало на виновность подсудимого. Пока к присяге не был приведен последний свидетель, все шансы оставались на стороне обвиняемого.

А потом положение осложнилось. Сам Палмер оказался отвратительным свидетелем — агрессивным, высокомерным и упрямым. Мрачность, с которой он признал, что боролся за внимание покойной с собственным тестем, презрение, с которым он отзывался о мисс Норвуд, явная душевная перемена по отношению к ней (он говорил о мисс Норвуд так, словно испытывал невыразимое отвращение), внезапные вспышки ярости в ответ на щекотливые вопросы — все это произвело самое неблагоприятное впечатление на присяжных.

К примеру, его спросили, почему поначалу он категорически отрицал, что тем злополучным вечером побывал в Ричмонде. Мистер Тодхантер и его сторонники уже знали, как повлияло это отрицание на полицию, а рассказ Палмера о том, что известный вечер он провел дома, подтвердила только жена. Только неопровержимые доказательства тощ, что его видели в, доме мисс Норвуд, заставили Палмера отказаться от первоначального вымысла и признать правду; кроме того, он объяснил, что жена прикрывала его по его же собственному требованию. Естественно, полицейские решили, что супруги сговорились и что это указывает на виновность Палмера.

Допросить миссис Палмер в суде об участии в этом сговоре было невозможно — при этом ей пришлось бы давать показания против мужа, а она уже однажды солгала, выгораживая его. Палмер настойчиво напоминал об этом и добавлял, что, во-первых, давал неверные показания ради жены — она знала, какой интерес он проявляет к мисс Норвуд и потому была несчастна. Во-вторых, услышав вопрос, был ли он в известный вечер в Ричмонде, Палмер якобы растерялся и выпалил, что провел этот вечер дома, не сообразив, что жене придется либо подтвердить, либо опровергнуть его слова. Но мистер Тодхантер, выслушав это объяснение, отнесся к нему скептически. Он напрямик спросил Палмера, готова ли жена подтвердить его слова, и Палмер ответил утвердительно. Очевидно, сговор все-таки имел место и, видимо, состоялся в промежутке между двумя визитами Палмера к Фарроуэю, и если бы не слуги мисс Норвуд, супруги Палмер вышли бы сухими из воды. Это выглядело подозрительно.

Еще больше затруднений возникло с вопросом, почему Палмер принес свой револьвер к золовке рано утром, едва узнав об убийстве. Что это — поступок невиновного, который опасается ошибочного обвинения, или действие убийцы? Палмер угрюмо назвал первое: боясь, что кто-то подслушал его ссору с убитой, он решил, что не стоит держать в доме револьвер. На настойчивые расспросы о том, откуда в револьвере взялись следы недавних выстрелов, Палмер довольно неуклюже принялся отрицать это. Его защитники настаивали на повторной экспертизе, чтобы сгладить эти затруднения, но превратное впечатление уже сложилось, и поведение Палмера отнюдь не меняло его к лучшему.

В довершение всего судья по какой-то причине, известной лишь ему, держался крайне враждебно; подводя итоги заседания, он старательно подбирал слова, но между ними отчетливо читалось его истинное мнение. Более того, он указал на досадное отсутствие самого Фарроуэя, на что он имел полное право, и добавил, что, если здоровье не позволяет Фарроуэю присутствовать на суде, у него следовало взять письменные показания. Судья заявил, что Фарроуэй мог бы прояснить несколько туманных моментов. Но поскольку он отсутствует, присяжным приходится строить выводы на основе представленных показаний. Намек поняли все: по мнению судьи, при перекрестном допросе показания Фарроуэя были бы не в пользу подсудимого, следовательно, его отсутствие еще одно подтверждение семейного сговора.