Черный лебедь - Сабатини Рафаэль

– Это неучтиво, – сказал он с холодной укоризной.

– А я и не желал быть учтивым. Вы придаете слишком большое значение своей персоне, Просперо. Вы полагаетесь на дядино расположение к вам.

Просперо повернулся к адмиралу:

– Поскольку мы прибыли сюда сражаться с неверными, а не друг с другом, я возвращаюсь на свой флагманский корабль и там буду ожидать ваших указаний, синьор.

Но адмирала задела шутка о льве и мыши, и, возможно, поэтому он не обуздал грубость Джаннеттино. Правда обидела его так, как только может обидеть правда. В его зычном голосе чувствовалось раздражение:

– Вы будете ждать их здесь, синьор. Я попросил бы вас помнить, и вас, дон Алваро, тоже, что за экспедицию отвечаю я, как ее командующий.

– Действительно, настало время говорить прямо, – одобрительно сказал Филиппино.

Дон Алваро поклонился. Его игривые глаза заблестели.

– Прошу прощения, адмирал. Я думал, что вам будут интересны наши мнения.

– Мнения – да. Но не указания, что мне делать. И не манера, в которой они высказываются. Если у вас есть что мне возразить, буду рад выслушать. – Он переводил суровый вопросительный взгляд с одного на другого.

Дон Алваро покачал головой:

– Право определять тактику, ваше высочество, я оставляю за вами.

– И ответственность, о которой вы нам напомнили, также лежит на вас, – добавил Просперо.

Дориа усмехнулся в бороду.

– Судить всегда легче, чем действовать. Давайте займемся делом.

Он быстро и мастерски составил подробнейший план нападения. То, как он учел все мелочи, не могло не вызвать восхищения. Покончив с этим, адмирал отпустил Просперо и дона Алваро на их корабли, так и не поблагодарив за высказанные мнения.

Та же шлюпка отвезла двух капитанов на их галеры. Если синьор Андреа отпустил их с обидой, то и они испытывали сходные чувства. Дону Алваро де Карбахалу хватило смелости высказать свое негодование. Что же касается Просперо, то он осудил Андреа Дориа за чрезмерную заботу о своей репутации и предрек падение ее в глазах императора, который не скажет спасибо за невыполнение задания, на которое они были посланы.

– Он может впасть в немилость, когда мы разделаемся с Шершелом, – заявил Просперо.

– Если это произойдет, поражение неизбежно.

– По крайней мере, такой исход очень вероятен, – мрачно согласился Просперо. Если бесполезный штурм Шершела удастся, чести это им не принесет. А потерпев неудачу, они навеки покроют себя позором, и авторитет Андреа Дориа погибнет из-за поражения от Хайр-эд‑Дина еще до того, как Алжир получит шанс подорвать его.

Под палящим африканским солнцем, при все возрастающей жаре, свойственной концу августа, императорский флот стоял напротив бухты. Город был как на ладони, а отсутствие защитного вала позволяло галерам при их малой осадке подойти вплотную к обрывистому берегу. Исламского флота, способного помешать европейцам, тут не было. Те суда, что стояли в бухте, скрылись при появлении императорского флота. То ли чтобы спастись от захвата, то ли желая помешать европейцам. Над галерами в неподвижном воздухе разносился бой барабанов, которым вторили трубы. Европейцы видели, как толпа в панике бросилась к крепости. Кое-кто вел с собой коз, другие – ишаков, мулов и даже верблюдов. Из-за отсутствия городских стен как таковых большинство населения Шершела искало убежища в крепости.

Приблизившись на расстояние выстрела, Дориа приказал открыть огонь, и раскатистые артиллерийские залпы громоподобным эхом прокатились по горам. Когда крепость ответила огнем, Дориа приказал прекратить обстрел и повел флот на восток, туда, где можно было укрыться от турецких пушек. Здесь он высадил десант в тысячу двести человек. Пятьсот генуэзцев, четыреста испанцев и триста неаполитанцев из отряда Просперо. Он послал их на берег двумя отрядами: генуэзцев и испанцев – под началом Джаннеттино, неаполитанцев – под предводительством Просперо.

Десант захватил врасплох Аликота Караманлы, турецкого офицера, коменданта Шершела. Он и думать ни о чем подобном не мог, пока франкские[26] пушки не начали обстрел крепости, в которой он укрылся с главными силами войск и теми жителями, что временно бросили свои дома и земли и разделили с ним кров. Потому никто тщательно и не готовился, чтобы отразить нападение с суши. И тем не менее один из его офицеров с четырьмя сотнями янычар был ответствен за защиту форта и понимал, что, если он будет связан в действиях, город отдадут на милость врагу. Потому и произвел бесстрашную вылазку, надеясь повергнуть франков в замешательство, прежде чем они смогут восстановить свои ряды и вернуть преимущество. Однако он потерпел неудачу. Джаннеттино с генуэзцами, оказавшись на берегу первым, принял на себя основной удар и сдерживал янычар до тех пор, пока не подошла подмога христиан. Просперо, действуя самостоятельно со своими неаполитанцами, напал на турецкий фланг и разметал его огнем аркебуз. Янычары, численность которых уменьшилась вдвое, лишились предводителя и, смешавшись перед превосходящими силами противника, в беспорядке отступили под стены крепости. Джаннеттино, горя желанием отомстить за сотню генуэзцев, павших под турецкими ятаганами и стрелами, бросил в погоню отряд испанцев под предводительством офицера по имени Сармьенто. Сам же остался, чтобы обеспечить доставку раненых на борт одной из галер, стоявшей у длинного мола.

Основная часть флота двигалась под всплески весел через залив, чтобы возобновить, уже основательно, обстрел крепости.

Так, сочетая действия на берегу и на море, Дориа рассчитывал добиться быстрейшей победы и завершения этого сражения, грохот которого сотрясал воздух. Однако каждая сторона несла сравнительно легкие потери, а десант не достиг желаемой цели, и исход битвы грозил стать ничейным. Частично – благодаря прочности крепостных стен, частично – из-за никудышной стрельбы турецких канониров.

Пока испанцы Сармьенто преследовали на улицах города уцелевших янычар, Джаннеттино и Просперо привели свои отряды к краю рва, опоясывавшего малый форт. С его высокой стены раздавался неумолчный громкий жалобный призыв: «Во имя Христа, спасите нас!»

Джаннеттино прислушался.

– Что за мольба? – спросил он.

Один из офицеров ответил ему:

– Это христианские невольники, захваченные во время вероломных набегов.

Джаннеттино был недоверчив по натуре.

– А если это ловушка неверных? Ведь они коварны, как сатана.

Стенания продолжались. У молодого генуэзского офицера разрывалось сердце.

– Туда легко добраться. Ров – сухой.

– Повременим, – ответил Джаннеттино не допускающим возражений тоном. – Возможно ли, чтобы рабы оставались без присмотра? А если там стража, могли ли они поднять такой шум? Я не собираюсь попадать в турецкий капкан.

Однако к ним уже подошел Просперо со своей дружиной.

– Что там такое? – Он тоже прислушался к несмолкающим мольбам.

Джаннеттино объяснил, что происходит, и поделился своими подозрениями.

Просперо презрительно усмехнулся:

– Стражники просто бросили их, чтобы атаковать нас. Это был тот самый отряд, который мы разгромили. Я иду туда.

– А что же крепость?

– Крепость подождет. Сначала освободим братьев во Христе, да и солдаты разомнутся перед штурмом.

– Но адмирал дал нам четкие указания, – поспешно напомнил Джаннеттино.

– Синьор изменил бы их, будь он здесь.

Джаннеттино понял, что это камень в его огород.

– Когда-нибудь, – пророчески изрек он, – ваша самоуверенность выйдет вам боком. Это может случиться уже сегодня.

– А может и не случиться. От судьбы не уйдешь, как сказали бы враги.

– В любом случае желаю успеха, – произнес Джаннеттино с прощальным поклоном.

Приказав трубачам играть отбой, он отступил с войском.

Просперо со своими солдатами преодолел ров у подножия вала и оказался у закрытых ворот. Опустошили дюжину пороховниц, порох уложили под воротами и подожгли. Оставшиеся бревна разнесли тараном из связки копий, которым орудовал десяток самых сильных воинов.