Ледобой. Круг - Азамат Козаев

На полпути между Камнеградом и Скаловищем дорога «разлохматилась», будто тканый пояс, – горный кряж неподалеку просел, и к невысокой седловине убежала тропа. Вовсе не торговые дела гнали всадника вперед и не дела службы – против седловины верховой свернул с удобного пути, и вороной мерно затопал по каменистой тропке, что легла между редких сосен.

Отлогая стежка змеилась по горному редколесью, незаметно поднимаясь. Последний раз ею пользовались много лет назад, она и заросла бы давным-давно, и даже следа не осталось, если бы земли тут было побольше. Ветры наносили сюда почву, но ливни, в этом месте стекавшие с гор, словно по водосточному желобу, вымывали всю ее напрочь. После дождя оставались лишь камни, большие и мелкие.

Кряж пользовался дурной славой, и забредать сюда рисковали немногие, даже отчаянные пастухи не гоняли в эти мрачные окрестности стада длинноногих зупаков. Седобородые старцы рассказывали про мрачную седловину жуткие истории, неизменно добавляя, что слышали их от деда, а тот, в свою очередь, от своего деда. В стародавние времена хребет перешло многосильное войско и опустошило предгорье, вырезая жителей, угоняя стада и бесчинствуя всяким иным образом. Неподалеку случилась кровавая сшибка, и хотя пришельцев разбили наголову, у победы остался неприятный осадок. Загорная дружина не раз имела возможность спастись бегством, но предпочла до единого воина остаться на поле боя, словно дороги назад им просто не было. В догадках недостатка не случилось, придумали даже такое, будто путь назад жестоким пришельцам заповедал могучий колдун. И когда от всего войска захватчиков остался один-единственный боец, защитники посчитали битву выигранной. Но последний загорный воин сдаваться и не думал – изошел жутким смехом, развернул коня и ускакал в горы. За ним снарядили погоню, в угаре вящей радости решив извести врага под самый корень, до единого человека.

Пришелец уходил в горы едва не лениво, будто вовсе не собирался избежать гибели, наоборот, долгое время держался на виду погони, словно дразня и подманивая. А когда достиг предгорий и забрал в сторону седловины, пастухи испуганным взглядом проводили конный ход…

И все. Двадцать человек ушли за славой и не вернулись. Высокогорье поглотило их и не отпустило. Дважды снаряжали поисковые отряды, однако без особого успеха. Нашли только шлем чуть дальше по тропе да поломанный меч. Никаких следов исчезнувшей дружины. В горах стало происходить непонятное. Бродягам и заблудшим путникам мерещились голоса, а кое-кто даже тени видел. Страшными голосами видения просили есть и пить. Ни скоро ни долго тропу в сторону седловины забыли как жуткий сон, а со временем подробности и вовсе стерлись из людской памяти. Помнили только одно: в горы соваться небезопасно, там обитают призраки.

Вороной оставил позади сосновый лес, не выказывая ни малейших признаков беспокойства. Стоило съехать с дороги и войти в ущелье, все сущее вокруг немедленно изменилось. Ласковое солнце и синее небо остались на равнине, разыгрался ветер, воздух сделался влажен и сыр, а небо заволокли тучи. Пологие холмы встали справа и слева, будто молчаливые стражи провожая одинокого путника, но тот разу лишнего не вздохнул, только усмехнулся, похлопав жеребца по холке. Тропа перестала забирать вверх, и всаднику открылось обширное, ровное плоскогорье, со всех сторон заключенное в кольцо далеких мрачных скал. Там и сям, насколько хватало глаз, покоились валуны – огромные, темные, угловатые.

– Черныш, мы почти на месте. – Странник натянул повод и привстал на стременах.

Вороной склонил голову и обнюхал землю. Каменистая поверхность была почти лишена растительности, только трава-засорка обжила мрачную пустошь, сбиваясь в зеленые пятна, будто даже сорняк не рисковал селиться тут одиночными кустами. Следопыт закрыл глаза и какое-то время оставался недвижим, Черныш прядал ушами и лениво махал хвостом.

– Вперед. – Верховой наконец открыл глаза и уверенно придал жеребца пятками. – Наш путь лежит вперед, в самое сердце горной пустыни.

Над каменной равниной не летали птицы, по земле не порскали мыши. Низкие, сизые тучи медленно плыли из конца плоскогорья в конец, едва не царапая донцем валуны. Закатное солнце проглядывало сквозь облачную завесу, и донельзя странным выходило все вокруг: небо, затянутое ливневой пеленой, жуткая тишина, которую не нарушало ничто живое. Лишь ветер носился меж камней да трава-засорка шелестела.

Вечерело. Горные сумерки падают стремительно, быстрее, чем на равнине, исчезает свет, и все поглощает непроглядная темень.

– Подбираемся к середине. – Многоименный потрепал коня по холке и улыбнулся.

Ночь пала стремительно. Еще недавно валуны отбрасывали тени, теперь все кругом залил густой сизый полумрак.

– Это здесь. Искомое место. – Следопыт остановил вороного, бросил взгляд кругом и спешился. Чернильное небо расплескалось безбрежно, а глыбы, еще более темные, чем остывающий свод, представлялись непроглядными дырами.

Здесь не росли деревья, лишь иногда под копытами жеребца щелкали сучья, занесенные в горную страну проказливым ветром. Путешественник остановился в нескольких шагах от кучи сухостоя, достаточного для того, чтобы разжечь небольшой костер.

– Вот и огонь, – усмехнулся Многоименный, а Черныш склонил голову, раздувая над крохотным пламенем чуткие ноздри.

С горящей дровиной в руке странник углубился в сумерки. Парой сотен шагов дальше остановился и, присев, осветил землю перед собой. Два исполинских каменных шипа, встав бок о бок, образовали угол, привалившись к которому в позе сидящего человека покоились останки. Голову непогребенный свесил на грудь и, отвалив челюсть, безглазо таращился в землю. Когда-то погибший носил доспехи, они и теперь, полуистлевшие, прикрывали кости. Кожа брони давно сгнила, и только ребра распирали бронзовый нагрудник, грязно-зеленый по прошествии многих лет. Кости ног уже занесло песком и мелкими камешками, а со временем останков и вовсе не станет видно. Некогда на шее воя покоился амулет на бронзовой цепи – два подковных гвоздя, перевитые в косицу, – он и теперь висел на костях, под нагрудником, постаревший от времени и почерневший. Следопыт протянул руку и осторожно двумя пальцами порвал цепь – одно из звеньев не выдержало и распалось…

Далеко за полночь, когда странник и конь отдыхали на земле друг подле друга, во тьме обнаружилось движение столь призрачное, что явственнее бывала даже лунная тень в ночном лесу. Нечто проявилось из темноты и бесшумно заскользило на огонь, точно бабочка на свет, мрак во мраке. Перетекая от валуна к валуну, сгусток сумерек уплотнился за глыбой в шаге от всадника и лошади, неразличимый в окружающем безмолвии. Черныш беспокойно поднял голову и тряхнул гривой, чутко раздувая ноздри, следопыт и бровью не повел, лишь запахнулся поплотнее в плащ. Непроглядное пятно бесшумно выплыло из-за валуна, и жеребец оскалил зубы, будто заправский пес. Перед костром трепетало и струилось, ровно видение в знойной пустыне, только не залитое светом и прозрачное, а мрачное и беспросветное. Здесь, на пятачке перед костром, даже огонь не рассеивал сумрак – ночной гость присел над спящим и протянул руку к амулету в ладони следопыта, оставалось только сомкнуть пальцы на бронзовой цепи и потянуть… Точно стена воздвиглась на пути хозяина этих мест, растопыренная пятерня повисла над амулетом, не достигнув сущей малости, – ноготка не хватило. Следопыт открыл глаза и усмехнулся.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});