Степан Разин - Андрей Сахаров

Еще вяло покричали, поспорили, поерничали и начали поглядывать в сторону Разина, ждали, а что же скажет атаман.

Разин выступил вперед веселый, ладный, голова вверх, плечи развернуты, голос зычный, глаза поигрывают, будто и не ел он вместе со всеми червивые сухари, не пил тухлую воду. И потянулись казаки к атаману, повеселели.

Разин тоже поговорил о Фарабате — что, мол, неплохо пощипать бусурман еще разок, но нельзя — персов не одолеть, со всех сторон обложили Миян-Кале. Об Астрахани и не заикался, а потом сразу сказал о Трухменской земле.

— На том берегу Хвалынского моря нас не ждут, у туркменов скота много, отъедимся, оденемся в теплое и снова ударим по Мазандерану. В туркменскую землю пойдем на парусах — руками не догребем, сделаем паруса из персидских наволок[21] — парусины здесь искать негде. А вернемся — новых наволок наберем. Любо ли, братцы, в Турхменскую землю идти?

— Любо! Любо! — закричали казаки.

Вот уж не ожидали они от Разина таких слов. Это же диво через море к туркменам и обратно! Любо! Любо! Крутили головами старые казаки, которые прошли не одни поход: были и другие храбрые атаманы, но с Разиным не сравнить. Этот берет невиданной выдумкой, дерзостью, лисьей хитростью. Ох, неведомый человек Стенька. Не было еще таких среди казаков.

Весь путь ветер дул казакам в спину. За несколько суток добрались они до Трухменской земли, подкрались безвестно к туркменским кочевьям, яростно ударили по ним! Соскучились за зиму по горячему делу, выплеснулись в первом же бою, лютовали. Врывались в кибитки и шатры, вырезали воинов, хватали женщин, волокли с собой шерсть, войлок, кожи, теплые малахаи, отгоняли прочь скот, забирали вяленое мясо: в шатрах тамошних князей мели подчистую — богатую рухлядь, золотые изделия, сдирали с коней дорогую конскую сбрую. А потом, уже оставив струги, шли в глубь степей на конях; возникали внезапно на скудных весенних пастбищах, подходили вплотную к большим туркменским стоянкам.

Но не такая уж легкая это оказалась гульба, как поначалу расписывал Разин. Яростно дрались туркмены, шли следом за казаками облавой, отбивали свое добро. Уходили казаки к стругам, кружились вдоль берегов и вновь шли в степь на охоту.

Во время одного такого налета погиб Сергей Кривой. Не жаден до зипунов был Кривом, а жаден до боя. Словно вымещал он на врагах старинную и лютую свою обиду, А кто и за что обидел Кривого, этого не знал никто. Только знали, что если видел Кривой воеводского или боярского человека или тайшу какого-нибудь, у которого были рабы и всякие подневольные люди, то зверел Кривой и не было на него уже никакого удержу. И Разин был зол на больших людей, но такого и он не видел. Кривой пленников не волок, простых людей не трогал, а начальных людей, боярских и воеводских прислужников здесь же на месте убивал без пощады. Так же лютовал он и в Трухменской земле, врывался в богатые шатры, круглил все, ничего не разбирая, не видя перед собой, и где-то нарвался. Говорили, что один полез он напролом на всадников, которые оттаскивали в сторону своего тайшу. Еще немного, и достал бы его Кривой своей саблей, разметал уже несколько человек, но застрелили Кривого.

Уходили казаки из Трухменской земли, отяжелев от добычи, за время похода они отъелись здесь, опились кумысом, нахватали разной теплой одежонки и теперь уже не мерзли под порывами холодного весеннего ветра.

Но невесело было по стругам, да и атаман сидел мрачный, жалели казаки Кривого, хоть и злой был казак, а добрый воин. Голову за своего брата положит не задумываясь.

Разин смотрел потухшими глазами на легкую волну, на дикий вымерший берег. Нет, не будет у него больше такого есаула. Добрые казаки остались еще, и есаулы добрые, а такого не будет. Совестью его был Сергей, и любил его, и перечил, но не к худу перечил, а к добру.

И вновь был Гилянский залив, но уже не грозный, не бушующий, а по-весеннему игривый, теплый; и вновь были лихие набеги, богатая добыча, и многие бои с бусурманами, и угнанный полон и мена бусурман на невольников — православных. Вновь Разин пришел под Баку. Неистовы были его набеги. Казалось, что теперь Степан воевал за двоих — за себя и за Кривого. Много было в этом неистовстве темного и дурного. В такие минуты казаки боялись подходить к своему атаману, зверел он, становился зол и мнителен, хватался за саблю из-за каждого слова. Не робкого десятка были казаки, но тут робели, не смели перечить Степану ни в чем, ждали, когда придет пора, отмякнет атаман, подобреет.

Обосновался Степан в те дни неподалеку от Баку на Свином острове. Здесь не надо было сыпать земляной вал: кругом вода, видно на двадцать верст вокруг, незамеченный к острову не подойдешь. И избы не надо строить — тепло стало, поэтому казаки раскинулись табором. Ествы завезли много, воды тоже было вдоволь из местных речек и ручейков. Здесь просидели казаки десять недель, разбухали новыми зипунами, готовились идти на Астрахань.

Но не успели уйти с миром. В июне 1669 года к Свиному острову подошел шахский флот во главе с Менеды-ханом.

Пятьсот стругов Пальмар не выстроил, а пятьдесят плоскодонных лодок-сандалей к весне были готовы. Вместо с Менеды-ханом шли три тысячи семьсот шаховых солдат, горских черкесов, кумыков, всяких наемных людей. Шах возлагал на хана надежды: полководец был из видных, умел воевать и на суше и на море.

Сам Менеды-хан был уверен в успехе. В своей сандале хан вез сына Шабалду, хотел показать юнцу, как побегут казаки под ударами его, ханова, войска. С развернутыми знаменами, под звуки дудок и барабанов, в открытую шел шахский флот на Свиной остров.

А вскоре во все окрестные страны Востока, а оттуда в Россию, Швецию, Польшу и другие державы пришли вести о страшном поражении шахова войска. Доносил о сражении под Свиным островом секретарь шведского посольства в Персии Кемпфер: «Казаки выскочили на нескольких стругах из-за острова и бросились в открытое море. Персы, увидев это, подумали, что они бегут, хотя на самом деле они сделали это, чтобы лишь заманить их, и поэтому казаки уходили все дальше и притворились, что не могут управлять своими судами. Это поощрило персов преследовать их с громом труб и барабанов. Хан лично был с ними и поднял флаг на своей бусе. Они также соединили свои бусы цепями, надеясь захватить врага как бы в сети, чтобы никто не убежал. Но это оказалось, большим преимуществом для казаков. Так как персы начали стрелять в них, и когда они были достаточно далеко от берега, новый генерал казаков (Разин, по сведениям Кемпфера, сдал на время боя командование одному из казаков. — А.С.), решив, что теперь уже пора, приказал своему пушкарю, который был очень опытным парнем, стрелять в большое судно с флагом, что он и сделал, нацеливая свою пушку в то место корабля, которое было над водой, где находился порок; ядра были внутри пустые и наполнены нефтью с ватой, и так как выстрел произвел желаемый эффект, т. е. взорвал часть бусы и поджег остальную часть, то хан ретировался на другое судно. В этом: замешательстве, так как судно, начав тонуть, не только само тонуло, но и потащило за собой другое, казаки подошли ближе, приостановили обстрел, прикрепили свои суда к персидским, у которых были высокие палубы, и казаки убивали персов шестами, к которым были привязаны пушечные ядра; некоторые из персов предпочитали броситься в море, чем попасть в руки врагов. Остальные были убиты казаками, которые ничего не смогли взять с их бусов, кроме пушки».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});