По дорожкам битого стекла - Крис Вормвуд

За кулисами я увидел Шона Фокса из «Wormdace», мне всегда казалось, что его фамилия — это псевдоним, потому что настолько рыжему чуваку просто невозможно найти другую кличку. Мой оптимизм улетучился. Передо мной был тот, кто лучше меня. Он был настолько лучше, что я даже не мог ему завидовать. Я впервые был готов боготворить живого человека. Я хотел поговорить о его музыке. Потом мне показалось, что я не смогу выжать из себя ни слова. Я в момент забыл весь английский язык, да и вообще людскую речь. Я просто стоял и тупо улыбался. Я помахал ему рукой, он помахал в ответ. Я был счастлив. Герман назвал меня идиотом.

Через неделю случилось ещё более странное событие. Мне позвонил офигевший Сэм и поведал, что «Wormdace» хотят нас к себе на разогрев. Команда, что должна была выступать вместо нас, не понравилась Фоксу, а он был очень принципиален в выборе разогрева. Ему понравилась моя музыка, чёрт. Они сами нас нашли. Герман не разделял моего энтузиазма. Он говорил, что фаны Фокса закидают нас говном, что так бывает всегда, когда выступаешь перед звёздами. Мне было наплевать, мне хотелось с ними на одну сцену.

Я поднажал на репетиции. Мы постоянно ругались с Германом, потому что ему казалось, что я пытаюсь придать нашей музыке более модное и попсовое звучание, чтобы понравиться всем. Но меня, правда, не устраивало всё на свете. Я пытался взять управление в свои руки, пусть лидером группы официально считался Герман. Тут началось наше противостояние. Раньше я просто не мог командовать, здесь я понял, что всё зависит от меня. Я готов был спорить и драться за свои взгляды на музыку. Я был зол и неистов. Как мне показалось, наше выступление было лучшим в истории группы. Я был счастлив в своём вечном кайфе. Герман спросил меня в тот вечер, почему мой голос звучал так чарующе. Он никогда не слышал, чтобы я так пел. Это был голос из параллельного мира. Когда он посмотрел в мои глаза на концерте, то сразу всё понял. Он не ругался, он сказал:

— Знаешь, таким как ты это простительно.

В гримёрку завалились группис. Первые настоящие группис, которых мне довелось видеть. Я сделал вид, что мне не всё равно, и что они мне нравятся. Предварительно я снова занюхнул и уже слабо соображал. Мне снова казалось, что я вижу то, чего нет. Я посмотрел в глаза одной симпатичной шатенке. Ей в лучшем случае было восемнадцать. Мне вдруг показалось, что у неё есть мозги в отличие от всех тупых куриц, что тёрлись об нас. Что ещё можно ожидать от девушек, которые посвятили свою жизнь тусовкам и сексу с музыкантами? Я не позволил ей сделать мне минет. Моя рука коснулась её щеки.

— Ты ведь не такая, как они, — сказал я, с трудом узнавая свой голос. — Неужели тебе нравится сосать члены по гримёркам? Купи себе гитару. Займись делом. Тогда все известные парни сами будут бегать за тобой.

Она расплакалась и спросила:

— Неужели я так некрасива?

Я ответил, что она прекрасна, и что я могу трахать только тупых куриц, а она особенная. Она ушла в слезах, я провожал её до выхода, постоянно повторяя, что она не такая, как остальные. Даже тогда я снова осознавал, что несу бред. Наверное, уже тогда я предвидел, что мы встретимся снова несколько лет спустя. Парни смотрели на меня как на идиота. В тот вечер я так никого и не трахнул, мне было лень. Моё настроение оставалось романтическим независимо от обстоятельств.

Далее к нам завалился сам Шон, он был совершенно не в адеквате. Мне было не до бурных восторгов, я стал ужасно самодовольным, и в этот раз я не тёк, как сучка. Вблизи он казался мне обычным человеком, при этом совершенно нормальным парнем. Мне нравился его дурацкий акцент, от которого у лондонцев вставали волосы на жопе. Он пригласил нас на автер-пати. Я не мог отказаться. Мы загрузились в его лимузин, который просто ломился от бухла и наркоты. Впервые в жизни я попал на действительно крутую вечеринку. Всё то, что творилось со мной раньше в Москве, было просто детским утренником. Нас ожидали самые горячие тёлки Британии, реки шампанского и горы кокаина. Я впервые попробовал этот чудесный белый порошок. Он был для меня слишком дорогим, и совершенно не пользовался спросом на улице. В первый раз он не произвёл на меня сильного впечатления, потому что отпустило уже спустя полчаса. Благодаря коксу можно продолжать праздновать гораздо дольше. Нас хватило на двое суток. Герман пытался утащить меня домой ещё раньше, пока не ушёл в небытие, вырубившись на сиськах стриптизёрши. Ко мне подваливала какая-то звёздная тёлка. Я видел её лицо на афишах. В «реале» она не блистала красотой: мне показалось, что у неё дряблые сиськи, которые слишком сильно свешиваются из декольте. Она звала меня выпить, но я уже не стоял на ногах.

Я не знаю как, но мы с Германом проснулись в роскошной квартире Шона Фокса, развалившись на его огроменной кровати. Нет, это была не оргия, скорее всего мы просто упали куда попало.

Всё утро он говорил, какие мы клеевые, и что нам надо обязательно сгонять вместе в тур и записать совместную песню, потому что только русские могут посоревноваться с ним в алкоголизме. Я не воспринимал его слова всерьёз, считая их пьяным бредом. С утра этот чувак похмелялся водкой, когда даже я уже не мог смотреть на алкоголь: желудок ныл. Я снова подумал, что надо уходить в завязку. У меня впереди ещё столько классных вечеринок, а тут грёбаная язва. Это ужасно, но, что бы я не говорил ранее, я любил быть пьяным в дерьмо, в хлам, в задницу просто. Потому что только мой алкоголизм оправдывал мои поступки.

Эта вечеринка открыла мне дверь в царство элитарных наркоманов. Это был совсем другой мир — не то, что ребята с улицы, которые заканчивают свои дни в канавах. Эти люди умирают от передозировки в дорогих отелях или выносят свои мозги в шикарных особняках. Я лишь одним глазком увидел их реальность, а мне уже захотелось туда, и я понял, к чему стремиться.

В скором времени мы всё же заключили контракт с лейблом. Если в России в них нет смысла, и можно вечно болтаться как говно в проруби, то здесь это имело большое значение. За нас серьёзно взялись. Я не верил в этот успех, в частности из-за того, что вообще путал реальность и свои миры в голове. Герман периодически напоминал мне об этом, рассказывая, что у нас есть контракт, мы должны записать альбом и отправиться в тур. Нам выдали аванс, и я просто офигел от этой суммы. Я перевёл всё в вещества и возрадовался. Я по-прежнему старался держаться от них на расстоянии, чтобы не подсесть окончательно. Это были танцы на грани. Я боялся срыва.

Я ненавижу студийную работу. Она меня злит. Как только не расслабляйся, всё равно чувствую себя несколько взвинченным. Всё из-за того, что я хочу, чтобы всё прошло идеально, чтобы ничего не помешало мне петь. Но когда парни таскают в гримёрку девок и прочих зевак, мне хочется убивать. Я люблю девочек, я люблю веселье, но не во время творческого процесса. Наверное, я неправильный. Но вы же не таскаете шлюх к себе в офис?

Я полюбил редкие моменты одиночества. Они помогли мне собраться с мыслями. В студии я искал укромные уголки типа туалета или подсобки, закрывался и мог сидеть там часами, играл на гитаре, лазил в Сети. Потом выходил и спокойно записывал свои вокальные партии. Я мог создать себе уголок дома в любом, даже самом неожиданном месте. Я был там, где моя голова.

С Германом же всё было странно, мы не общались по несколько дней, при этом могли находиться рядом беспрерывно. Я любил молча смотреть на него, когда он не видел. Наверное, ему хотелось мне что-нибудь сказать, но он не находил слов. Мы оба погружались в свои закрытые грани. Это было очень мучительно, но я не знал, что мне делать. Иногда этот барьер вдруг таял, и мы могли говорить снова. Я понимал, что проблема во мне. Из взрывоопасного маньяка я превратился в замкнутого меланхолика. Вещества делают всех замкнутыми и отрешёнными. Я сделал над собой усилие и завязал, потому что иначе наши отношения полетели бы к чертям. Я понимал, что легко отделался. Моя зависимость ещё не стала полной и окончательной. Психологически это давалось трудно, но я постоянно пил и курил траву. Это делало меня общительным.

Шон Фокс (из интервью)

Знакомство с музыкой «Opium Crow» стало для меня, пожалуй, лучшим сюрпризом этого года. Я и не думал, что в наше время может появиться группа, которая будет ТАК играть. Эти люди однозначно безумны, но при этом весьма техничны. Я посчитал своим долгом предложить им помощь, так как я хочу быть человеком, открывшим миру «OC» и их безумный мир. Макс Тот, наверное, единственный человек в мире, способный меня перепить. Вот уж действительно родственная душа. У меня в планах записать с ним совместную песню.

Макс Тот.

Дани был очень странным парнем. Я не могу сказать, что мы были друзьями, потому что мы слишком разные. Но чем больше я за ним наблюдал, тем больше обожал его. Он был для меня как приложение к Герману, кто-то преданный ему безоговорочно, но при этом не выглядящий шестёркой. Он любил тупые шутки и обладал своеобразным чувством юмора. В его внешности всегда было какое-то странное сочетание отвратительности с умильностью. Он никогда не причёсывался. Вообще никогда. В его волосах могли спокойно жить птицы и вить себе гнёзда. Мы дразнили его Эдвардом-руки-пенисы, в честь персонажа пародийной порнухи. Дани обижался и считал, что это намёк на его игру. У меня не было претензий к нему как к музыканту. Это же басист, блин. В общем, он напоминал мне смесь детской игрушки и куклы-вуду.