Жизнь и приключение в тайге - Владимир Арсеньев

15 августа. Утром поели немного собачины и двинулись дальше. Скоро мы попали в болото и в бурелом. Весь отряд разбился на части. Тучи мошкары сопровождали людей, не давали дышать, лезли в рот и попадали в горло. Все нервничали. Что, если мы не туда попали; что будет с нами, если мы съедим всех собак, а к морю еще не выйдем? В полдень опять варили немного мяса. Я начинаю бояться появления цынги или голодного тифа. Страшно страдаем от отсутствия соли. Перед вечером три человека наткнулись на медведя, ранили его, но обессиленные люди и собаки не могли догнать его, и зверь ушел за реку. Ночевали кто где попало. Сегодня на привалах (которые были очень часты) люди не садились отдыхать, а прямо, как' подкошенные, падали с ног в траву и лежали, закрыв лицо руками. Вечером съели по маленькому кусочку собачьего мяса и легли спать. Ночью шел дождь и не давал сомкнуть глаз. Шелест падающего дождя и шум воды в реке били по нервам. Собаки хватит еще на 11/2-2 суток. Придется бить вторую. Положение становилось отчаянным.

16 августа. Немного поели мяса и пошли. Дождь. На душе крайне тоскливо. На берегу реки. нашли орочский амбар. В надежде, что там найдется что-нибудь съестное, мы бросились к нему. Амбар оказался брошенным, пустым. Неужели мы погибнем? Еще вчера вечером собаки куда-то бегали и вернулись сытые, животы у них были полные Дзюль пошел утром с собаками в сторону от реки. Вдруг мы услышали его выстрел. «Рыба! Рыба!» — радостный крик единодушно вырвался из уст каждого. «Рыба! Рыба! Слава богу, мы спасены'!» Мы все бросились и ели с жадностью без соли сырую рыбу. Как бы сговорившись, все стали снимать котомки. Все понимали, что здесь будет отдых и дневка. В протоке рыбьи было много. Это была кета весеннего хода. Посыпались разговоры;, смех, шутки; тяжелая дорога, голодовки, нравственные страдания — все это было забыто, все осталось позади! Забыли даже про дождь и про мошкару: все видели только рыбу и больше ничего. Сразу наше положение изменилось к лучшему. Весь день ели рыбу и печеной, и вареной, и сырой. Когда первые приступы голода были утолены, мы принялись устраивать палатку и пошли на охоту за рыбой. Всю ночь сушили на огне разделанную на пласты кету, которую намеревались взять с собой как неприкосновенный запас на всякий случай. Долго не спали люди, далеко за полночь затянулись разговоры-все делились своими впечатлениями.

17 августа. Проснулись все усталые. Совершенно неожиданно все вдруг как-то обессилели. Какая тому причина? Переутомление и недостаток питания или потому, что после голодовки мы сразу с жадностью набросились на рыбу. Объяснить состояние довольно трудно. Чувствуется ломота в пояснице, общее бессилие, тяжесть в ногах, ломота в костях. Переводчик-гольд скоро лег и уже не вставал до вечера. Ощущается сильная потребность в соли. Целый день сушили рыбу. Чтобы заглушить ее пресный вкус, едим все время черемуху. День и ночь — холодные, дождливые! К вечеру всех разломило еще больше.

18 августа. С восходом солнца мы были уже в дороге. Едва мы отошли от бивака с версту, как путь нам преградила большая река. Где мы? Что делать? Тут на мыску стоял старый зимний балаган орочей. Благодарение богу! Мы достигли устья реки, на которой так голодали. Принялись искать продовольствия в надежде, что «наши» были здесь и оставили его нам где-нибудь на видном месте. Поиски дали отрицательные результаты. Надежда на помощь со стороны встречного отряда рухнула, и мы к ней более не возвращаемся. Через большую реку переправиться нельзя; надо переправляться через ту, по которой мы шли раньше. С выступлением с бивака опять начались несчастья.

Китаец Дзен-Пау сильно заболел и совершенно свалился с ног. Все время он лежал на камнях и стонал. Целый день мы провели в поисках места, удобного для переправы. Тщетно. Обе реки были широки, поваленные деревья не хватали до другого берега, быстрое течение подхватывало их и уносило в мгновение ока. И все это делалось усталыми руками, одним тупым топором! — Успех работы не согласовался с расходуемыми усилиями. Вместо движения вперед мы заночевали на мысу-стрелке, что у слияния той и другой рек, вблизи орочского балагана. На всякий случай тут на дереве мы вырезали надпись такого содержания: «Утомлены; обессилены; есть нечего; пошли дальше вниз по реке правым берегом», ниже указали месяц и число и перечислили свои фамилии [126].

19 августа. Дзен-Пау попрежнему болен; сегодня ему еще хуже. В одну ночь он страшно изменился в лице. Переводчик гольд тоже лежит и не поднимает головы. Что за причина, что все сразу обессилели? Можно судить, насколько все были слабы, что впятером на протяжении 20 шагов с большим трудом могли едва-едва протащить тонкую жердь, чтобы устроить переправу. Еще больших усилий нам стоило перетолкнуть две жерди с бурелома на галечниковую отмель другого берега. Только к вечеру нам удалось переправиться через реку. Теперь мы шли по берегу большой реки. Новый бивак был не далее 1–1,5 верст от предыдущего. Нигде нет заметок, что штабс-капитан Николаев был здесь. Вид больных, их стоны просто надрывают — душу. Что делать? Больные итти не могут — нести их нельзя (мы сами едва волочим ноги); бросить их в тайге — эта мысль ни у кого в голове не имеет места, это было бы предательством, убийством, подлостью. Остаться с ними — значит всех подвергнуть верной гибели! У людей замечается упадок духа, сомнения, опасения за жизнь! Я, как могу, успокаиваю и подбадриваю людей: «Ничего! Пока есть рыба и собаки, мы не умрем с голоду». Хорошо, не умрем, — но далеко ли мы уйдем? Спутник голода — тиф раньше подкосит ноги. Недостаток соляной кислоты в кишках и желудке не пополняется ничем, и тем более, что соли у нас давно уже нет ни крошки[127]. Пресная рыба начала сильно приедаться. Каждый ушел в свои мысли — все унылы: кто лежит, кто сидя склонил голову на колени и безучастно, апатично смотрит на реку. Неужели помощи не будет?! Чем все это кончится? Одна надежда на бога!

20 августа. Густой туман разогнало чрезвычайно сильным холодным порывистым ветром. Мы по утрам очень зябнем. Легкая летняя одежда, взятая нами еще из Хабаровска, износилась и изорвалась в клочья. Починять ее нечем. Еще большая нужда в обуви. Из старых, рваных уж по частям составляем одну пару. Починка обуви идет вечером, когда мошкара исчезает. Дзен-Пау и переводчик гольд через каждые 100 шагов падают на землю со стоном. Они совершенно не могут итти. Люди страшно исхудали: шеи вытянулись, глаза впали, носы заострились и скулы выдвинулись вперед. Они употребляют остатки своих усилий, и я с минуты на минуту ожидаю, что они скоро итти далее откажутся. Наши котомки не тяжелы, но кажутся ужасно тяжелыми. Лямки сильно нарезали плечи. Вероятно, мы вышли на реку Хуту, а может быть, и на Копи. Прошли очень мало. Особенно тяжело перелезать через валежник. В одном месте, на повороте, река разбилась на множество проток, сплошь заваленных буреломом. Здесь Дзен-Пау лег на камнях и начал говорить, что он скоро умрет. Это худо подействовало на людей. Среди них тоже начались разговоры о смерти, только казак Крылов не соглашался с ними. Я тоже убежден, что не следует сдаваться без борьбы, пока еще силы есть хотя немного; в крайнем случае, более крепкие будут служить более слабым.