Танки на Москву - Евгений Лукин

Он олицетворял собою абсолютное зло. Даже боевики, подло стрелявшие из-за угла, не вызывали такого ожесточения. По крайней мере, они считались врагами, достойными снисхождения, хотя бы потому, что были умыты общей кровью.

– Говорят, боевики ему орден вручили.

– Какой еще орден?

– За победу над Россией.

– Вот черт трехпалый!

– Всю страну опустил.

– Лучше бы катился в свою Америку!

Сам собою созрел очередной тост, не обещавший трехпалому черту ничего хорошего. На его голову призывались все громы небесные, все силы ракетные, а самый мощный заряд посылался в специальную цель ниже пояса. Как бы показывая сокрушительный потенциал направляемого заряда, Паша Морячок потряс в воздухе банкой тушенки, которую Турин выставил на стол вместе с бутылкой. Глухой твердый стук заставил всех замереть – в банке было что угодно, только не консервированная говядина. Паша еще раз встряхнул банку – необычный стук повторился.

– Надо же! – он присел на лавку. – Какой интересный подарочек!

– Дай сюда, – Николай достал армейский тесак. – Сейчас посмотрим, что там брякает.

Мягкая жесть легко кромсалась. Под вспоротой крышкой находилась граната, аккуратно упакованная в газету. Сбоку колокольчиком позвякивал детонатор. С таким искусным изделием никто из присутствующих еще не сталкивался – оно состояло из двух пустых банок, умело составленных по принципу матрешки, куда помещалась смертоносная «тушенка». Естественно, вопросительные взгляды обратились на капитана, который и без того был обескуражен:

– Откуда?

– У Турпала купил.

– Кто такой?

– Здесь, на железке, торгует.

– Гранатами?

– Ага, мандаринами, – огрызнулся Турин.

Рыжеусый Федька хихикнул. Следом разразился хохотом Никита, загоготал луженой глоткою Николай. Даже надменный московский гусак Черепанов улыбнулся.

– Мы – из Кронштадта, – похвастался Паша. – Нам, балтийцам, положены боевые подарки.

– В следующий раз, капитан, купи ему какую-нибудь бомбу.

– Он как раз в ту сторону скоро полетит – пусть нанесет точечный удар.

– Для специальной цели, – прикинул именинник, – хватит и этой банки.

Турин вышел из палатки. На железнодорожных путях шла погрузка отвоевавшей бронетехники – ее отправляли на переплавку. Наблюдая за передвижением изувеченного железа, капитан размышлял о трагическом как бессмысленном и бессмысленном как трагическом. Все вокруг обнаруживало великий абсурд. Минометные снаряды заряжались водкою, в банках вместо тушенки находились гранаты. В зыбком мире повсюду таилась война.

Грозное солнце заходило над Грозным. Закат сливался с багровым отсветом неугасимых городских пожаров. Небесная мистерия, смешавшись с земной трагедией, сгорала в едином сплаве бытия.

4

Турину казалось, что он смотрит военную кинохронику. Скрежеща разбитыми гусеницами, обгоревшие танки тяжело карабкались на платформы. Следом ползли бронетранспортеры, дымя чудовищными пробоинами. Включили прожектора, и погрузка – с лязгом стальных тросов и ревом мощных тягачей – обрела кошмарную подсветку.

– На рынке никакого Турпала нет, – из темноты проявился Паша Морячок. – Мы обшарили все прилавки.

– Так он и будет тебя дожидаться, – усмехнулся Турин. – Наверняка распродал свой гранатовый товар и свалил.

– Сдается, он где-то здесь, – повел рыжими усами Федька.

– Пошукаем, господин охвицер? – Никита зажег карманный фонарик.

Офицеры двинулись вдоль состава. Пытливый луч заскользил по мрачным силуэтам войны. На этот раз какой-либо конвой на платформах отсутствовал, потому что не имело смысла охранять состоявшуюся смерть. Дойдя до локомотива, товарищи побрели назад.

Вслед за гудком состав дернулся и медленно пополз в темноту. Неожиданно впереди мелькнула летучая тень. Взмыв на платформу, тень мгновенно растворилась в железных нагромождениях. «Это он! – крикнул Турин. – За мной!» Офицеры бросились к отходящему поезду, запрыгивая на ходу.

Густой мрак, смешавшись с угольным дымом, почти сразу обволок эшелон. Колеса посекундно застучали на стыках, измеряя ночное пространство и время. Бронемашины покачивались в такт сумасшедшему движению. Вверху гудели крылатые люки, внизу скрипели колодки, подпирая непосильный груз. Преследователи приступили к тщательному поиску. Неугасимый пожар Грозного, озарявший полнеба, позволял кое-как ориентироваться в темноте. Они тщетно обходили нагромождения: джигита нигде не было. На тринадцатой платформе оказалась та самая машина – с трогательной надписью о любви. У Турина захолонуло сердце: «Он здесь!».

Офицеры окружили машину. Федька кошкой метнулся к башенке, сибиряк грудью перегородил волнодержатель, символизируя могучий утес. Луч фонарика юркнул внутрь. Турин заглянул в полумрак, выжженный беспощадным огнем. Чеченец спал мертвецким сном, прислонившись к бойнице. Перед ним стояли два ящика – один с белоголовками, другой с консервами. «Туточки!» – выдохнул капитан и осторожно спустился в машину, призвав остальных следовать за ним. Острый луч резанул по лицу:

– Куда держим путь, Турпал?

Джигит спокойно открыл глаза, как будто и не спал мертвецким сном, а лишь слегка подремывал, дожидаясь ночных спутников.

Присмотревшись, он узнал среди офицеров Турина, приветливо кивнул как старому знакомому и глухо ответил:

– На Москву!

Ответ всех обрадовал. Никто не стал расспрашивать, что джигит будет делать в столице, зачем прихватил с собой ящик смертоносной «тушенки», – и так было понятно. Все вдруг успокоились, принялись устраиваться поудобнее. Незамедлительно поступило предложение продолжить пиршество, невзирая на странные обстоятельства. Белоголовка пошла по кругу – вперемешку с хохотом.

– С днем рождения, Морячок!

– Гаси фонарь на корме.

– Небось мимо рта не пронесем.

– Закусим гранатами?

– Обойдешься, господин охвицер!

– Нечего разбазаривать боеприпасы Родины.

Расположившись рядом с чеченцем, Турин оказал ему внимание. Однако тот наотрез отказался пить горькую. Казалось, он отчужденно предался дремоте, как заунывной минаретной молитве. Что-то таинственное заключалось в этом молодом джигите. Капитан вспомнил о том волнении, какое только что испытал, приблизившись к машине, обозначенной сердечным заклинанием.

– Турпал, почему ты выбрал именно эту машину?

– Потому что она – моя.

– Как твоя?

– Я ее подбил, значит, она – моя.

– Так это ты убил любовь?

– Обижаешь. Я любовь не убивал, я машину подбил.

Дальше разговаривать было не о чем. Конечно, по-своему чеченец был прав: подстреленная добыча переходила в его собственность. «Мы воевали с пятнадцатым веком», – с горечью заметил капитан. Сумрачный поезд мчался по гулкой колее, преодолевая расстояния между полями и реками, городами и весями, шлагбаумами и звездами. Поверженная армада неудержимо неслась вглубь материка. И уже никто не в силах был ее остановить.

Незаметно отсвет грозненского пожара сменился на холодный мертвенный блеск станции. Капитан прильнул к бойнице: неоновые вывески благополучия замелькали перед ним. Иностранные названия прыгали перед глазами. Красотки манекенши завлекали в стеклянный рай магазинов. Дорогие закусочные вызывали слюнотечение. На улицах нарядная толпа стремилась к бездумному и радостному.

Капитан высунулся из машины – танковая колонна, громыхая по брусчатке, уверенно двигалась вперед. Казалось, в опаленных люках мерцали призрачные лики погибших при штурме Грозного. Суровые, в обгорелых шлемах, они с ненавистью дергали рычаги. «Врагу не сдается!» – загремела песня о последнем параде. Регулировщики полосатыми палочками указывали путь. Голубые милицейские фонари угодливо подмигивали.

Красная площадь стояла на часах, отсчитывая вечность. В вышине светилась рубиновая идея, раскинув пятилучие по сторонам. Куранты пробили полночь, и марширующие остановились напротив гранитного мавзолея. Изогнутые стволы орудий выпрямились по струнке, когда на головной танк торжественно поднялся Он:

– Глотайте, сколько можете!

Призыв подействовал магически – колонна, неуклюже развернувшись, двинулась на Кремль. Бронированные челюсти вгрызлись в зубчатые стены. Они кромсали красные кирпичи, похрустывая могильными косточками. Пожирали золотые купола соборов, как многоглазую яичницу. Отплевывались вишневыми ядрами царь-пушки. Рубиновая идея пошла на десерт.

Вскинув трехпалую конечность, вождь наслаждался невиданным зрелищем. Затем, демонстративно оттопырив зад, взмахнул дирижерской палочкой, и барабанщик ударил по пустым черепам. Заиграл дьявольский оркестр – трубач дул в берцовую кость, ксилофонист постукивал по обглоданным ребрышкам, скрипач распиливал смычком обескровленные жилы. На трибуне мавзолея исполнялась классическая какофония номер 666.