Как мы пережили войну. Народные истории - Коллектив авторов

А тогда через наше село отступали русские солдаты. Грязные, оборванные, голодные. Бабушка варила картофель в мундирах, и мы, дети, набирая его в карманы, шли на дорогу, на огороды, по которым отступали наши. Мы отдавали им картошку, а они, бедные, ели ее прямо с кожурой. И никогда мне не забыть виноватые их взгляды. Они избегали смотреть нам в глаза, словно чувствовали за собой вину перед нами, несмышленышами. Помню, как появились первые немецкие солдаты на мотоциклах. Они со страшным ревом проносились по селу, поднимая клубы пыли на дорогах. Они заходили в дома и не просили, нет – требовали молоко, яйца, сало, хлеб. Бабушка, когда они пришли и в нашу избу, вынула из русской печки огромный кувшин с топленым молоком, налила в кружки и молча, подала немцам. Они жестами дали понять, что сначала она сама должна отпить из кувшина, и только когда она сделала несколько глотков, начали пить молоко. Теперь-то я понимаю, что они боялись отравы, а тогда была удивлена, надо же, какие добрые – бабушку «угощают»… Село заняла немецкая часть, очень многие жители остались без крыши над головой – их выгнали из родных домов. Там теперь размещались немецкие солдаты и офицеры. Люди ютились в сарайчиках, в коровниках и курятниках. Некоторые выкапывали землянки и устраивались там. В нашей избе теперь тоже жили солдаты. Они вечерами напивались и во всю глотку орали песни. В центре села появилась комендатура, и конечно же, сразу нашлись и те, кто пошел добровольно служить новой власти. Но и среди полицаев люди были разные: одни просто захлебывались от радости: кончились, мол, ваши Советы, а другие прятали глаза при встрече с односельчанами, видимо им было стыдно.

Если раньше дни были пасмурные и хмурые, то теперь их можно было назвать черными, беспросветными. Началась оккупация, которая длилась с октября 1941-го по август 1943-го. В церкви теперь держали раненых военнопленных, наших русских солдат и офицеров, а около церкви под открытым небом находились остальные военнопленные, те, кто не поместился в церкви. Помню, как они жались друг к другу от холода, ведь теплой одежды у них не было. Мы носили им отварную картошку в «мундирах» и кидали за ограждение, чтобы не увидели немцы. Потом пленных увезли куда-то, куда – никто не знал, но все догадывались, что их расстреляли.

Я и сейчас помню наглые, самодовольные лица немецких солдат. Они чувствовали себя хозяевами на нашей родной земле. Но самые страшные впечатления остались от того дня, когда в село пришли эсэсовцы. Казалось, даже птицы притихли, даже ветер затаился.

На территории нашего района действовал партизанский отряд «В бой за Родину». Непроходимые брянские леса стали спасительным укрытием для партизан. Сама природа, сама земля русская встала на бой с фашистскими захватчиками. В нашем селе был связной (конечно, об этом стало известно только после войны). Немцы страшно боялись партизан и выжигали целые села и поселки, если получали сведения о том, что там появлялись партизаны. Такие села как Рессета, Долина, Бруссна и многие другие, были сожжены, а их жители расстреляны за содействие партизанам. Особенно злобствовали полицаи, выслуживались перед новыми хозяевами. Староста не раз предупреждал нашу мать, чтобы она поменьше выпускала нас на улицу. Он был очень спокойный человек, я бы сказала даже добродушный, несмотря на то что служил фашистам. Очень многим жителям нашего села удалось избежать расстрела только благодаря ему, казалось, он сочувствует своим односельчанам. Через несколько лет после окончания войны мы узнали, что он-то и являлся тем самым связным. Но ему чудом удалось избежать смерти. Когда наши освободили Подбужье, старосту схватили и хотели повесить как предателя. Люди не дали этого сделать, и тогда солдаты предложили ему просто уйти из села – ведь не все же знали, кем он был на самом деле.

Мы боялись спать по ночам, боялись ночных стуков, малейшего шороха. А письма от отца все не приходило. Мы не знали что и думать, а мать, едва оправившись после родов (у нас появился братик Миша), пыталась нас успокоить. Представляю, что творилось у нее в душе в то время. Дни в оккупации тянулись – не шли. Люди голодали – не было хлеба, а что такое соль, мы все давно забыли. Помню, как бабушка в кипящую воду окунала дощечку от бочки, в которой когда-то хранилась у нас соль. Дощечка была крепко просолена, и это давало какой-то результат – вода приобретала солоноватый привкус. Питались мы в это время в основном картошкой да свеклой, а у большинства наших односельчан и того не имелось.

Конечно же, мы все с нетерпением ждали нашу Красную армию, ждали освобождения, в которое верили все от мала до велика. Но в один из жарких июльских дней 43 года в селе появилось множество немецких солдат, охранников, полицаев. У многих из них в руках были ведра и факелы. Всех жителей согнали на дорогу, ведущую к Слободе (село, расположенное недалеко от Подбужья, километрах в семи), и погнали по направлению к Брянску. А село наше уже пылало, охваченное огнем. Нам не дали даже собраться, в чем были, в том и выгнали на дорогу. Нас гнали в течение нескольких дней, под дулами автоматов. Ночевали мы в поле. Никогда не забуду как мы, перепуганные насмерть, бежали, держась за бабушку. Мать несла на руках маленького Мишу (он родился в октябре 41-го). Так мы прошли около ста километров и оказались на станции Любохна Брянской области. Там под открытым небом организовали лагерь для тех, кого собирались отправлять на запад, но не хватало вагонов. Потом нас погрузили в вагоны и долго везли, а рядом с нашими составами шли другие, с ранеными немецкими солдатами, с контейнерами, нагруженными награбленным, – немцы вывозили все, что представляло собой хоть какую-то ценность. Вот так мы и ехали в товарных вагонах, не зная куда. Спали на соломе, а что ели, я и не помню, давали ли нам какую-нибудь еду. Но очень хорошо помню гул советских бомбардировщиков, он вселял в нас надежду. А фашисты спешили, ведь 1943 год был годом наступления наших войск, и немцы всеми силами пытались вырвать нас у наших. Советские войска шли буквально по пятам вслед за нами, и охранники были начеку. Кое-кто пытался бежать, когда поезд останавливался, но это редко кому удавалось – их ловили и сразу же расстреливали. От скученности и грязи, от нечеловеческих условий в вагонах появились больные тифом. Их выбрасывали на остановках, а иногда прямо на ходу.

В конце сентября 1943 года нас привезли в Эстонию, в крупнейший лагерь в Прибалтике. Увидев огромное количество бараков, огражденных колючей проволокой, многие не выдерживали – плакали, кричали. Плакали и наши мать с бабушкой, и мы, предчувствуя близкую смерть. Разместили нас в бараках, тоже скученно; кормили один раз в день – давали баланду из турнепса с отрубями да маленький кусочек хлеба, который никак не жевался. Грязь, вонь, полуголодное существование сделали свое дело – началась эпидемия тифа. Вот таким был лагерь Клоога, расположенный в Эстонии недалеко от Таллина. Лагерь имел множество блоков, вокруг главного барака – радиусом в 30 км.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});