Золотая книга. Пурана № 19 - Алексей Санаев

А это грозит последствиями посерьёзнее тех, о которых говорил монах.

– Да о каких последствиях вы всё время говорите?! – воскликнул профессор Гедвилас. – Я пока не очень понимаю.

– Тут и понимать нечего, Летас, – сказал я. – Достаточно газеты почитать. У Индии и Пакистана друг к другу тьма территориальных претензий. Золотая Книга, попадись она в руки одного из двух правительств, будет неизбежно истолкована в его пользу. А ведь там написано, какому народу надлежит жить на какой земле! Понятно, что четыре или пять тысяч лет назад на земле не было ни Индии, ни Пакистана и вместо них существовали какие-нибудь древние царства, но река Инд всегда была рекой Индом, и штат Кашмир, из-за которого индийцы и пакистанцы уже по сто раз воевали, тоже никуда не делся. Любой исторический документ, подтверждающий права одной из стран на пограничные области, может спровоцировать стихийный конфликт. И это не говоря уже о религиозных войнах, о которых нам твердил старый настоятель.

– А Китай? Китайцы тут при чём?

– У китайцев тоже полно неразрешённых конфликтов с Индией в Гималаях и Гиндукуше. Территорию огромного штата Аруначал, к примеру, обе страны считают своей и даже воевали из-за неё пятьдесят лет назад. Думаю, китайцы с удовольствием поточили бы нож на Индию, если представится такая возможность.

– Да, Санаев прав, хотя такое редко бывает, – съязвил Гурьев походя. – Китайцы тоже будут за нами охотиться. А ещё далай-лама, добрый друг вашего андаманского монаха. Обосновать претензии буддистов на Тибет – его святая обязанность, и Золотой Книгой он для этого с радостью воспользуется. Так что я поддерживаю Савитри: нами-то с ней спецслужбы вряд ли заинтересуются, но Санаеву и Гедвиласу в отеле оставаться нельзя. Нужно забрать все вещи профессора из «Маджестика» и переехать куда-нибудь.

– Ко мне, – робко предложила Савитри Пали. – У меня вполне комфортно, две свободные комнаты. Я живу в районе Лоди, это недалеко. – И она взглянула на меня своими огромными черными глазами.

Жизнь состоит из одних искушений.

– Налёт? – спросил Гурьев.

– Это полицейский дом, ведомственный. В подъезде охрана.

– Кража?

– Да мы будем безвылазно находиться дома, – сказал я. – Если там есть кондиционер, я оттуда даже носа могу не показывать, пока мы не расшифруем текст.

– А диверсия? Вроде отключения электричества или, наоборот, внезапного удара током?

– Слушайте, Андрей, вы просто создали здесь теорию всемирного заговора! – вновь заворчал Летас. – Да ничего здесь с нами не случится. Вы плохо знаете индусов: эти люди не умеют планировать хитроумных операций, если и вредят, то по мелочам. Вон, смотрите, они мне вместо лаймового сока подложили лимон с сахаром. А вы говорите – диверсия…

– Так, – произнёс Гурьев и резко обернулся к моему другу-официанту: – Поди-ка сюда, мой милый друг!..

Обстановка в квартире Савитри Пали была вполне подходящей для исследований и совсем не напоминала восточное жилище: минимум мебели, совсем нет ковров, никаких курений и благовоний или портретов Шивы попугайской расцветки, к которым я уже успел привыкнуть во всех индийских публичных учреждениях. На стене висел огромный портрет в полный рост – очевидно, родителей Савитри: высокий седой старец в крахмально-белом френче и маленькая женщина в дорогом сари.

В моей комнате оказались большой письменный стол, расположенный углом возле окна, низкий и совершенно неудобный диван, скрип которого заставил меня принять единственно верное решение спать на полу, и – о, счастье! – убийственно холодный кондиционер – работать будет удобно. Ночевали мы прямо здесь, иногда даже не раздеваясь, и сигналом для отхода ко сну служил стук, издаваемый головой профессора Гедвиласа, бессильно упавшей на раскрытую книгу или клавиатуру компьютера.

Если кому-нибудь кажется, что дешифровка древней письменности – пустяковое дело, я могу предложить попробовать: в мире на всех хватит нераскрытых загадок. Да, египетские иероглифы удалось прочитать в девятнадцатом столетии, а письмо индейцев майя – в двадцатом, но помимо этих громких открытий в распоряжении учёных имеется не меньше десятка древних образцов письма, не поддающихся пока дешифровке даже при существовании компьютерного разума. Чего стоит, к примеру, одно только ронго-ронго – знаки аборигенов острова Пасхи, выполненные на деревянных табличках около семнадцатого века! Эта вязь из загадочных человечков столь мудрёна, что ряд историков отчаялись раскрыть её тайну и предположили, что островитяне на самом деле не знали никакого письма, а лишь копировали в произвольной форме надписи европейцев, к тому времени уже появившихся на острове. Но строгая форма и явно систематический порядок знаков опровергают эту теорию: на острове Пасхи существовала письменность, остающаяся одной из целой череды загадок этого клочка суши посередине Тихого океана.

Образец ронго-ронго

Большинство древних письменностей, не дешифрованных еще в полной мере, содержат лишь несколько надписей, из которых сложно сделать выводы о структуре письма, количестве знаков, их частотности, между тем как эти данные необходимы для их прочтения. Есть и такие, которые известны лишь по одному-единственному памятнику. К примеру, это знаменитый и загадочный Фестский диск: круглая и плоская глиняная табличка, найденная в начале двадцатого века при раскопках дворца города Фест на острове Крит и относимая ко второму или первому тысячелетию до нашей эры. Двусторонняя надпись на диске выполнена в виде спирали, исходящей из центра, и будто бы для удобства исследователя слова даже разделены между собой вертикальными линиями. Однако, несмотря на бесчисленные попытки и появляющиеся время от времени в околонаучной литературе «сенсационные результаты» прочтения Фестского диска, вразумительного решения его загадки до сих пор не предложено, и язык, на котором он написан, остаётся неизвестным.

Фестский лиск

Так называемое линейное письмо тоже использовалось на Крите, и было это около трёх с половиной тысяч лет назад. Известно две разновидности этого письма: линейное письмо А и Б, знаки которых очень похожи. Дешифровать письмо Б, всегда считавшееся более лёгким из-за меньшего количества знаков, пытались многие солидные учёные, но удалось это – на удивление – самому настоящему любителю. Майклу Вентрису, молодому архитектору из Великобритании, линейное письмо Б попалось на глаза случайно, но он на годы лишился сна, загоревшись мечтой расшифровать неведомые надписи. Именно ему, самоучке в лингвистике, принадлежит честь одного из самых элегантных исторических открытий. Вентрису удалось прочесть слоговые знаки письма Б, а его коллега, профессиональный лингвист и историк Джон Чедвик, с помощью специальных методов подтвердил верность поразительной догадки Вентриса: тексты были написаны на древнегреческом языке.

С тех пор тексты линейного письма Б с Крита, Кипра и из материковых Микен и Пилоса являются древнейшими свидетельствами, повествующими о жизни древних греков. А вот линейное письмо А, хоть и дешифрованное по горячим следам находки Вентриса, так и остаётся тайной: мы можем прочесть его, но язык древнего писца нам по сей день неизвестен.

Пожалуй, это один из классических примеров того, как удача и профессиональный подход вознесли исследователя-любителя на один уровень с крупнейшими учёными в своей области. Тысячи других, менее системных одиночек-активистов, пытающихся на голом энтузиазме раскрыть тайну всемирного значения, работают поистине неустанно. Правда, в большинстве случаев, в отличие от Вентриса, они видят в древних письменах только то, что хотят видеть. Через мои юношеские руки в девяностые годы прошлого века проходили многочисленные труды оптимистов, полагающих, что все известные нам, но до сих пор не прочитанные письмена на самом деле были исполнены на русском языке. Для авторов этих брошюрок не составляло труда на двух-трёх страницах объяснить и символы Фестского диска, и критского линейного письма А, и надписей долины Инда, и это несмотря на то, что в эпоху расцвета указанных цивилизаций никакого русского языка, конечно, не существовало в помине. Даже мне, с моим подростковым уровнем знаний, метод подобной дешифровки казался весьма подозрительным: я не очень хорошо понимал, почему изображение четверолапого животного должно обязательно читаться как «са» (из русского «сАбака» конечно же!), а значок длинной палки с наконечником – «та» (безусловно, из «тАпора»). Дальше обязательно шли истории о каких-нибудь героических «русах», которые вдобавок получали с лёгкой руки автора инопланетное происхождение.

Этот бред, распространенный на книжных полках российских магазинов в девяностые годы, не прижился. А всё потому, что для грамотной дешифровки одного желания мало. Здесь необходимы солидные знания лингвистики, математики, криптографии, археологии и особенно истории расшифровки знаменитых письменностей прошлого.