Волчица и пряности. Том 10 - Исуна Хасэкура

Если кто-либо произносит несмешную шутку, когда и без нее не смешно, иногда весы склоняются на сторону смеха. Но когда волна смеха утихает, остается лишь тревога.

– Я не умею считать деньги, но для меня не секрет, что монастырь на грани разорения. Всякий раз, когда король требует денег, нам задерживают жалованье. Некоторые из торговцев, с которыми мы ладим, говорили, что еще одного такого побора мы не выдержим.

– Но это…

– Я уже не знаю, что я тут могу поделать. Если нужно что-либо растоптать копытами, истолочь зубами – я сделаю это с радостью. Ты же торговец, да? Когда люди выгоняют моих родичей из лесов и с гор, торговцы всегда шныряют в тени. И увидев, как один из них водит столь близкую дружбу с волчицей… я понял: конечно, мы можем лишь…

Хаскинс издал невероятно протяжный вздох и закончил фразу:

– …Мы можем лишь положиться на тебя.

– Но –

– Пожалуйста.

Лоуренс провел несколько лет в странствиях. Не раз и не два он выполнял просьбы умирающих попутчиков доставить весточку их семьям. Глядя, как эта же страшная картина вновь разворачивается у него перед глазами, он лишился дара речи. Обычное письмо он мог бы принять. Но это было сообщение о новом королевском налоге.

– Нет.

Лоуренс по-прежнему стоял столбом, не в силах вымолвить ни звука; вместо него заговорила Хоро.

– Нет. Мы не можем пойти на такой риск.

– Хоро…

– Если чего-то ты не можешь сделать, будь честен и прямо скажи, что не можешь. Не ты ли решил уже, что твое участие в здешних делах было бы слишком опасным? Мы отправляемся завтра, а если завтра не сможем, то послезавтра. Мы путешественники, и это место для нас ничто.

После этой словесной атаки какое-то время не было слышно ничего, кроме частого, неглубокого дыхания Хоро. Если бы она эти слова произнесла нахмурившись, Лоуренс, возможно, рассердился бы. Но отнюдь не гнев вынудил его бесстрастно встать и двинуться к Хоро, оставив Коула приглядывать за Хаскинсом. Хоро, придя в себя, съежилась.

Ее выражение лица с трудом поддавалось описанию. Поджатые губы выдавали гнев, но в то же время как будто печально подрагивали. Плечи поникли, кулаки были крепко сжаты, лицо – мертвенно бледное. Видеть ее такой для Лоуренса было невыносимо. Он знал, что реакция Хоро была вызвана обычной ревностью.

– Чт… что? Ты… я неправа? Ты сказал, что будет опасно, поэтому я предложила уехать. А теперь ты хочешь принять предложение этого создания –

– Хоро.

Лоуренс взял ее за руки. Хоро немного повырывалась, потом утихла. Слезы бежали у нее по щекам. В глубине души она понимала, что ее слова совершено детские. Она могла вынести то, что Пиаски создавал новый дом для людей, но если от этого выигрывал Хаскинс – совсем другое дело. И ведь родные дома ее и Хаскинса уничтожил один и тот же враг – Медведь Лунобивец.

– Юная волчица… – молвил Хаскинс. – Твой дом ведь тоже он разрушил, да?

Хоро смотрела на него, и в ее взгляде смешались ревность, зависть и настороженность.

– Создать для себя новый дом было нелегко. Мы приняли человеческий облик, мы старались не привлекать к себе внимания, не запоминаться, мы затаились под видом пастухов – и продолжаем делать все это до сих пор. Мы давным-давно решили, что во имя защиты этого места пойдем на все.

– Я тоже так могу! – гневно выкрикнула Хоро, но голос ее звучал слабо. Потом она охрипла, и следующие слова звучали уже невнятно.

– Если мне удастся найти… свой дом… Йойтсу… я… тоже…

– Судя по всему, тебе не приходилось сражаться с медведем, я прав? Ты говоришь, что тебе достанет решимости рискнуть жизнью, бросив вызов медведю?

Лицо Хоро исказилось от гнева. Она, похоже, решила, что Хаскинс относится к ней пренебрежительно. Но даже глядя в эти полные ярости красновато-янтарные глаза, Хаскинс оставался спокойным и невозмутимым.

– Когда он явился к нам, я бежал. Я бежал, как последний раз в жизни, потому что у меня тоже были товарищи, нуждавшиеся в моей защите. Я изо всех сил вел их к спасению. Та ночь до сих пор жива в моей памяти – громадная полная луна в небе, четкие вершины гор на горизонте за лугами… и мы, бегущие в ужасе прочь от изобильных лугов, на которых всегда паслись.

Хаскинс выглядел дряхлее обычного. Видимо, человеческий облик его, как и Хоро, делал слабее. Но все же он продолжал говорить без устали, словно огонь, горящий в печи, растопил давным-давно замерзшие в сердце воспоминания.

– На бегу я повернул голову туда, где был мой дом, и тогда я увидел его. Увидел этого громадного медведя, туша которого вполне могла бы усесться на те горы… страшное и прекрасное зрелище. Даже сейчас я искренне так считаю. Он взревел и поднял когтистую лапу, будто пытаясь схватить луну. Никогда не забуду эту картину…

Все это произошло в давнем прошлом, задолго до эры человека. В те века весь мир был окутан тенями, и правили в нем духи.

– Сейчас все то, что было тогда, вспоминается с тоской. Тот громадный медведь был последним владыкой нашего времени – времени, когда правила сила. Сейчас моя ненависть к медведю уже выгорела дотла, оставив лишь тоску…

Хоро, которая не сумела сразиться за свой дом и лишь века спустя узнала, что он был разрушен, могла лишь выдавить детскую улыбку.

– Ты – ты бежал в страхе, а теперь еще смеешь говорить о решимости. Просто смешно!

Она огрызалась, точно побитый ребенок. Но умудренный опытом Хаскинс ответил ей с легкостью:

– Ради того, чтобы выжить в мире людей, я даже стал есть мясо. И уже веками его ем.

– !

Взгляд Хоро метнулся в сторону сушеного мяса, свисающего с кожаной веревки. Что это за мясо? И какое мясо они прежде ели вместе с Хаскинсом?

Хоро часто задышала, потом ее стошнило.

Лоуренс понятия не имел – то ли она хотела заплакать, то ли пыталась представить себе, как она сама делает то, что делал Хаскинс. Тот, чтобы сыграть роль пастуха, даже баранину ел, да еще держался так, будто в этом нет ничего особенного. Способна ли она на такое?

– Я многим пожертвовал ради того, чтобы хранить это место годами, и перешел границы, которые не должен был переходить. Если мы лишимся этого места, то, возможно, никогда уже не найдем другого, где сможем жить в мире.

Его голос звучал так, будто он вовсе не винил ни в чем Хоро, а просто раскрывал без утайки, зачем именно ему нужна была сила Лоуренса. Но Хоро не могла не завидовать тому, что он сумел создать новый дом.

Она прекрасно понимала, что, ведя себя так по отношению к существу, приложившему гигантские усилия для воссоздания утраченного, выставляет себя глупой и взбалмошной. И она знала, что собирается бросить в беде того, кто всего-то хочет защитить свой новый дом. Если ей и казалось, что Хаскинс ее винит, то это лишь собственное чувство вины на нее давило.