Говорящие птицы - Валерий Ильичев

Брэм описывает случай, когда попугай ара научился «говорить» от «говорящей» сороки. Попугая поместили в клетку рядом с «неумолчно тараторящей» сорокой, через 10 дней ара начал передразнивать эту сороку. Он научился звать по имени детей хозяина, в будущем очень быстро стал заучивать новые слова. Мы уже упоминали случаи, когда птицы учились «говорить» от других «говорящих» птиц. «Говорение» одной птицы является, видимо, мощным стимулом обучения другой.

Известен случай, когда обыкновенный домовый воробей научился имитировать от «говорящего» волнистого попугайчика. Эту его имитацию вряд ли можно назвать «говорением», но явление это очень интересное и заслуживает дальнейшего изучения. Воробей-имитатор (хозяин — Р. В. Фаерман, г. Калинин) усвоил самые первые ступени акустико-фонетического уровня воспроизведения человеческой речи, хотя, даже и это является спорным. Самец домового воробья (выкормлен в 1984 г.) провел все лето в клетке на балконе, где активно общался с себе подобными, т. е. не может быть никакой речи о звуковой изоляции от видовых партнеров. В возрасте 3–3,5 мес воробей был посажен в клетку рядом с клеткой, в которой сидел «говорящий» волнистый попугайчик. Из своего небольшого репертуара слов попугайчик наиболее часто повторял два — «Степа» и «Здорово!» Через 4 мес, проведенных в компании с волнистым попугайчиком, воробья поревели в другое помещение; звуковой и визуальный контакт со Степой прекратился. Вскоре после этого было замечено, что воробей вплетает в свое чириканье звуки «ст», «степ», отдаленно напоминающие слова — «Степа» и «здорово». Р. Фаерман начинает интенсивные занятия, направленные на поддержание данной вокализации и выработку более точного произношения, однако произношение воробья изменить не удалось. В течение 3 лет удалось поддерживать прежний уровень воспроизведения слов «Стена» и «здорово» с помощью регулярных и многократных ежедневных повторений. Данный уровень соответствует описанному нами выше начальному уровню. Человек, впервые услышавший произношение воробья, не сможет без длительной тренировки прослушивания вычленить лексические единицы из сигнализации воробья. Копирование человеческих слов воробьем можно назвать имитацией в первом приближении. Естественно, что имитация слов речи через посредство волнистого попугайчика не могло дать правильного воспроизведения. Искажения и транспонирования, допущенные в произнесении попугаем, в удвоенном виде проявились в воспроизведении воробьем. Лучше всего воробью удалось передать такие просодические характеристики, как ритм, ударение и интонация. Теми произнесения значительно увеличен и, видимо, он, а также очень высокая частота воспроизведения мешают вычленению фонем и восприятию слова как фонематического, лексического и семантического единства.

Мы попробовали прослушать сигнализацию воробья в замедленном темпе; магнитную ленту при скорости записи 19 см/сек прослушали со скоростью 9 см/сек (магнитофон «Орбита»), При таком методе прослушивания удалось ясно вычленить словесные единицы из видовой сигнализации воробья, улавливалась общая структура слова, подразделение на слоги, довольно точно были переданы ритм слова и интонационная кривая, ударение четко прослушивалось на первом слоге в предполагаемом слове «Степа» и на втором — в предполагаемом слове «здорово», появилось еще слово «чепа». Кроме того, наблюдалось явление редукции конечного безударного гласного в слове «Степа» и укорачивание до предела слышимости глухого взрывного согласного «п» — в соответствии с общими фонетическими правилами для многих языков, когда «возрастание темпа речи происходит в первую очередь из-за сокращения длительности неударных слогов и гораздо слабее изменяется продолжительность произнесения ударных слогов» (Ли, 1983). У воробья при значительном ускорении произнесения наблюдалось сокращение длительности неударных слогов. Ударные слоги произносились с большей интенсивностью и длительностью. Это в отношении просодических характеристик. Что касается имитации фонем, т. е. передачи фонематических признаков, очень трудно сказать что-либо определенное, так как они лишь угадываются. Пока не очень ясны причины пересмешничества для такого вида, как домовый воробей. Можно предположить, что это некое подобие антифонального пения, когда отсутствующего партнера оставшийся партнер как бы называет по имени, т. е. воспроизводит типичную для него сигнализацию; возможно, это вариант обучения, отсюда следует, что молодые воробьи в природе обучаются видовой сигнализации от более опытных особей. Учитывая, однако, тот факт, что воробей в течение трех летних месяцев усваивал видовую сигнализацию, можно предположить, что период запечатления у воробья не ограничивается 3–4 мес. При последующих акустических контактах с человеком отмечена определенная реактивность на знакомые слова, произнесенные человеком, т. е. воробей узнает и воспринимает эти слова, они являются для него стимулом к собственной вокализации. Это заметно при прослушивании магнитных записей «диалога» между человеком и воробьем.

С точки зрения принципиальной возможности воспроизведения человеческой речи таким нетипичным имитатором, как домовый воробей, «говорение» его представляет значительный интерес для дальнейшего исследования феномена имитации речи.

Продолжая разговор о неординарных «говорящих» птицах, следует упомянуть «говорящую» канарейку самца Пинчика. О нем рассказывает в своей книге «Певчие, цветные и декоративные канарейки» (М., 1987) В. В. Лукина.

Ленинградка И. Г. Двужильная купила кенара Пинчика и самку Брики в мае 1965 г. в зоомагазине в возрасте, 2–3 мес. Самец много и подолгу щебетал, учась петь. Ирина Георгиевна приручала своих питомцев брать корм из рук и приговаривала им высоким мелодичным голосом: «Тю-тю-тю, тюить-тюить, Пинчи, Брики, миленькие птички, чудненькие птички, вот какие эти птички». Кенар очень внимательно слушал хозяйку, видно было, что он сосредоточивается. Такое сосредоточение на словах хозяев практически всегда ведет к успешному обучению, это относится и к другим «говорящим» птицам, Брики не мешала обучению своего партнера, она помалкивала. Других птичьих звуков кенар не слышал, человеческая речь стала для него единственным акустическим эталоном. В сентябре того же года Пинчик впервые повторил за своей хозяйкой: «Тю-тю-тю, тюить-и-тюить». Еще через несколько дней он ясно произнес «Пинчи». Еще через некоторое время вся семья Двужильных услышала фразу, произнесенную Пинчи тоненьким и тихим голоском: «Вот какие это птички, миленькие птички». Спустя несколько дней кенар произнес «Брики» и «чудненькие птички».

К зиме кенар сформировал свою «песню», состоящую из имитированных слов и обрывков врожденных кенаровых трелей. Песня начиналась с двойного повторения «Пинчи-Пинчи, Брики-Брики», затем следовал отрывок врожденной сигнализации и снова имитация человеческой речи: «чудненькие птички, миленькие птички, вот какая птичка», заканчивалась песня громкой кенаровой трелью.

Ирина Георгиевна продолжала ежедневно заниматься с птицей, повторяя выученное и добавив новые слова «любименькие птички» и «прелесть Пинчи». В начале кенар выговаривал только «люби-люби-люби», полностью слово «любименькие» произнес только летом 1966 г. Слово «прелесть» он смог произнести полностью только после того, как хозяйка изменила окончание и стала произносить «прелести». До этого он мог выговорить только «пре-пре-пре». Все слова хозяйка выговаривала очень четко и, видимо, не меняла интонацию. Пинчик был совершенно ручной, имел обычную лимонно-желтую окраску. Это был крупный и длинноногий экземпляр. Причем он безбоязненно выдавал свой репертуар при посторонних, однако профессору Ленинградского университета ныне покойному А. С. Мальчевскому удалось записать на магнитофон не все слова, которые знал кенар. На пластинке, приложенной к книге А. С. Мальчевского, Э. Н. Головановой и Ю. Б. Пукинского «Птицы перед магнитофоном и фотоаппаратом», воспроизведена эта магнитофонная запись; голос у Пинчика очень высокий.

И. Г. Двужильная занималась и с сыновьями Пинчика, желтым и зеленым кенарами. Желтый не был таким ручным, как его отец, выучил только одну фразу: «Вот, какие эти птички». Его брат только на первом году жизни произносил: «вот-вот», «Пинчи-Пинчи», «птички». Затем у него сформировалась типичная кенаровая песня.

В обучении канареек «говорению» есть несколько интересных моментов. Во-первых, обучение молодого кенара проходило в присутствии самки в первом случае, а во втором — вообще одновременно обучали двух молодых птиц. Во-вторых, «говорящий» кенар Пинчик успешно размножался и после размножения не разучился «говорить». Это нетипично для «говорящих» птиц, большинство из которых, запечатлев в детстве человека как будущего полового партнера, пытаются копулировать на руке хозяина и неспособны нормально размножаться, другие (в основном это волнистые попугайчики) переставали «говорить» после того, как к ним подсаживали самку, или после спаривания и появления птенцов. Возможно, это связано с тем, что самка у волнистых попугайчиков также акустически активна, она обязательно щебечет, переговариваясь со своим партнером, и «говорящий» самец очень быстро забывает человеческую сигнализацию. Однако есть случаи, когда самцы продолжают «говорить», несмотря на несоблюдение одного из самых важных условий обучения — содержания в акустическом и визуальном одиночестве. Москвичка Г. К. Медвецкая рассказала нам, что обучение ее голубого волнистого попугайчика стало проходить еще успешнее в присутствии самки. В возрасте 3 мес ее самец произнес свои первые слова. Когда самцу было 6 мес, ему в клетку посадили самочку, которой было тогда 35 дней. Его голосовая активность повысилась, выразившись в более чистом и частом произнесении слов. Видимо, он уже успел сформировать свою «песню» из слов человеческой речи. Другой самец волнистого попугайчика по кличке Сократ (хозяин Ион Берча, г. Москва) не разучился «говорить» и после успешного размножения. То же относится и к попугайчику Гоше Зубкову, о котором мы уже говорили. Пока неизвестны такие случаи, чтобы самка научилась человеческим словам от своего «говорящего» партнера или птенцов научил бы «говорить» папа — имитатор человеческой речи, это был бы, однако, очень интересный факт. Известны случаи, когда одна птица обучает другую мелодии или напеву. Армстронг рассказывает, как одна сорока научила другую флейтовой мелодии, причем они исполняли се дуэтом, как это типично для партнеров, которые как бы узнают друг друга по песне, она служит для них акустическим ориентиром. В отсутствие одного партнера другой исполняет часть его «арии»; как бы называя его по имени, он зовет отсутствующего партнера. Такое же поведение известно и для канарейки, которая научилась у снегиря исполнять гимн «Боже, царя храни»; если снегирь делал слишком большую паузу перед «царствуй на славу», то канарейка завершала фразу.