Хаидэ - Елена Блонди

Глава 13

Нубе снилась деревня и маленький дом, сплетенный на нижнем ярусе ветвей огромного дерева. Он любил сидеть здесь, в самом углу террасы, где через свисающие ветви была видна далекая красная пустыня и зыбкое марево над раскаленными песками.

Сейчас он сидел не один. Рядом, подставив ко рту светлую ладошку, устроилась худая быстрая девочка. Старательно жуя, она время от времени сплевывала в руку зеленую травяную кашу, и когда жеваное кончилось, прокашлялась и сказала повелительно:

— Давай свой локоть. Вот так.

Ссадина запульсировала и боль стихла, оставляя вместо себя ноющую сладость отдохновения.

— Держи рукой, чтоб не свалилось. Теперь лоб давай. Кому говорю! — прикрикнула, и в голосе прозвучало удовольствие от возможности покомандовать таким сильным и большим другом.

Держа ладонью разжеванную кашу из целебного листа, Нуба послушно повернулся, набычив лоб, зажмурил глаза. Девочка шлепала на ободранную кожу комки и, раздавливая, прижимала.

— Ровно глупый ленивец, зачем ты пошел туда, видишь, упал, а если б разбился совсем…

Шептала заботливо, и одновременно ворчливо, копируя мать. Нуба открыл глаз, разглядывая. Как ее зовут? Звали? Забыл… Нет, вспомнил! Онторо-Акса! Но…

Отталкивая девичью руку, он сел. Зажмурился от мягкого, сеющегося сверху света. Вдохнул тяжелый сладкий запах. Девушка сидела напротив, опираясь руками о траву, и разглядывала его смеющимися глазами.

— Ты проснулся!

— Почему ты? Ты в деревне была. Со мной. Только совсем еще…

Она затрясла головой так, что бисерные серьги разлетелись над гладкими черными плечами.

— Это сон. Я все время тут. И ты теперь тут. Навсегда.

— Как навсегда?

Он вскочил. Дико глянул вниз — на коленях и щиколотках дернули болью рубцы от веревок. Закачались вокруг белые раструбы огромных цветов.

— Это теперь твой сад, — объяснила девушка, глядя снизу. Она по груди была замотана в полосатую, белую с оранжевым кангу до самых щиколоток. Ступни и ладони горели яркой краской, такой же были наведены тонкие брови.

— Нет! — он рванулся вперед и, тяжело пробежав несколько шагов, ударился о воздух. Откачнулся, мотая ушибленной головой.

— Берегись, — смеясь, крикнула она, вскакивая. Подошла, поднялась на цыпочки, осматривая лоб.

— Тут надо ходить медленно. И осторожно. Здесь все не такое, как видится. Особенно шаги. Ты просто не торопись никуда и протягивай руку. И будет все хорошо. Смотри, какие цветы.

Она тронула поникший цветок, взяла его, как берут ребенка за подбородок, поднимая лицо. Сказала с грустью:

— В моем саду нет таких. И листьев нет. А еще у тебя птицы. Можно я буду приходить к тебе иногда? Просто потрогать их. И понюхать. Можно?

Нуба стоял, не слушая, ловил в голове мысли и воспоминания. Он хотел уйти от Карумы. Старик пришел и напоил его. И потом они долго шли, плыли на плоту. Да, еще был костер, с веером огня. Как летучая радуга. И лестница была, перед глазами. А потом?

— Что потом?

Девушка пожала гладкими плечами.

— Потом ты здесь.

Издалека донесся мерный стук барабана. Она обернулась.

— Мне надо идти. Как плохо. Я хочу тут с тобой. И с цветами. Ты позволишь мне вернуться?

Отступала, подбирая полосатый подол рукой, смотрела на него печально и вопросительно. Шепнула:

— Пожалуйста. Мне тут очень плохо. Позволь мне. Скажи да.

— Да, — сказал Нуба, изо всех сил желая, чтоб та скорее ушла, и одновременно жалея ее, — приходи, когда хочешь.

Улыбаясь, она вытерла слезу и, повернувшись, исчезла в густых зарослях.

Барабан смолк. Нуба шагнул вперед, поводя перед собой вытянутой рукой. Когда пальцы натыкались на что-то, останавливался и, делая шаг в сторону, менял направление. Морщился, мотая большой головой, когда к носу пролезали еле видные дымки из-под темных листьев. Голова постепенно тяжелела и одновременно казалось — макушка сдвигается, будто крышка на вареве и сейчас свалится ему под ноги. На одном осторожном шаге замер с поднятым коленом. Медленно становясь крепче, повернулся на знакомый голос.

На мягкой траве лежала княжна. Болтая босыми пятками, глядела на него, опираясь подбородком на сложенные руки. И было ей, — он жадно и быстро оглядел — легкую короткую тунику, заколотую на плече бронзовой фибулой, обруч на забранных волосах, широкий вышитый золотом поясок — шестнадцать. Вот колечко, которое он подарил ей в первый день весны, там, в доме Теренция.

— Хаидэ…

— Она все врет, — заявила княжна и села, — мы с тобой уйдем отсюда, сегодня же. Только дождемся знака.

— Знака? — он подумал о том, что девочка не слышала его голоса, вот сейчас впервые при ней он сказал слова. Или не впервые? Мысли плавали в голове, наслаивались, крутясь и смешиваясь.

— Знака?

Она поманила рукой. Похлопала о траву рядом. Нуба приблизился и послушно сел, поводя носом, вдыхая ее запах, перебиваемый тяжелой цветочной сладостью.

— Мы его услышим. Ты только слушай все время, хорошо?

— Да.

— Покажи лоб.

Он снова послушно нагнул голову. Княжна притянула его за шею, и он замер, утыкаясь лицом в складки туники на груди.

— Почти зажило.

Она говорила пустяки, а руки бродили по его ушам, шее и затылку. И он, замирая, слушал, как меняется ее голос. Шестнадцать. Она уже настоящая жена Теренция. Каждую ночь муж поднимался в ее спальню, а Нуба сидел внизу, глядя на темные листья старой смоковницы и слушая тонкие вскрики из распахнутых окон. Вскрики и грубый мужской смех. А потом наступало утро и в ее глазах плывущих ночным хмелем, он с тоской видел лишь ожидание следующей ночи. И ее голос менялся так же, как сейчас. Но сейчас она говорит с ним. Не со своим старым мужем, ищущим удовольствий.

— Я скучала по тебе. Я хотела тебя, мой бык, мой жеребец. Иди сюда.

Внезапно, резко потянув, она упала на спину, притягивая его к себе. И он навис, опираясь на руки, жадно разглядывая лицо. Светлое, серьезное, с круглым подбородком и широкими поднятыми скулами. Руки умело гладили его спину, проходя по лопаткам кошачьими коготками, а ноги раздавались, чтоб сомкнуться на его пояснице. Единожды она открыла глаза, плывущие жаждой и голодом одновременно. Задышала часто, притискивая его к себе.

— Ну? Ну что же, я тут, с тобой!

Он вошел, плавно и незаметно, как входит палец в густые сливки в глиняном горле кувшина. Вдвигался, смутно поражаясь податливой глубине, шел и шел, не доставая дна, прижимая ее тело к траве. И вдруг прямо над ухом стукнул барабан. И знакомый голос издалека, над его теменем, сверху, позвал.

— Нуба! Мой Нуба-а-а!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});