Тайная победа - Лора Лэндон

Саймон взял ее за плечи. В его взгляде было странное волнение, пальцы держали так крепко, что Джессика чувствовала их жаркую хватку даже сквозь материю накидки.

– Ты получишь свой дом, Джессика. Я пошлю за Айрой завтра же, как проснусь, и ты сможешь обсудить с ним все детали покупки. Но ты никогда не покинешь меня.

Он взял ее лицо в ладони и продолжил говорить медленно, отчетливо:

– Если записанный на тебя дом даст тебе уверенность в завтрашнем дне, то ты его получишь. Но я не потерплю никаких разговоров о жизни раздельно. Я хочу, чтобы ты была рядом со мной и днем, и ночью тоже. Ты моя жена, и моя обязанность – оберегать тебя и защищать.

Саймон прижал ее к себе и начал целовать. Движения его губ были властными, решительными и очень страстными. Этим поцелуем он словно ставил точку в их разговоре.

А Джессика и не пыталась бороться с чувствами, которые пробуждали в ней его теплые объятия и нежные губы. Сегодня она поняла, что это невозможно. Его власть над ее телом была полной. Джессика таяла от одной близости мужа и в такие минуты не принадлежала себе.

Она догадывалась, что страсть – плохой советчик, и, слушая ее голос, можно погубить себя. Это чувство все сильнее привязывало ее к мужу. Боже правый, что будет, если страсть превратится в привязанность, а та – в любовь? Если она отдаст сердце мужчине, который женился на ней из-за денег и скорее всего без ума от другой женщины?

Джессика почти ничего не знала об отношениях между мужчиной и женщиной, но понимала – они принесут ей одни страдания.

Глава 16

Саймон мерил шагами гостиную на первом этаже, ожидая, когда Джессика оденется к балу и спустится вниз. Краем глаза граф видел, что его друг Джеймс, сидевший в комнате, внимательно наблюдает за ним. Когда удивленная улыбка на лице герцога стала еще шире, Саймон остановился и раздраженно глянул на него. Тут Джеймс не выдержал и рассмеялся, чем еще больше разозлил Саймона.

– Боже правый, дружище! У меня голова кружится, глядя на тебя. Еще несколько минут такого кружения – и я останусь без сил. А ведь мне еще танцевать с Мелиндой на балу. – Холлингсворт закинул ногу на ногу и положил руку на спинку дивана. – Неужели тебя настолько волнует, как свет примет Джессику?

– Ты что, считаешь меня таким высокомерным дураком? Мне всегда было глубоко наплевать, что высший свет думает о внешности людей. Я лишь хочу представить новую графиню Норткот и сделать так, чтобы она заняла подобающее место в обществе.

– И ты опасаешься, что жена не будет ему соответствовать?

Саймон налил немного бренди в бокал и глянул на золотистую жидкость.

– Я буду гордиться ею, даже если она выйдет босая и в домашней одежде. – Ему вдруг вспомнилось, как выглядела Джессика, когда он первый раз пришел к ней в спальню. Его молодая жена была одета лишь в простую ночную рубашку, из-под которой выглядывали изящные лодыжки и голые ступни, ее темно-русые волосы с каштановым отливом падали волной ей на плечи и спускались дальше, ниже талии. Саймон представил, как она вновь открывает ему свои объятия, как отдается ему с искренностью и нежностью, которые сразу покорили его. Кровь забурлила у него в жилах, и Саймон встряхнулся, заставляя себя вернуться в реальность.

– Меня тревожит не ее наряд или прическа, – ответил он другу. – Сегодня утром к нам прибыла эта известная портниха, мадам Ламонт, а вместе с ней – целое войско швей. Они не успели закончить с платьем, как сюда приехала горничная твоей жены, вооруженная щипцами для волос, пудрой и мылом. И довольно грубо заявила, что впереди ее ждет «очень серьезная работа».

– И что же они делали целый день?

– Не знаю, – пожал плечами Саймон. – Они бегали взад-вперед по лестнице, носили полотенца, горячую воду, какие-то женские штучки, которые срочно нужно погладить, потом еще горячую воду и еще ворох кружевного белья.

– И тебя это тревожит?

– Черт, конечно! – воскликнул Саймон и наконец выпил бренди одним глотком. – Что они там с ней делают? Кроме старой одежды, в остальном она прекрасно выглядит. Ее не нужно раскрашивать, как актрису на сцене, делать из нее фарфоровую китайскую куклу, к которой страшно прикоснуться. Я хочу, чтобы Джессика оставалась прежней. Не надо ее менять.

Последние слова очень развеселили Джеймса. Саймон смерил его взглядом, но друг, продолжая смеяться, сказал:

– Я смотрю, что ты-то как раз поменялся. После женитьбы на Джессике.

– Ничего подобного, – решительно заявил Саймон. – Я уже давно понял, что мне больше всего нравится естественная красота. К тому же я думаю, Джессике все эти завивки и помады тоже не по душе. Ее и так ждет впереди серьезное испытание – бал. Не стоит мучить ее, а то она может сорваться в самый неподходящий момент.

Не дожидаясь ответа друга, Саймон отошел к дальнему окну и выглянул в сад.

– Я ведь понимаю, что чувствует Джессика, – сказал он. – Моя мама умерла очень рано, и я не помню ее любви. А отец был поглощен картами, шумными балами, женщинами и чаще общался со своим камердинером, чем со мной. Так что одиночество мне знакомо.

Саймон помолчал. Потом, заложив руки за спину, тяжело вздохнул и продолжил:

– Я солгу, если скажу, что любил отца и одобрял то, как он жил. Временами я просто ненавидел его. Особенно после истории с Розалинд.

Саймон повернулся к другу и добавил серьезным тоном:

– Вот почему сегодняшний бал так важен. Пока отец был жив и проматывал наше состояние, я не мог с гордостью смотреть в лицо всем, кто знает меня и мой род. Теперь пришло время это изменить. – Саймон сжал руки в кулаки. – Я представляю, как сейчас страшно Джессике. Она идет туда только потому, что я заставляю ее. Она боится, что люди догадаются о ее глухоте и навсегда поставят клеймо «неполноценная», какой Джессика себя считает.

Джеймс на это ничего не сказал. Саймон отошел от окна и сел в кресло напротив друга.

– Ты познакомился с Джессикой до меня, – сказал граф, – и знаешь, что она и раньше бывала на балах, да?

– Да, но быстро оттуда уезжала. Джессика садилась в углу, где ее никто не видел, и разговаривала только с Мелиндой. Она ждала, когда собирались все гости, а потом тихо уходила через боковую дверь. Большинство не знало, что Джессика вообще там была.

– Зачем она туда ходила? Не за общением, это понятно. Не за новыми впечатлениями. И, конечно, не затем, чтобы похвастаться новыми нарядами. Я не нашел у нее в гардеробе ни одного платья, в котором можно появиться на людях.

Джеймс улыбнулся и сказал:

– Да, точно не из-за нарядов.

– Тогда из-за чего Джеймс? Зачем Джессика ездила на балы, если общество людей так ее пугает?

– Не знаю. Я часто спрашивал об этом Мелинду, но она ничего мне толком не отвечала. Наверное, Джессике просто хотелось посмотреть на людей. Увидеть, кто с кем танцует, какие наряды у дам, какие прически. А еще помечтать.

– Что? – недоуменно спросил Саймон.

– Помечтать, – повторил Джеймс. – О том, что это она, разодетая в пух и прах, танцует в объятиях красивого мужчины. Но это лишь мои предположения. Я никогда не понимал женщин. Даже моя жена часто ставит меня в тупик.

Саймон улыбнулся честному признанию друга, потом откинулся на спинку кресла и уставился в потолок.

– В тот день, когда они с Мелиндой поехали к мадам Ламонт, случилось кое-что неприятное.

– Я знаю, – кивнул Джеймс. – Мелинда поведала, что, пока они ждали Санджая на улице, рядом с ателье сидели Фарли, Реддингтон и Читвуд. Они о чем-то говорили, и Джессика, забыв обо всем, следила за их губами.

– Значит, вот что это были за люди, – задумчиво произнес Саймон, потирая переносицу. – Я пытался узнать у Санджая их имена, но тот заявил, что трое джентльменов ему незнакомы.

– Мелинда сказала, что твоя жена очень расстроилась. Но она так и не рассказала ей, о чем говорили те незнакомцы. А тебе это известно?

Саймону вдруг стало трудно дышать. Проглотив ком в горле, он не сразу, но все-таки ответил другу:

– Да. Они говорили о Розалинд. И Джессика спросила меня, что это за женщина.

После этого в гостиной воцарилась тишина. Наконец Холлингсворт кашлянул и спросил:

– Что же ты ответил ей?

– Боюсь, я повел себя не лучшим образом. Во-первых, ее вопрос застал меня врасплох. Я думал, она ничего не знает о Розалинд. И, во-вторых, у меня было поганое настроение, как ты, наверное, помнишь. Это случилось после нашей встречи с Айрой. Чем дольше я смотрел бумаги, тем злее становился. Так что меня надо было только тронуть, чтобы я взвился до небес. А разговоры о Розалинд как нельзя лучше для этого подходят.

– Так что ты ей сказал?

Саймон встал и, обойдя кресло, облокотился о него сзади.

– Я сказал, что Розалинд больше ничего для меня не значит. И что я не желаю больше о ней слышать.

– Она поверила тебе? – спросил Джеймс.

– А ты как думаешь? Вот у тебя есть жена. Как тебе кажется, она бы поверила?