Дом на миндальной улице - Нелли Федорова

Нашу беседу прервало появление ужина. Вообще, вопреки правилам приличия, еда никогда не мешала нам с Аэринея разговаривать. Но в этот раз, едва мы склонились над тарелками, к нашему столику присоединился третий. Был это парень немногим старше меня, худой как щепка и жилистый, как конь. Все в нем выдавало моряка – темная, загрубевшая кожа с белыми следами вокруг волос и с изнанки рук, его одежда, кое-как штопанная в прорехах и изрядно засаленная, несколько вдетых в уши серег, среди которых были как мужские, так и женские. На нем была потрепанная куртка без рукавов, открывавшая его волосатую грудь и нестриженные пучки в подмышках. Пахло от него соответственно – морем, рыбой, потом, дешевым табаком и самогонкой. Впрочем, лицо у него было приятное, но не без хитринки и доли лукавства. Он развязно плюхнулся на лавку и воскликнул: «Йоу, дружище!» Аэринея широко улыбнулся ему, и они пожали руки. «Вот уж не думал, что встречу тебя здесь, – весело заговорил моряк. – Какими судьбами?» «Все теми же, – Феликс развел руками со вздохом. – Делаю все то же самое, что и вы. Кстати, поздравляю с успехом в Амелье». Моряк с притворной скромностью потупил глаза: «Не так-то он и велик… Мы все ожидали бОльшего. Что радости взять мелочь, когда крупная рыба ушла?» «Я слышал все же, что среди арестованных были и громкие фамилии», – расспрашивал Аэринея. Моряк пожал плечами: «Не те, на которые рассчитывали. Их люди смогли дать им бежать. Разумеется, они выдадут имена своих хозяев за обещания или под пытками, но это теперь мало что даст – верхи затаятся. Конечно, за ними будут смотреть пристальнее власти, но что такое власть? Пара взяток и полгода честной жизни для отвода глаз. А потом, – он недовольно огляделся по сторонам и, найдя взглядом девочку-служанку, подозвал ее жестом. – А потом все будет так же, как с Седьмым, – он поморщился. – Всем известно, что он устраивает сборища на своей вилле, но разве его там поймаешь?» «А у кого он покупает людей?» – лицо Аэринея было строгим, должно быть, это был крайне важный разговор, хоть я и не понимала, о чем речь. «Пока неизвестно, – ответил моряк. – Он стал очень осторожен. Но наши следят за каждым его шагом, однажды он промахнется». «Или же его сдаст кто-то из его сотоварищей», – мягко подсказал Аэринея, вновь принимаясь за еду. «Возможно, – сделав заказ, моряк снова вернулся к разговору. – Наши шпионы многое уже вытащили наружу, но и здесь есть свои проблемы, – Аэринея ждал, а моряк некоторое время собирался с мыслями, будто размышляя, как все подать, наконец, продолжил. – Чем выше поднимаешься, тем труднее соответствовать. Богатство, роскошная жизнь, определенное образование, хотя у многих из верхов и вовсе никакого нет, – быстро поправился он с ехидной улыбочкой. – Сделать враз из какого-нибудь лавочника вельможу со всеми замашками не так-то просто… Да и они тоже не зевают, проверяют родословную, задают наводящие вопросы… Все же игра идет более-менее на равных, и у Капитана тоже есть свои ниточки наверху. Самым надежным способом оказалась женщина, – он обвел меня глазами с удовольствием, сладко. – Красивая, умная, даже с кое-каким именем. Ей удается то, на что другие и не рассчитывают, можно ожидать, что она непосредственно побывает на следующих играх. Тогда уже они не ускользнут». «Давно надо было это использовать», – скептически заметил Аэринея, не отводя глаз от тарелки. «Нуу, друг мой, – хохотнул моряк. – Найти такую женщину было не просто! Нам повезло». «В любой можно увидеть и красоту и ум, – Аэринея отставил тарелку. – Другое дело – открыть их в ней. И для нее самой в том числе». Голос у него был равнодушный и ленивый, будто он изрекал банальнейшую истину, еда его слегка разморила.

Тем временем принесли пиво и закуски. Пиво было ледяным, в деревянных вместительных кружках, с обильной, плавно опадающей пеной, довольно темное и мутное. В нем явно чувствовался густой хлебный привкус с легкими шоколадными нотками. Я не любительница пива, но это не оставило меня равнодушной. Такое пиво ничем не уступало хорошему вину. Да и закуска была на высоте – большая миска жареных колбасок из рубленого мяса, шкворчащих и брызгавшихся соком, с закопченной хрустящей корочкой. Нежнейшая копченая ветчина с запахом дыма и пряностей, таявшая на языке, будто масло. Домашний сыр соломкой, острый и вызывающий жажду и полная тарелка мелкой соленой рыбешки. Разговор меня не интересовал, и я сосредоточилась на еде, которая вызывала аппетит даже у сытого желудка. Поэтому, когда что-то мягко погладило меня по ноге, я вздрогнула от неожиданности.

Но это был всего лишь кот. Коричневый кот с белой грудкой и белыми лапками. Он потерся о ногу еще раз, обвивая ее напоследок тонким гладким хвостом, выгнул спинку и выжидающе посмотрел на меня снизу вверх. Глаза у него были желтые, круглые, как две полные луны, на широкой морде рисовалась довольная и доброжелательная улыбка. Я дала ему кусочек сыра, и он замурчал, бодая мои колени. Должно быть, после этого сработал неслышный кошачий призыв «здесь кормят!», поскольку тут же поблизости оказалась трехцветная кошка с мятущимся жалобным взглядом. Вслед за кошкой прибежали два рыжих котенка – побольше и поменьше и тоже принялись урчать и тереться. Отказать им было невозможно. Моряк, видимо привычный к клянчившей в корчмах еду живности, только отпихивал их в сторонку, когда они уж очень наглели. Аэринея же, на коленях которого улеглась, перебирая лапами, трехцветная кошка, то поглаживал и почесывал ее, то время от времени скармливал ей лакомые кусочки. Наевшись, коричневый кот тоже улегся подле меня на лавку, а котята принялись гоняться друг за другом с той подвижностью и дурашливостью, которая бывает только у малышей. Кошачье благодушие охватило и меня, я млела и погружалась в полудрему, так же готовая помурлыкать. Откуда-то будто издалека донесся голос Аэринея, спрашивавший: «Сколько ты ей уже подливал?» «Да всего-то пару кружек!» «И одной бы за глаза хватило!»

Я обернулась к ним, и мне чудилось, что мир вокруг весь переполнился золотистой дымкой. Даже полумрак в темных уголках был мягкий и бархатистый. Кошки мурлыкали. Моряк заинтересованно поглядел на меня, обернулся к Аэринея: «Твоя женщина тоже хороша. Смогла бы она очаровать проконсула?» Мне это показалось дерзким, как вызов, в ушах вспыхнуло, так что я даже не расслышала все так же спокойного голоса моего спутника: «Прекрати. Ты же не на работе…» Моряк следил за мной с восхищенной истомой, будто я не пьяно покачивалась напротив, а танцевала для него с мечами. Впрочем, пока я кормила котов, и они успели выпить немало, так что все можно было объяснить исключительно этим. Однако я была куда хмельнее их обоих, больше, чем когда-либо, так что совсем утратила и чувство времени, и приличия, да что там – остаток вечера я помню исключительно урывками. «Ты не уступишь ее мне?» – шутливо спросил он у Аэринея. Тот откинулся на лавке, небрежно и изящно, будто на светской вечеринке, весь окутанный полумраком и нежным туманом моего хмеля. Неярко поблескивала его серьга за вьющимися растрепавшимися волосами, благородное серебро на пальце, да белые зубы. Он чуть обернулся ко мне, улыбнулся по-своему, с зелеными бесенятами в глазах: «Она свободная женщина, – больше обращаясь ко мне, чем к нему. – Может выбирать сама, у нее и спроси». На мгновенье мне показалось, что я глянула за ироничную маску его лица, и за ней мне почудилось столько желания, что я невольно испугалась, огонь прошелся по жилам мучительным спазмом, и вновь вернулся к щекам несдержанной радостью. Хотя, может, это оттого, что несколько кружек крепкого пива сняли с меня все запреты, и я стала видеть то, что хотела видеть? И чувствовала то, что хотела чувствовать? Аэринея чуть потянулся ко мне, так, что я услышала его запах, непохожий на запах других знакомых людей, немедленно вскруживший мне голову, приобнял рукой за плечо. Будь я тогда в здравом уме, должно быть, все бы описывала иначе. Но на тот момент все, что окружало меня, изгладилось, размякло в ватном мареве, в янтарном пиве, в запахе кориандра, для меня не существовало ничего, кроме нас троих… нет, двоих, поскольку моряка я уже давно перестала замечать. Аэринея был рядом, занимал все мои мысли, вызывал назойливое желание всем своим видом (и почему каждый раз, когда я пью, ко мне приходит не буйная радость, как у одних, а вечно только жгучее вожделение?). Всеми своими жестами, всей своей фигурой, голосом, лицом. И если раньше, хмелея в компании других, я могла лишь помыслить и выбросить из головы, или в худшем случае настолько потерять самообладание, чтобы неприкрыто разглядывать чужие руки, представляя их прикасающимися к себе, то сейчас мне было бы достаточно одного его знака, чтобы вспыхнуть, как порох. Кто знает, может быть еще полкружечки, несколько выразительных взглядов, и я бы без стеснения отдалась ему в той же корчме… Вот была бы развлекуха для моряков.