Мотивация и мотивы - Евгений Ильин

Нечто подобное градиенту цели обнаруживается и у человека. Так, у работающих людей физиологи труда выявили эффект «конечного порыва», когда приближение финиша увеличивает работоспособность. Роль близости или дальности цели видна и в данных Е. П. Ильина и Е. К. Фещенко (1999): настойчивость (достижение отдаленной по времени цели, несмотря на возникающие препятствия) опрашиваемые оценивали у себя во многих случаях ниже, чем проявление упорства, т. е. достижение близкой («здесь и сейчас») цели несмотря на неудачные попытки.

В одном из исследований было показано, что у детей проявляется разная степень интереса и старательности при изготовлении бумажных изделий в зависимости от обещания отдать им эти изделия сразу или через неделю. В мотивах индивидуальной деятельности дальность цели влияет на активность детей в большей степени, чем в общественных мотивах. Когда дети делали изделия для себя, но не получали эти изделия неделю, это снижало их активность. Когда же они изготавливали изделия для других, то снижения активности не было.

Конечно, в реальном поведении человека провести подобные измерения сложно. Приходится обходиться такими показателями (в основном для биологических потребностей), как количество съеденного, выпитого, нахоженного (для удовлетворения потребности в движении). Поэтому во многих случаях приходится доверять мнению самого субъекта о степени выраженности у него той или иной потребности.

Использование второго показателя измерения силы мотива (эффективности деятельности) обосновывается так: чем более выражен у человека интерес к какому-нибудь делу, тем успешнее он его делает (В. С. Мерлин). Однако сам автор отмечает, что успешность деятельности зависит от многих факторов, а не только от силы мотива. Поэтому данный показатель можно использовать лишь в простейших заданиях (прыжке в длину, удержании усилия на заданном уровне и т. п.) при сравнении силы мотива во время соревнований одиночек или команд (в последнем случае у большинства сила мотива увеличивается, что приводит к большей мобилизации и к лучшему результату).

Но и в этом случае определяется не абсолютная, а относительная сила мотива. При этом надо иметь в виду, что прямая зависимость между силой мотива и эффективностью деятельности встречается только при возрастании силы мотива до оптимального уровня; дальнейшее увеличение ее и нарастание возбуждения приводят к снижению эффективности деятельности (закон Иеркса-Додсона).

Характеристикой мотива считается и его устойчивость. По существу, под этим понимают устойчивость (инертность) потребности и устойчивость (ригидность) установок, мировоззрения, ценностей человека, его склонностей, интересов. Можно говорить и об устойчивости намерений, но тогда речь должна идти уже о мотивационных установках.

В качестве примера измерения этой характеристики мотива можно привести опыты М. Овсянкиной (М. Ovsiankina, 1928), проведенные в лаборатории К. Левина, во время которых испытуемые, после прерывания выполнения задания, сами, без всякой инструкции, возвращались к его выполнению, объясняя это наличием напряжения (потребности, побуждения); это напряжение у одних оказывалось инертнее, чем у других.

Устойчивость как характеристика в большей мере относится не к мотивам как таковым, а к другим мотивационным образованиям: мотивационным установкам, интересам, привычкам (о которых речь пойдет в разделе 8.2).

7.5. Осознаваемость мотива

Вопрос об осознаваемости мотива, как и многие другие, относящиеся к проблеме мотивации, до сих пор не получил однозначного решения. Во многом это связано с неодинаковым пониманием сущности мотива. В определенный период мешали этому и идеологические барьеры. Как отмечает Л. И. Божович, долгое время в советской психологии и педагогике считалось одиозным обращаться для объяснения тех или иных поступков человека к его бессознательной сфере. Поэтому говорить о бессознательности побуждений и мотивов было нельзя. Между тем И. П. Павлов писал: «Мы отлично знаем, до какой степени душевная психическая жизнь пестро складывается из сознательного и бессознательного». Большим недостатком современной ему психологии он считал именно то, что она ограничивается изучением лишь сознательных психических явлений. Психолог, по его образному выражению, оказывается в положении человека, который идет с фонарем в руке, освещающим лишь небольшие участки. «С таким фонарем, – замечает И. П. Павлов, – трудно изучить всю местность» (1951, с. 105).

В 70-е годы отношение к бессознательному в нашей психологии изменилось. Стали говорить и о неосознаваемых мотивах (Л. И. Божович, В. А. Иванников, М. В. Матюхина, В. С. Мерлин, А. Н. Леонтьев, М. Оссовская [М. Ossowska, 1949]) наряду с осознаваемыми. А. Н. Леонтьев, например, писал, что, в отличие от целей, мотивы актуально не осознаются субъектом: когда мы совершаем те или иные действия, то в этот момент мы обычно не отдаем себе отчета о мотивах, которые их побуждают. Правда, при этом он замечает, что мотивы не отделены от сознания, но представлены в нем в особой форме – эмоциональной окраски действий. С. Л. Рубинштейн трактует неосознанные действия не как явления, совсем не представленные в сознании, а как явления, которые не получили более или менее широкой смысловой связи с другими побуждениями, не были соотнесены, интегрированы с ними. М. В. Матюхина (1984) утверждает, что мотивационные явления могут иметь разный уровень осознания, от глубоко осознанных до неосознаваемых непроизвольных побуждений; но она же пишет о малоосознанных побуждениях, наименее осознаваемых мотивах (но все же осознаваемых!), противопоставляя им осознанные. Эти добавления авторов, их разъяснения весьма существенны, так как свидетельствуют о том, что неосознавание мотива понимается все-таки как малое осознава-ние и что осознание мотива может происходить в различной форме (о чем уже говорилось в главе 2, когда речь шла об осознании нужды) и на различных уровнях психики. Иначе трудно понять, как мотив одновременно может и осознаваться, и не осознаваться.

Не очень логично говорить и о том, что школьники осознают далеко не все мотивы учения и что осознание этих мотивов происходит постепенно в процессе возрастного развития и овладения учебной деятельностью (Л. И. Божович и др., 1976). Очевидно, речь идет о том, что школьники еще не понимают социальной значимости учения или не придают ей значения. Но раз это так, то эта значимость и не побуждает их к учению, т. е. не является мотивирующим фактором. Как говорил Обломов: «Я не могу хотеть того, чего не знаю».

Другие психологи утверждают, что мотив, если речь идет о нем, не может быть неосознаваемым. Так, Л. П. Кичатинов отмечает, что человек может действовать и несознательно, не отдавая себе отчета в своих действиях (например, в привычном поведении). Отражая потребности, выражая их, эти действия в то же время, по мнению автора, представляют собой немотивированные действия, поступки без мотивов. Он считает, что нецелесообразно объединять сознательное и бессознательное при рассмотрении мотива.

Сходную позицию занимает и К. Обуховский, который пишет, что человек осуществляет действие только тогда, когда он смог вербально сформулировать мотив, т. е. цель и средства ее достижения (именно так он понимает мотив). Действие является немотивированным, если выходит из-под контроля рассудка, например вследствие психического расстройства. В то же время он замечает, что мотив не всегда является точным отражением в сознании фактора, влияющего на возникновение деятельности.

Причин, обусловливающих противоречивость взглядов на осознанность мотивов, может быть две. Одна – принятие за мотив различных феноменов. Одно дело – принять за мотив склонность, влечение, установку, которые плохо или совсем не осознаются. Тогда и мотив в представлении такого психолога становится неосознаваемым или слабо осознаваемым. Другое дело – принять за мотив цель и средства ее достижения; тогда мотив может быть только осознаваемым. В действительности же в мотиве, как сложном многокомпонентном образовании, одни мотиваторы могут и должны осознаваться (например, если не будет осознания потребности, то человек не будет ничего делать для ее удовлетворения), а другие – нет. Но в целом (полностью) структура мотива не может не осознаваться, даже при импульсивных действиях. Другое дело, что это осознание не получает развернутого вербального обозначения.

По этому поводу А. Ф. Лазурский писал:

...

Попытка точно сосчитать число мотивов (читай: мотиваторов. – Е. И.), действующих в каждом данном случае, заранее должна быть признана несостоятельной. Затруднение увеличивается еще и тем, что каждый мотив не представляет из себя чего-нибудь простейшего, неразложимого, а очень часто является сложным комплексом, в состав которого входит целая группа чувств и влечений, более или менее тесно между собою связанных (1995, с. 194).