В тайге стреляют - Юрий Шамшурин

— Спи, поручик! Тебе еще водку пить научиться надо.

Цыпунов перетащил Станова на шкуру, придвинул поближе к столу табуретку, сел и задумался, покусывая кончик ручки. Перед ним лежал чистый лист бумаги с царским гербом в левом верхнем углу. Павел несколько минут смотрел на двуглавого орла с хищно растопыренными когтями, затем старательно, с наслаждением крест-накрест перечеркнул его.

«Радостную весть сообщаю тебе, — разбрызгивая чернила, торопливо писал он. Рука дрожала, и буквы получались неровные, — наш представитель ездил во Владивосток и в Харбин. Пушнину нашу дорого ценят. Нам, якутам, будут помогать. В Харбине собирается большой отряд русских. У них много офицеров, много винтовок и пулеметов. Может, пушки привезут. Они большевиков ненавидят и воевать за нас хорошо будут. А потом...»

Павел оторвался от бумаги, поднял голову и прислушался. Пьяный поручик тоненько свистел носом. Иногда он тяжело вздыхал и что-то бессвязно бормотал. На дворе громко переговаривались отрядники. Напевно звенела пила, стучал топор. Павел почесал в волосах и снова углубился в писание.

«Только смотри, чтобы улусники твои не узнали правду о красных, — напомнил он. — Тогда беда будет. Артомонов ругал уже тебя. Почему он, говорит, солдат своих все время по домам отпускает? В город даже ездят. Наслушаются там всякого. Смотри, больше не делай так. Отрядников возле себя держи. А то и я сердиться буду. С командиров тебя прогоним...»

«Эверов большой трус, испугается!» — подумал Павел и усмехнулся, вспомнив его прозвище Жирное сало.

«Скоро мы сами будем великими тойонами. Якутская земля — наша, и русских нам не надо. Большевиков одолеем, прогоним их, сами пушнину будем возить в Харбин или куда еще».

Эверов часто жаловался, что война мешает торговать, и Павел решил подбодрить его.

Закончив послание, Павел запечатал конверт золотой отцовской печаткой и не одеваясь вышел на улицу.

— Эверову отдашь! — приказал он посыльному. — Да быстро езжай, чаевать нигде не останавливайся!

Глава десятая

Тайга внезапно расступилась, и взору открылся продолговатый алас. На противоположном конце у лесистого мыска виднелась засыпанная по плоскую крышу снегом одинокая юрта. Из трубы вяло курился дымок. Растянувшись реденькой цепочкой, к ней медленно приближались головные дозоры. Левее на ровной белизне усеченными пирамидами выделялись стога. Не трудно было определить, что отсюда возят сено. От стогов тянулись глубокие борозды, запорошенные сенной трухой.

— Здесь и остановимся!

Замерзшие красноармейцы обрадовались и принялись усиленно погонять лошадей. Поворот дороги на некоторое время скрыл манящую теплом юрту. Но по тому, как весело бежал от дозора посыльный без винтовки, бойцы поняли, что вокруг спокойно, врага нет.

Назарка услышал яростный лай Пранчика и сразу догадался, что к ним кто-то пожаловал. Он накинул на плечи отцовскую шубу и выскочил во двор. Увидев вооруженных людей, Назарка удивленно разинул рот. Второй уже отряд посещал их жилище, стоявшее в стороне от большой дороги. Правда, ходили слухи, что у них останавливались красные, но Назарка на эти пересуды не обратил даже внимания. И у этих на шапках выделялись большие пятиконечные звезды.

— Разве красный поможет бедному! — сказал он своему другу Таппыю, повстречавшись с ним как-то на озере у проруби.

Тот подумал и согласился с таким веским доводом:

— Однако, нет.

Назарка поспешно забежал обратно в юрту, вытащил из сундучка подаренную звезду, пристроил ее к воротнику и степенно, как подобает уважающему себя хозяину, направился встречать подъезжающих. Красноармейцы, поглядывая на паренька в непомерно длинной шубе, вываливались из саней и взапуски носились по двору, чтобы хоть немного отогреть закоченевшие ноги.

Назарке показалось, что с отрядом произошла какая-то неприятность, и он решил повременить с расспросами. А уж не в обычае ли якута прежде всего узнать последние новости! Однако на этот раз Назарка рассудил иначе: раз люди приехали, значит, у них есть дело и они сами скажут об этом.

Разглядев на воротнике подростка звезду, командир отряда изумленно поднял брови. В голове шевельнулась нехорошая мысль: «Может, наших где близко в засаду заманили!»

Он подошел к Назарке, потрогал пальцем звезду и спросил:

— Откуда это у тебя, догор[36]?

— Подарили! — гордо ответил тот.

— Кто?

— Такие же, как вы, приезжали. Чай пить у нас останавливались. Соседи болтали, будто красные то были. Врут только! Им, однако, завидно, что у нас гостевали, а не у них.

Красноармейцы, притопывая ногами, слушали объяснения паренька.

— Похоже, гороховские к ним заезжали, — определил командир, — они этими местами выходили.

— В юрту идите! — скрывая под напускной суровостью радость встречи с людьми, пригласил Назарка. — Шибко, поди, замерзли. Лютует нынче зима!

Отец при встрече с незнакомцами никогда не выказывал ни радости, ни огорчения, ни удивления. Это не в правилах охотника. Он был всегда сурово сдержан, немногословен. А Назарка во всем подражал отцу. Бойцы заулыбались, охотно последовали совету маленького хозяина небольшой, покосившейся юрты.

— Какой оголец! — одобрительно хмыкнул высокий рябой красноармеец.

— Молодец! — согласно кивнул его товарищ.

Назарке нравилось разговаривать с приехавшими о серьезном, тем более что слушали его внимательно. Во время беседы он хмурил брови, морщил лоб и незаметно поглаживал пальцами подбородок.

— Чье это сено? — показал командир на разворошенный стог.

— Павла.

— Какого Павла?

— Тойон, сын Уйбаана, — терпеливо объяснял Назарка. — Весной сюда коров пригонят. Хотон дальше, на другом аласе. Там озеро хорошее. Сейчас сено к зимнику возят, кормов что-то шибко много сейчас брать стали...

— Лошадей кормить вволю и с собой взять сколько надо! — распорядился командир.

Уловив недоуменный взгляд Назарки, он заговорщицки подмигнул ему и пояснил:

— Не беспокойся. У нас с тойонами давние счеты. Скоро и с твоим Павлом сполна рассчитаемся, в долгу не будем.

В сторонке стоял высокий, кряжистый красноармеец и пытливо вглядывался в лицо подростка, словно припоминая что-то. Потом шагнул к нему и, все еще не веря, произнес:

— Никак Назарка?

Назарка вскинул на бойца глаза, присмотрелся и вдруг всплеснул руками.

— О! — удивленно воскликнул он. — Тарас!