Европа в окопах (второй роман) - Милош Кратохвил

…Она прорвала кожу и поверхностные мышцы между третьим и четвертым ребром и пробила плевру. Одновременно с ней в полость плевры проник воздух, и легкие мгновенно сморщились и прижались к отверстию, через которое пуля тем временем проникла дальше, в околосердечную сумку; через околосердечную сумку она попала в стенку сердца, пробила ее и разорвала. Сердце совершило еще несколько сокращений, но подаваемая им кровь не идет уже только предуказанным, нормальным путем, но гораздо больше и легче выливается через отверстие от пули в сердечную сумку, а поскольку снаружи сумка заперта прижатыми сморщенными легкими, кровь собирается здесь под давлением в быстро увеличивающемся количестве до тех пор, пока сердце вообще больше не может двигаться и механически останавливается.

Тогда останавливается и все кровообращение, прекращается поступление крови, а тем самым и кислорода к работающим мышцам, а главное — к мозгу, который сразу же обескровливается, теряется сознание, мозг перестает отдавать приказы к мышечной деятельности, прекращается функционирование всего организма…

Солдат падает.

Когда его тело прикоснулось к земле, он был уже мертв.

Человек умер.

И это все.

В ЗАКЛЮЧЕНИЕ

«…Для Пруссии — Германии невозможна уже теперь никакая иная война, кроме всемирной войны. И это была бы всемирная война невиданного раньше размера, невиданной силы. От восьми до десяти миллионов солдат будут душить друг друга и объедать при этом всю Европу до такой степени дочиста, как никогда еще не объедали тучи саранчи. Опустошение, причиненное Тридцатилетней войной, — сжатое на протяжении трех-четырех лет и распространенное на весь континент, голод, эпидемия, всеобщее одичание как войск, так и народных масс, вызванное острой нуждой, безнадежная путаница нашего искусственного механизма в торговле, промышленности и кредите; все это кончается всеобщим банкротством; крах старых государств и их рутинной государственной мудрости, — крах такой, что короны дюжинами валяются по мостовым и не находится никого, чтобы поднимать эти короны; абсолютная невозможность предусмотреть, как это все кончится и кто выйдет победителем из борьбы; только один результат абсолютно несомненен: всеобщее истощение и создание условий для окончательной победы рабочего класса.

Такова перспектива, если доведенная до крайности система взаимной конкуренции в военных вооружениях принесет, наконец, свои неизбежные плоды».

Фридрих Энгельс, 1877 год,

из «Введения к брошюре Сигизмунда Боркхейма

„На память ура-патриотам 1806–1807 годов"»

«Если эта война и имеет какой-то смысл, он может заключаться лишь в том, в чем состоит смысл всякого иного зла: оно должно быть чем-то оправдано. А оправдать войну можно одним способом — сделав ее начисто невозможной раз и навсегда, то есть невозможной для повторения; это будет достигнуто, когда люди всем своим существом, всеми усилиями добьются такого положения, которое с полной гарантией исключало бы возобновление войны. Новая жизнь, новое общество должны быть построены — причем такая жизнь и такое общество, которые всей своей сущностью сделали бы невозможным возврат этой чертовщины…

Быть может, тысячи, сотни тысяч людей решат, что я несу бред; они ответят мне, что такая задача невыполнима, что войны будут всегда, до скончания света, что они естественны, рождены самой сутью человека, общества, планеты, вселенной.

Но я говорю не о том, что возможно или невозможно: я говорю о том, что необходимо».

Ф. К. Шальда, «Творец и общество», 1918

Этот роман был написан после второй мировой войны, в 1976 году, когда в одной только Европе было накоплено столько атомных бомб, что и десятой их части хватило бы для уничтожения всех городов мира. В ту пору, если разложить на всех жителей нашей планеты — без учета возраста, — на каждую голову приходилось количество взрывчатых веществ, соответствующее 16 (шестнадцати!) тоннам тринитротолуола.

М. В. К.

ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА

— Я полагаю, что литератор должен браться за перо, когда не писать не может.

Когда какая-нибудь проблема, наболевший вопрос настолько его тревожат и взывают к решению, что он уже не в силах от них избавиться, должен попытаться искать и найти решение, ответ.

А поскольку художник неразрывно, «кровно» связан со своей средой, со своим обществом, народом, а в конечном счете по ряду вопросов и со всем человечеством, решение такой проблемы одновременно становится потребностью того общественного целого, к которому художник принадлежит. Так что вопросы, заботы, опасения, как бы «носящиеся в воздухе», обычно имеют большую силу и потому производят на автора гораздо большее «давление», чем повседневные проблемы и заботы его личной жизни.

Небо моей молодости было затянуто тучами войн, сквозь которые лишь кое-где прорывались проблески кажущегося мира; эти тучи где-то сильнее, где-то слабее и поныне затягивают небо над нашей планетой.

Нельзя было этого не чувствовать.

Нельзя было на эту угрозу не отозваться.

Так в 1938 году родилась моя первая беллетристическая книга «Путь блужданий», метафорически, на примере Тридцатилетней войны выразившая мой протест против милитаризма, протест, который в моих дальнейших произведениях еще усилится: в «Удивительных приключениях Яна Корнеля» в единоборство с войной вступает деревенский паренек, в книге «Не все коту масленица» это художник и гравер Вацлав Голлар, а в повести «Комедиант» — студент, сбежавший к бродячим актерам. В двух последних книжках герои ставят вопрос, что должен делать художник в эпоху, у которой, грубо говоря, нет времени на искусство. И находят ответ: нужно еще настойчивей делать то единственное, что они умеют делать хорошо — свое искусство. Искусство, которое служит жизни, раскрывая ее истинные ценности и красоту и все это резко противопоставляя бессмыслице войны, паразитирующей именно на извращении жизненных ценностей и торговле смертью. Художник может бороться с войной двояким способом: или срывая с нее маску с пустыми глазницами и обнажая перед людьми ее чудовищность, или демонстрируя читателям и зрителям истинные жизненные ценности, их непреложность и смысл. Все это — в поддержку и в защиту человека.

Последняя книга этой серии тоже начиналась Тридцатилетней войной. Это был роман о Коменском «Жизнь Яна Амоса».

На нем я хочу немного остановиться, поскольку он дает мне возможность подчеркнуть еще одну, на мой взгляд, непременную предпосылку честного писательского труда: писатель должен быть и лично, персонально, интимно заинтересован в решении той проблемы, которая подсказывает ему центральную идею произведения. В противном случае он сможет предложить читателю вместо художественного творения всего лишь информацию.

Приведу пример. Однажды кинорежиссер Отакар Вавра предложил мне написать вместе с ним сценарий фильма о Коменском. В общих чертах я знал, что речь идет об одной из крупнейших личностей в нашей культуре, но в остальном предложение меня не заинтересовало. Отакар Вавра еще и еще раз пытался меня убедить и приводил аргументы, объективно, казалось бы, совершенно правильные: хотя Коменский и известен всему миру как великий педагог, но при этом или как раз из-за этого забывают, что он был исключительно эрудирован в области естествознания, философии, а кроме того, стремился проводить свои идеи в жизнь — прежде всего прогрессивные общественные воззрения, далеко опережавшие его эпоху; так что он выступал и как политик и дипломат, выдвигавший весьма конкретный план объединения человечества всех континентов.

Разумеется, я не мог не согласиться.

Все это, однако, были аргументы хотя и справедливые, но чисто рассудочные/ Тем не менее они заставили меня пристальнее приглядеться к материалу: я начал изучать не только специальную научную литературу, но и первоисточники, прежде всего — произведения самого Коменского. Так я в конце концов пришел к выводу, что Коменский для того разрабатывал новые методы обучения, чтобы облегчить человеку путь к познанию, которое для самого Коменского было не целью, а только предварительной ступенью к достижению мудрости, и лишь последняя могла привести к главной цели, когда обретшее мудрость человечество получит правильное представление о жизненных ценностях и таким образом прежде всего откажется от войн как самого страшного зла, уничтожающего все созданное людьми, все живое.

Устранение войн, вечный мир — эта основная побудительная причина всех усилий Коменского встала вдруг перед моими глазами, ожила с той настоятельностью, которую придавало ей наше время.

Ведь это и до сих пор самая глубокая личная проблема каждого нормально мыслящего и действующего человека на всей нашей планете!