Natura bestiarum. - Надежда Попова

— Это намек на то, что, когда тебе размозжат голову, из черепа вывалится уникального строения мозг?

— Чем это объяснение хуже божественного вмешательства? У кого-то более крепкие, чем у прочих, мышцы или кости, у кого-то — мозги. Просто так сложилось — от рождения.

— Думаю, если б в отдаленной деревеньке обнаружился вдруг некто, кто тридцать лет пролежал лежнем, но при том был бы подобен греческому атлету — им давно заинтересовались бы и наши, и не наши. Как тобой.

— Академия — святого — Макария, — повторил Курт с расстановкой. — Я ее сегодня уже упоминал?

— В академии накачивали не только твои мозги — там этих мозгов были десятки, но говорят по всей Германии только о тебе.

— Я подхожу ad parametrum, — пояснил он благожелательно. — Выходец из бедняцких кругов, бывший беспризорник и преступник — перевоспитан, обучен, угодил в императорскую милость и урвал себе рыцарское звание, попутно подняв на костер пару-другую высокородных подданных. Для пропаганды — идеальная biographia. Тебе известно не хуже меня, что моя слава — не в малой части заслуга наших же агентов. Новой Конгрегации нужны свои имена и легенды; я просто пришелся ко двору. Я, знаешь, вроде бочонка с пивом, который выкатывают к дверям лавки для заманивания посетителей, или вывески над трактиром. Пока вывеска новенькая, сияющая свежей краской, неплохо нарисована — и все смотрят, обсуждают, заходят в двери; спустя время краска облупится — и повесят новую вывеску. Все просто.

— Наверное, я все же ошибся, — со вздохом качнул головой Бруно. — Смирения в тебе местами даже непомерно много.

— Собственных заслуг я не принижаю… — начал Курт, и помощник оборвал, не дослушав:

— Стало быть, ты попросту болван.

— Да как тебе в голову такое могло прийти! — прорезал полутишину трапезного зала возмущенный голос, и Курт обернулся к рыцарю, радуясь, что сам собою прервался этот разговор, повторяющийся с вариациями не в первый уже раз и длящийся не первый год.

— У тебя есть идея лучше? — отозвался фон Зайденбергу охотник. — Что можно было сделать еще — оставить его на чердаке, чтобы он там прел потихоньку? Или на ледник его — к мясу, которое мы здесь едим?

— Но не вот так же просто, наземь в амбаре!

— Ты прав, — с подчеркнутой печалью кивнул Ван Ален. — Надо было похоронить. Снег разгрести, лед сколоть, землю продолбить; убив на это весь сегодняшний день, мы б наверняка управились… Ты беспокойся о том, как сохранить живых, а не о том, сожрут ли мертвого. Ему, знаешь, хуже точно уже не будет.

— И все-таки, господин рыцарь в чем-то прав, — тихо выговорила Мария Дишер. — Как-то выходит… не по-христиански.

— О его душе есть кому помолиться, об этом не тревожься, — возразил Ван Ален, кивнув в сторону Бруно. — Прочее не главное. Главное — не оказаться на его месте.

— Господи, — проронила беглянка, спрятав лицо в ладонях. — Как страшно… клыками, заживо… Я так не хочу.

— Ничего не будет, если слушаться того, что вам говорят. Ничего непредвиденного не случилось: правила безопасности были простыми и понятными, и беда вышла только потому, что один дурак их презрел, а другой его поддержал. Все, что от вас требуется, это просто сидеть на месте; думаю, мало кому в истории человечества выпадал столь нехитрый способ сохранения собственной жизни. Можете своевольничать и впредь — и вот тогда готовьтесь стать ужином большому зверю с большими острыми зубами.

— Перестаньте, — потребовала Амалия строго, скосясь на сына. — Не при ребенке.

— Брось, — скривился Ван Ален раздраженно, повысив голос: — Сколько тебе лет, ребенок?

— Четырнадцать с половиной, — хрипло отозвался Хагнер, не поднимая головы, и охотник фыркнул:

— Я в его возрасте имел перечень подвигов подлиннее родословной господина бродячего рыцаря. Он уже не ребенок, милашка, он взрослый парень, и давно пора свою опеку поубавить — уже и ему пришло время тебя опекать. Если ты продолжишь в том же духе, доведешь сынка до того, что он станет падать в бесчувствии при виде мыши. Пусть слушает. И жаль, что не видел.

— Господи, не надо, — плачущим шепотом попросила Мария. — Это было… это было… Господи, помоги нам…

— Да будет тебе уже, — почти со злостью потребовал парень, и та умолкла, напоследок шмыгнув носом.

— Напрасно ты так, — с укором возразил торговец. — Призвать Господню помощь — что еще нам остается?.. Господи, подай нам помощь в тесноте, ибо защита человеческая суетна. С Богом мы окажем силу: Он низложит врагов наших…

— Не имею ничего против молитвы, — оборвал Ван Ален, — однако для этого у Молота Ведьм при себе имеется помощник в монашьем звании: вот он пускай и бьет поклоны, ему это по чину полагается. «Защита человеческая суетна»… Я тебе другое припомню: не искушай Господа Бога твоего; вот так оно будет вернее. Лезть не надо на рожон, тогда и защита человеческая вполне сгодится.

— Вы полагаетесь на каменные стены, но они не спасли Иерихон. «Будь мне каменною твердынею, домом прибежища, чтобы спасти меня» — вот как сказано в Псалмах. Против Господней воли вы не спасетесь, господин охотник. Если Он решит предуготовить вас к гибели — вы можете лишь молиться. Молитесь, чтобы спастись.

— Orate vero ut hieme non fiant[30], — пробормотал Курт себе под нос. — Правда, для этого уже поздновато…

— Я тебе еще кое-что скажу, Феликс, — продолжил Ван Ален. — И тоже по Писанию. У всякого, знаешь, в Писании этом есть нечто, что запоминается всего более; тебе в голову лезут молебствия о милости Божьей и немощи человеческой, Молоту Ведьм — наверняка что-нибудь о Господе, огнем карающем, всякому свое. Так вот у меня тоже имеется в памяти излюбленная выдержка, и я полагаю ее куда как более верной. «Quicumque effuderit humanum sanguinem fundetur sanguis illius ad imaginem quippe Dei factus est homo»…

— Произношением можно распугивать демонов, — заметил Курт вполголоса.

— «Кто прольет кровь человеческую, — перевел охотник, никак не ответив и на него даже не обернувшись, — того кровь прольется рукою человека: ибо человек создан по образу Божию». Были б у меня рыцарские прибамбасы — написал бы это на щите, вроде девиза. Эта тварь свое получит, и не Господь ее поразит молнией, а человек к чертям собачьим вывернет его поганую шкуру наизнанку. Если он не удерет отсюда, если так и продолжит на нас охотиться, я лично эту шкуру сдеру и сделаю себе еще один воротник.

— Это… — запнувшись на полузвуке, проронила Амалия, — это у вас… не волчья?..

— Нет, — небрежно поправив наброшенную на плечи куртку, кивнул Ван Ален с заметной гордостью. — Это мой приз. Который я обрел, замечу, когда был старше твоего отпрыска всего двумя годами.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});