За грехи отцов - Блейк Анна

Матери у Саманты не было. Она умерла, когда девочке исполнилось семь. Она осталась с отчимом. В отличие от Лоран дневников она не вела. Зато писала и исполняла песни и с пятнадцати лет начала собирать аудиторию. До настоящего момента она отыграла сотни концертов: под фонограмму, акустических и даже один симфонический в Тревербергской консерватории. Ее песни были невероятно мрачными, но голос – отменным. Чистый и глубокий, полный оттенков и чувств. Ее постоянно крутили по радио. И поэтому бригадир узнал ее.

И поэтому убийца оставил ее лицо.

Он хотел огласки. Хотел, чтобы о нем заговорили. Можно было бы предположить, что он просто хочет славы. Но Карлин и Грин сошлись в другом: он хочет привлечь внимание к проблеме сексуального насилия над девушками. В социальной службе и даже в полиции знали, что подобное – не единичные случаи. Но о реальном размахе бедствия не подозревал никто. Статистика такое не видит. Нет жалобы – нет случая. Ты невидимка. А девочки не решались обращаться за помощью. В большинстве случаев.

Именно поэтому они организовали болталку. Чтобы можно было с кем-то поговорить. За несколько дней слежки полиция выписала больше тридцати никнеймов. Дилан сказал, что с определенной долей вероятности участников чата меньше, потому что там была возможность менять имена. И как раз эти смены он решил отследить, но пока не добился успехов. Грин в айтишные дебри не погружался. Они заключили соглашение, по которому Оуен отчитывался в определенное время, но стабильно, а детектив его не мучил вопросами.

– Спасибо, – сказал Карлин.

– Тогда закончили, – согласился Грин. – Каждый знает, что делать.

3. Кейра

19 октября 1999 года

Центральное управление полицией

Новый Треверберг

– Доктор Карлин, можно с вами поговорить?

Марк поднял на нее глаза со слегка удивленным видом. Обернулся на Акселя. Тот кивнул, и Карлин поднялся из-за стола. Кейра молча развернулась на каблуках и отправилась в кабинет, который без Дженкинса опустел. Она привыкла за две недели стажировки работать с ним бок о бок, обмениваться мыслями, идеями и слушать его шутки, которые на удивление всегда были уместны. Она скучала по коллеге. Так скучают по хорошему другу.

Но происходящее с расследованием на нее очень давило. Девушка не могла понять, как правильно себя вести, но от желания объясниться с Марком она буквально задыхалась. После того случайного поцелуя и последовавшей за ним ледяной пропасти она настолько увязла в чувствах, что не сразу сообразила – расследование привело команду к вещам, которые она не была готова обсуждать ни с кем, кроме своего психоаналитика.

И даже с Марком.

Но сегодняшняя планерка стала последней каплей. Она услышала то, что слышать боялась. И приняла решение. Скользнув в кабинет, она подошла к окну, подняла жалюзи и замерла, обхватив себя руками. Вздрогнула, когда услышала звук закрывшейся двери. Замок, тихо щелкнув, встал в пазы. Карлин остановился. Она видела его боковым зрением. Он прислонился к двери, заложив руки за спину. Он выглядел спокойным. Но на самом деле под этим спокойствием пряталось напряжение.

– Грин ждет меня для работы.

– Я была на планерке и знаю планы. Но это важно.

Ее саму удивила спокойная смелость, которой пропитались эти слова. Кейра смотрела ему в лицо, закрываясь от собственных чувств. Сохраняя дистанцию, столь необходимую ему.

– Я тебя слушаю, – смилостивился Карлин.

– Я хочу рассказать про то, что не должно выйти за пределы этой комнаты. А потом вы решите, что делать.

По красивому строгому лицу Марка пробежала тень. Было видно, что он хотел бы пройти в кабинет, но не решался сократить расстояние между ними и поэтому стоял, прижавшись к двери и глядя на девушку с высоты своего роста и опыта. С высоты. Как все до него, как все после него. У нее никогда не было – и не будет – нормальных отношений. В какой-то мере этот убийца прав. У таких, как она, нет шансов на обычную жизнь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Я слушаю.

Он произнес это так тихо, что Кейра почти не различила звуков.

– Я не могу больше заниматься этим делом, – сообщила она. – Из-за личной заинтересованности.

– Не понимаю.

– Я… В этом чате-болталке вы видели сообщения пользователя с никнеймом «Клео», – собравшись с духом, начала она, с удивлением чувствуя, как постепенно отпускает застарелое напряжение. Признаваться в таком стыдно. Тем более мужчине, которого, наверное, любишь. Но это часть ее. Ее прошлое – это она сама. Почему она должна отказываться от себя лишь потому, что какой-то мудак решил вмешаться в естественный ход вещей и поставить ее жизнь с ног на голову? – Это я. Я отношусь к сообществу девушек-жертв, пострадавших от домашнего сексуального насилия от отчимов и отцов. Я была одной из них, одной из первых. И проводила в компьютерном клубе рядом с университетом, когда училась там, все свободное время. И я не хочу знать их истинные имена. Я не хочу смотреть на очередной труп и думать, что это кто-то из них. Я не могу участвовать в этом расследовании, Марк. Я и так внутри него.

Реакцию Карлина она предсказать не смогла. Мужчина пересек комнату и молча привлек ее к себе. Ее тело напряглось, будто следом должен был раздаться звук удара. Но нет. Его спокойное тепло, его сила, уверенность и слегка прохладная нежность постепенно вытеснили страх из ее сознания. Девушка расслабилась и с удивлением почувствовала влагу на своем лице. Она плакала. Плакала беззвучно и горько, оплакивая себя, позволяя себе проявить слабость. Рука Карлина нежно гладила ее по волосам. Он ничего не говорил, но ей не нужны были слова.

Он ее отпустил только тогда, когда слезы закончились, а тело расслабилось. Кейра села в кресло, стараясь на него не смотреть. И начала рассказ, изредка прерывая его долгими паузами, которые затапливала боль непроработанной травмы, сжигающей ее изнутри. А существуют ли вообще способы проработки такого? Она в это не верила.

– Это продолжалось пять лет, с моих тринадцати до восемнадцати. Когда умерла мама, это стало постоянно. Он маскировал насилие под рассказами о любви. Убеждал меня, что все естественно, он меня так учит. Готовит к взрослой жизни. И поначалу я верила. Но, видимо, не до конца. Первое дело… и сразу такое личное.

– Почему ты не заявила на него?

Кейра побледнела. Почувствовала, как к горлу подступает комок. С трудом справилась собой и отвернулась к маленькому окну. Ей по-прежнему было невыносимо смотреть Марку в лицо. Она боялась увидеть там осуждение. Или жалость. Боялась, что этим рассказом навсегда потеряет шанс… какой к черту шанс?

У нее никогда не было шанса.

– Я просто не могу, – сказала она. – Я не хочу скандала. Не хочу, чтобы это стало достоянием общественности. Это мое тело. И моя жизнь.

К концу фразы ее голос осекся, почти сорвался. Девушка уронила лицо на руки. Слез уже не было, но ее мелко трясло, как на морозе. Карлин скинул пиджак и набросил ей на плечи, присел перед ней и заглянул в лицо. Возможности отвернуться не было, и их взгляды встретились. К своему удивлению Коллинс увидела на его лице гнев, смешанный с обнаженностью, на которую, казалось, он был неспособен.

– Может, наш маньяк во всем прав? – чуть слышно проговорила она. – Жертва подобного насилия не может защитить себя. Она не может пойти в полицию и рассказать, что у нее происходит дома. Матери в большинстве случаях не верят. А отчимы оказываются либо искусными манипуляторами, либо тиранами. Девочки один на один со своей бедной и искалеченной психикой. А он заставляет об этом говорить. Он заставляет благополучное общество посмотреть в глаза своим демонам. И начать решать проблему!

– Но зачем он убивает девочек? Они и так настрадались.

– Это не убийство, Марк. Это милосердие. У тебя практически нет шансов на нормальную жизнь, если ты росла… так.

Карлин отстранился.

– Ты говоришь это…