Джокер для Паука - Василий Гозалишвили

…Дамочку весьма потрепанного вида, еле передвигавшую ноги, я заметил метров с двадцати. Оглядев ее с ног до головы, я брезгливо поморщился: обозная маркитантка, по совместительству женщина по вызову и демоны знают кто еще, на ходу поправляя расхристанное платье и зевая, двигалась к пруду. И, не переставая, чесалась. Скользнув за ближайшую палатку, я пропустил ее мимо себя и… чуть не врезал себя кулаком по голове: лучшего языка, чем эта чучундра, нельзя было себе представить!

Угги, видимо, думал по-другому: увидев, кого я затаскиваю на дерево, он пару раз икнул и, сделав несколько вдохов-выдохов, поинтересовался:

— Одурел? Она-то тебе нафига?

— Во-первых, ее никто не хватится. Во-вторых, она, в отличие от солдат, пользуется полной свободой передвижения. В-третьих, «общается» и с солдатами, и с десятниками, и с сотниками. А, значит, знает все, что знают они. В-четвертых, вряд ли будет особенно сопротивляться допросу… — пробормотал я, слегка приглушив звук голоса Угги в шлеме.

— Мда… Туп я, как дерево… — восхитился он. — А, может, и про то, где искать Кварта, спросишь?

— Спрошу… — кивнул я, и, намертво зафиксировав дамочку у ствола дерева, принялся приводить ее в себя.

— Я согласна, согласна… — не открывая глаз, пробормотала пленница, не успев прийти в себя. — Только больше не бей, ладно?

Заткнув ей рот ладонью, я снял шлем и вполголоса произнес:

— Слушай меня внимательно! Я буду задавать вопросы, а ты — отвечать. Если мне понравится то, что ты говоришь, с тобой ничего не случится. Тебе понятно?

Женщина, еще не дослушав до конца, энергично замотала головой, потом открыла глаза, посмотрела на меня и… потеряла сознание.

— Шутник, блин… — донесся из шлема голос Угги. — В воздухе висит одна голова и разговаривает… Вот она и охренела… Ты бы лучше глаза ей закрыл, демон…

Мысленно обозвав себя идиотом, я оторвал от ее верхней юбки кусок ткани, намотал ей на голову и слегка потряс пребывающую в беспамятстве жертву моего идиотизма:

— Ау, приди в себя, слышишь?

Безвольно обвисшее в моих руках тело вдруг забилось, как припадочное, и я, встряхнув его пару раз, сдуру ляпнул:

— Не успокоишься — съем…

Судя по фырканию Угги, он еле удержался от падения с ветки. Зато моя подопечная мгновенно перестала биться и изобразила ледяную скульптуру.

— Вот и хорошо… — похвалил ее я. — А теперь скажи-ка мне, только тихим-тихим шепотом, ты знаешь, почему Кварт сегодня устроил дневку?

— Да… — трясущимся от запредельного ужаса голосом прошептала пленница. — Казначей и его люди сейчас подсчитывают добычу, захваченную в Плачущей Иве, а вечером каждый солдат должен будет получить свою долю…

Дамочка оказалась неисчерпаемым источником информации — минут за тридцать беседы мы узнали столько всякой всячины, что даже растерялись: слегка оклемавшаяся пленница, поняв, что пока она говорит, никто ее не съест, выбалтывала все, что знала. Начиная со сплетен об отношениях тысячника Кварта с хозяйкой «Разбитной молодухи», - приписанного к тысяче походного борделя, — и заканчивая информацией о хищении трехсот сорока золотых монет у их казначея. Причем заткнуть фонтан ее красноречия не представлялось возможности. Закончив рассказ о внезапно настигнувшей десятника Огуза слабости, из-за которой он, «представляете себе, ушел от Амалии еще до полуночи несолоно хлебавши, она тут же вываливала на нас информацию о любви их кузнеца к горячительным напиткам, в результате чего «одиннадцать наконечников копий у него получились похожими на лемех». При этом дамочка «незаметно для нас» ерзала по ветке так, чтобы повязка на ее глазах хоть немного сдвинулась со своего места и позволила кинуть еще один взгляд на пленившего ее демона. Приходилось пресекать эти поползновения, и направлять поток ее красноречия на интересующие нас вопросы.

Угомонить болтушку удалось только инъекцией снотворного. Во второй половине дня — время, оставшееся до начала показательной операции «Возмездие», или, как выразился бы Вовка, «разборки по понятиям», хотелось провести в тишине. Чтобы иметь возможность посоветоваться и распределить роли. Поэтому, удостоверившись, что «язык» спит, я стащил ее с дерева, доволок до берега пруда и поудобнее устроил в тени небольшого куста. А потом вернулся к Угги. По пути радуясь наступившей тишине…

…Палатка, в которой жил тысячник Кварт, и правда оказалась с двойным дном. Вернее, стенами — в стандартной армейской на десять человек раскинули офицерскую, чуть поменьше, но намного комфортнее, чем солдатская. А в промежутке между стенок бдело четыре телохранителя. На то, чтобы их убрать, у нас с Угги ушло около трех секунд: среагировать на движущиеся в состоянии джуше практически невидимые даже в упор силуэты они просто не успевали. Поэтому основной нашей задачей было не дать им громыхнуть доспехами или оружием, с чем нам удалось справиться без особых проблем. И уже через минуту после того, как мы возникли рядом с обиталищем великого и ужасного Кварта Копья, мы без разрешения ввалились к нему в гости.

Тысячник был не один — утомленный забавами со своей пассией, он спал, раскинувшись на широченном ложе и сграбастав в охапку лежащую рядом женщину.

— Ее — в сон… — шепнул я Угги по внутренней связи, и, дождавшись, пока он сделает ей инъекцию, одним движением отрубил голову ее возлюбленному…

Следующие четыре с лишним часа мы мотались по лагерю и резали всех тех, кто участвовал в нападении на Зеленый Бор, благо информации обо всех «героях» недавней битвы у нас было предостаточно.

Моих подданных убивали Третья, Четвертая, Седьмая и Восьмая сотни. Практически в полном составе. Поэтому мы торопились, как могли — добравшись до палаток каждого из подразделений, запускали парализующий газ сначала в офицерские, а потом и в солдатские палатки, ждали пару минут, вваливались внутрь и вырезали всех, кто там находился. Затем пересчитывали тела, спарывали шеврон с первой попавшейся жертвы и вносили в искин комбеза данные о количестве отсутствующих на своих местах воинов — судя по рассказам нашей пленницы, жители Зеленого Бора ожесточенно сопротивлялись, и, несмотря на многократный перевес в силах, в тысяче Кварта Копья были довольно большие потери. Правда, в основном, ранеными. Оставлять в живых хотя бы одного из их числа в мои планы не входило, поэтому после того, как мы закончили с основной массой своих жертв, пришлось искать полевой лазарет. Вот там-то и пригодились споротые в палатках шевроны — парализованные на время раненые осматривались, и если на их обмундировании оказывалось что-то похожее на знаки отличия обреченных сотен, они безжалостно закалывались. Остальных оставляли нетронутыми — я старался выполнить данное врагу обещание…

К четырем часам утра, заляпанные кровью с ног до головы, мы выбрались из лазарета, посмотрели на розовеющее небо и двинулись к ближайшей офицерской палатке — требовалось оставить послание выжившим. И чуть не напоролись на одного из сотников Кварта, страдающего то ли бессонницей, то ли излишне рьяным отношением к выполнению своих обязанностей.

Заметивший непонятные потеки крови в переливающемся перед ним воздухе, воин рефлекторно выхватил меч и со всей дури попытался пырнуть им в живот откидывающего в сторону полог палатки Угги.

На то, чтобы среагировать на его удар, моей реакции хватило. А вот сообразить, что Угги будет бить насмерть — нет. Поэтому через мгновение я стоял, сместившись в сторону от возможного продолжения атаки и зажимая рот… трупу… При этом чувствуя себя идиотом: убивать лишних мне не хотелось, а этот офицер де юре был не при делах…

— Насмерть-то зачем? — выйдя из джуше, поинтересовался я. — Нет, чтобы оглушить?

— Извини… — сконфуженно пробормотал Угги. — Он появился неожиданно. А систему «свой-чужой» я не включал — слишком много меток на радаре.

— Ясно… Ладно, пока я этого прячу, вытащи изнутри кого-нибудь еще. Только, желательно, живым…

На обработку «почтальона» ушло минут пятнадцать, причем основной проблемой оказалось привести в себя оглушенное кулаком Угги тело. «Голос», вбивание в подсознание текста и программы поведения, потом погружение в сон на четыре часа — проделывая эти рутинные операции, я вдруг почувствовал себя опустошенным. Как ни странно, ни ночная резня, ни выполненное обещание не принесли мне облегчения — мысли о сыне и жене, загнанные куда-то в глубину сознания, жгли так, что хотелось выть. И с каждым мгновением все сильнее и сильнее. Поэтому, удостоверившись, что «язык» спит, я зашел в воду по грудь, быстренько смыл с комбеза кровь, и, с трудом дождавшись, пока помоется Угги, быстрым шагом направился к «нашему» дереву. Стараясь прыгать по камням, чтобы не оставлять мокрых следов…

— Все будет хорошо, вот увидишь… — неизвестно как почувствовав мое состояние, буркнул Угги, усаживаясь на облюбованную ветку. — Часов в девять прилетит Эол, где-то в десять мы будем в Аниоре, а часа в два от силы — в Логове. Кстати, может, ты немного поспишь? Знаешь, это снотворное действует довольно быстро — я пробовал! Дай команду автомеду… А я подежурю…