Рыбный промысел в Древней Руси - Андрей Куза

Тем не менее главный итог очевиден: продажа рыбы на городских базарах вместе со свидетельствами возникновения специализированного рыбного промысла указывает на начало XIII в. как время дальнейшего роста общественного разделения труда. Теперь не только ремесло отделяется от земледелия, но и промысловая деятельность начинает кристаллизоваться в самостоятельную отрасль хозяйства. Конечно, не следует переоценивать достигнутые результаты. Налицо лишь самые начальные этапы длительного процесса. Развитие товарного рыболовства, а вместе с ним и расширение торговли рыбой регламентировались узким рынком сбыта, незначительным спросом и ограничивались городами. Рыбой торговали ее непосредственные производители – ловцы, еще не утратившие полностью связи с занятиями другого рода. Рыболовство даже в хозяйстве большинства горожан сохраняло еще свою вспомогательную роль, являясь дополнительным источником питания. Город, как об этом говорят летописи, прежде всего нуждался в хлебе. Прочими пищевыми продуктами его жители во многом обеспечивали себя сами. Но и с поправкой на высказанные замечания ценность первоначального вывода не теряет силы.

От второй половины XIII–XIV в. почти не сохранилось документов, непосредственно касающихся торговли рыбой. Однако археологические данные и показания письменных источников, как это было отмечено выше, рисуют картину бурного развития рыболовства как раз в указанное время. О причинах наблюдаемого явления сказано достаточно. Поэтому следует попытаться найти те же признаки оживления и в рыбной торговле.

Пристальный интерес в связи с поднятым вопросом вызывают несколько берестяных грамот XVI в., найденных в Новгороде. Этих писем шесть. Три (№№ 258, 260, 280)[538] найдены в слоях конца XIV в. на усадьбе «Е», принадлежавшей знатному боярину Сидору[539].

Грамота № 92 (XIV в.)[540], возможно, также имеет отношение к этому комплексу. Два последних документа (№№ 144 и № 186)[541], по-видимому, вполне самостоятельны.

Исследователи по-разному истолковали содержание этих писем. В четырех первых поименованы лица, с которых следует получить долги или повинности рыбой (лососями), мехами и деньгами. А. В. Арциховский считает автора грамоты № 92 купцом-рыбником, специализировавшимся на скупке и перепродаже лососей[542]. К этому же мнению склоняется Л. В. Черепнин[543]. Л. П. Жуковской кажется, что в список внесены покупатели-должники[544]. Б. Б. Кафенгауз и В. Л. Янин, напротив, полагают, что в грамоте идет речь об оброке рыбой и деньгами, взимаемом с феодально зависимых крестьян-рыбаков[545].

Так ли это на самом деле? Может быть, ключ к разгадке перечисленных записей дают упомянутые выше грамоты № 144 и № 186. Текст первой краток: «Приказъ Косарику от Есифа. Възми у Тимофея 50 сиговъ о 3 рубля, а роко на роство». Перевод А. В. Арциховского: «Приказ Косарику от Есифа. Возьми у Тимофея 50 сигов рубля на три. А срок на рождество», т. е. адресату предписывается взять в кредит рыбу, а расплатиться за нее позже, в условленный срок[546]. В. Л. Янин вполне согласен с этим переводом и прибавляет, что «на такие деньги Онцифор Лукинич приобрел бы трех коней для своего хозяйства»[547].

Л. В. Черепнин, основываясь на различиях в употреблении глаголов «купить» и «взять», несколько иначе раскрывает содержание грамоты. По мнению исследователя, «у автора письма № 144 Есифа была ранее договоренность с Тимофеем о приобретении 50 сигов». Сам Есиф – купец или феодал и купец, занимающийся перепродажей рыбы. Заранее скупив у Тимофея (рыбака) часть улова, тем самым закабалил его. В грамоте, таким образом, указан не будущий срок расплаты, а наступившее время получения долга[548].

Последнее замечание Л. В. Черепнина выглядит убедительным, но его предшествующие рассуждения менее обоснованы. Во-первых, социальное лицо Есифа достаточно определенно: он был крупным землевладельцем, а не купцом. Его имя встречено в нескольких одновременных грамотах, найденных на усадьбе «Б», стоявшей на перекрестке Великой и Холопьей улиц. Ему принадлежали сёла, зависимые люди, скот, табуны лошадей[549]. Во-вторых, непомерная цена сигов вызывает удивление и настораживает. Сиги, безусловно – первосортная рыба, но не столь уж редкая в древнем Новгороде. Их главный лов проводился весной и летом в окрестностях города, когда они массами устремлялись на икрометание из Ладожского озера в Волхов и далее в Ильмень и Мсту. Недаром в XVI в. Новгород являлся крупнейшим русским рынком этой рыбы[550]. К сожалению, цены на сигов, известные для последней трети указанного столетия, вряд ли могут быть использованы для сравнения[551]. Но косвенным свидетельством в пользу не столь высокой стоимости сигов не только в позднее, но и в более раннее время, служат данные Новгородских писцовых книг конца XV в. о суммах годовых оброков или найма, взимавшихся за эксплуатацию сиговых тонь на Волхове, где вылавливалась, конечно, не одна сотня рыб. Они колебались от 2 до 8 новгородских гривен[552].

Наконец, в тексте берестяной грамоты № 144 нельзя найти прямых оснований видеть в Тимофее рыбака-профессионала. Кроме того, исследователи не обратили внимание на отсутствие внутренней логики в предлагаемых ими транскрипциях приказа Есифа. Как объяснить достаточно ясно выраженную зависимость между определенным количеством рыбы (5) и точной суммой денег (3 рубля)?[553] Всё это заставляет по-другому интерпретировать письма.

Перед цифрой ⌡ – 3, предлог в грамоте стоит в форме «ώ (на прориси это ясно видно), что можно переводить и как «О» и как «ОТ». Приняв последний вариант, получим фразу: «Возьми у Тимофея 50 сигов от 3 рубля», т. е. от 3 рублей или в счет 3 рублей. Соглашаясь с Л. В. Черепниным, что речь в письме идет именно о получении долга, а не о сделке в кредит, весь текст следует понимать несколько иначе: Есиф ссудил Тимофея тремя рублями. Теперь он, находясь, по-видимому, вне Новгорода, приказывает слуге получить с должника 50 сигов и напоминает, что срок возвращения основного капитала истекает на Рождество. Таким образом, полсотни сигов отнюдь не эквивалентны трем рублям и соответствуют лишь части этих денег, а вернее, по смыслу записки, являются процентами на указанную сумму.

Сейчас мы не будем касаться личности Тимофея. К этому вопросу придется вернуться ниже. Но суть его отношений с Есифом очевидна. Богатый феодал ссужал Тимофея деньгами, а проценты тот выплачивал (по взаимной договоренности) высокосортной рыбой – сигами.

Письмо № 186 (XIV в.)[554], сохранившееся полностью, дополняет и поясняет предыдущую грамоту. В. Л. Янин видит в нём, да и то с оговорками, один из немногих документов (купеческих писем), говорящих не об отдельных продуктах, а о торговле[555]. Л. В. Черепнин, наоборот, считает, что оно повествует «о внутренних отношениях» между рыболовами (по поставке товара либо оброка)»[556].

Текст грамоты ясен и не нуждается в переводе: «Поклонно от Стыпана ко Смьнку. Возми оу Кануниковыхо десять лосой, а другую десять возми оу Даунилки оу Бешкова, а даи Смьну Флареву. А язо тебе ся кланяю». Л. В. Черепнин так характеризует поименованных здесь лиц: Степан (автор) – рыботорговец или приказчик феодала; Кануниковы, Данилка и Семён Фларев – рыболовы; Семенко (адресат) – их староста. С этим определением согласиться трудно. Ведь стиль письма обособляет скорее Семёна Фларева, который мог быть и феодалом. А остальные? Ни в Волхове, ни в Ильмене, ни в ближайших к Новгороду реках лососи не водятся. Поэтому предположение В. Л. Янина выглядит более обоснованным, чем мнение Л. В. Черепнина. По-видимому, перед нами переписка новгородских рыбников, скупавших на местах у ловцов рыбу и перепродававших ее затем в городе, что и приходилось отмечать уже раньше[557]. Надо думать, в исследуемом документе дело касалось уплаты процентов рыбой на ссуды, взятые деньгами. В выводах Л. В. Черепнина ценным является наблюдение о несомненной деловой взаимосвязи указанных в грамоте лиц.

Рассмотренные под тем же углом зрения берестяные грамоты, из которых три (№ 258, 260 и 280) безусловно и одна (№ 92) вероятно имеют отношение к хозяйству карельского данника Сидора, укрепляют высказанное предположение. Например, в письме-приказе № 260 предлагается с некоего Клима Щекарева получить «наклад» (10 белок и 4 лосося) – процент на ссуду в один рубль. У попа Михаила надо забрать полрубля и 10 лососей, поскольку он поручился за несостоятельного должника Ивана, а с Григория причитается сверх прочего полрубля «посула». Речь идет, конечно, об уплате долгов ростовщику. Усмотреть здесь запись феодальных повинностей, как это делает В. Л. Янин, мы не можем.