50 знаменитых загадок истории XX века - Владимир Сядро

Первыми были арестованы комкоры Примаков и Пут-на. Им было предъявлено обвинение в принадлежности к боевой группе троцкистско-зиновьевской контрреволюционной организации. Сначала Путна заявил, что не является членом этой организации и ничего о ней не знает. Однако уже через пять дней, на допросе 31 августа, и на очной ставке с Радеком 23 сентября он признается, что состоял в ней с 1926 года. Из дела Примакова видно, что тот держался в течение 9 месяцев и категорически отрицал свою причастность к заговору. Комкор признавал лишь то, что велись разговоры о непригодности Ворошилова. Но уже 21 мая 1937 года он, отвечая на вопрос следователя, кто возглавлял заговор, сказал: «Якир и Тухачевский… Осенью 1934 года я лично наблюдал прямую прочную связь Тухачевского с участниками заговора Фельдманом, Ефимовым, Корком, Геккером, Гарькавым, Аппогой, Розынко, Казанским, Ольшанским, Туровским. Эта группа и есть основной состав заговора».

В течение второй половины мая 1937 года были арестованы все остальные обвиняемые из этой группы. По данным следствия, Корк и Фельдман дали признательные показания уже на первых допросах. Некоторое время сопротивлялись Якир и Уборевич. Последний очень неохотно отвечал на вопросы следствия.

Переворот якобы был назначен на первомайские праздники, потому что перемещения войск, в том числе и в столице, в эти дни не могли вызвать подозрений. В Кремле было принято решение отправить Тухачевского во главе делегации в Лондон на коронацию Георга VI. Это вроде бы усыпило бдительность маршала и стало причиной переноса сроков выступления заговорщиков. Есть сведения, что последний раз Тухачевский появился на людях 28 апреля 1937 года на приеме в американском посольстве. По другим данным, маршал был 1 мая на Красной площади на трибуне для высшего командования Красной армии. Его окружала глухая стена молчания, и даже маршал Егоров не поприветствовал Тухачевского. Видимо, в этот момент он все понял и покинул трибуну…

11 мая 1937 года советские газеты поместили официальное сообщение о новых назначениях в Наркомате обороны СССР. М. Н. Тухачевский был снят с должности первого заместителя Наркома и назначен командующим войсками Приволжского военного округа. Когда же ему стало известно об арестах Корка и Фельдмана, по свидетельству очевидца, он тихо произнес: «Какая-то грандиозная провокация». Некоторые исследователи утверждают, что маршал даже писал по этому поводу Сталину, но тот не ответил.

Тухачевский отправился к новому месту службы и 22 мая 1937 года прибыл в Куйбышев, где располагался штаб Приволжского военного округа. В этот же день его пригласили в обком партии. Там, в кабинете первого секретаря, Тухачевский был арестован. При обыске у него изъяли ордена, маузер, ружье, семь шашек, бинокль и стереотрубу. 24 мая бывший маршал под конвоем был доставлен в Москву. На допросах 25 и 26 мая он заявил: «…признаю наличие антисоветского заговора и то, что я был во главе его. Участие в нем принимали: Фельдман, Алуфузо, Примаков, Путна и др., о чем я подробно покажу дополнительно». В своих дальнейших показаниях

Тухачевский пишет, что он был не доволен своим положением в Наркомате обороны. Тогда и появилась мысль с помощью давнего своего сослуживца Фельдмана, возглавлявшего кадровую работу, отобрать группу лиц высшего комсостава, которая могла бы обеспечить большее его влияние в армии. Цель заговора — захват власти в армии, а вдохновителем его был Енукидзе.

Существовали ли на самом деде такие показания, утверждать трудно, поскольку многие факты и документы в деле маршала Тухачевского отсутствуют. Сейчас утверждают, что к подследственным применялись методы физического воздействия, с помощью которых у них «выбили показания, заставили писать под диктовку». Но нет никаких сведений, что их пытали или били. Да и не стоит забывать, что все арестованные военачальники были людьми отнюдь не робкого десятка, прошли не одну военную кампанию, были награждены боевыми орденами. А вот методы морального воздействия (угроза, шантаж, унижение) использовались. Сохранилось свидетельство очевидца, который утверждал: «Лично я видел Тухачевского в коридоре дома № 2, когда его вели на допрос к Леплевскому. Одет он был в прекрасный серый штатский костюм, а поверх него был надет арестантский армяк из шинельного сукна, а на ногах лапти. Как я понял, такой костюм на Тухачевского был надет, чтобы унизить его».

Арестованные, безусловно, хорошо понимали, с кем имеют дело. 18 февраля 1937 года застрелился Серго Орджоникидзе, а 31 мая того же года — Ян Гамарник. Накануне этому видному государственному и военному деятелю передали слова Сталина: «Пусть выбирает — либо ему самому быть судимому вместе с другими заговорщиками, либо судить их!». Гамарник свой выбор сделал.

Несмотря на признание в организации заговора, Тухачевский всячески отрицал обвинения в шпионаже. Неужели костоломы из НКВД не смогли выбить из него таких показаний? А может быть, таким образом он хотел сохранить себе жизнь? Вряд ли… В то время не только в СССР, но и в других странах за попытку государственного переворота полагалось лишь одно наказание — смертная казнь. Видимо, маршал признал только то, что действительно планировал сделать в Красной армии. Почему же тогда официально было объявлено, что заговорщики работали на иностранные разведки? Ответ лежит на поверхности. Красная армия для советского человека всегда была символом, олицетворением могущества страны. А тут выходило, что армия, призванная защищать свое государство, участвует в заговоре против того же государства. Сталин и его приближенные не могли этого допустить. Куда проще, посчитали они, объявить народу произошедшее банальной изменой и предательством.

Сегодня историки говорят о том, что компромат о сотрудничестве М. Тухачевского с Германией был сфабрикован гитлеровскими спецслужбами, как об установленном факте. В 1956 году об этом поведал и Н. С. Хрущев. А было это организовано следующим образом. В декабре 1936 года шеф германской секретной службы безопасности (СС) Р. Гейдрих был вызван к Гитлеру с очередной разведывательной сводкой по Советскому Союзу. Перед этим он обсуждал очень интересный вопрос с начальником военной разведки (СД) Канарисом. Дело касалось возможности попытаться «обезглавить Красную армию», скомпрометировав группу ее высших офицеров и прежде всего маршала Тухачевского. Сведения о якобы зреющей измене в Красной армии были получены СД от бывшего генерала русской царской армии Н. Скоблина, активного врага советской власти, проживавшего во Франции.

В штаб-квартире гестапо Гейдрих потребовал к себе А. Науйокка, руководителя подразделения, занимавшегося изготовлением фальшивых документов. Суть замысла состояла в изготовлении письма за подписью Тухачевского. Текст его с определенностью должен был указать на то, что сам маршал и кое-кто из его коллег состоят в тайной связи с некоей группой немецких генералов — противников фашистского режима. Якобы те и другие замышляли захват власти в своих странах. Досье с фотокопиями документов, будто бы похищенных из архивов СД, собирались передать русским. В нем должны содержаться несколько писем, донесений и служебных записок немецкого сотрудника разведки, который занимался расследованием связей представителей немецкого штаба Верховного главнокомандования и Красной армии. По замыслу немцев, это должно было скомпрометировать не только Тухачевского, но и его соратников, чьи имена фигурировали в досье. К нему же должны были быть приложены и записи якобы тайно подслушанных телефонных разговоров. Так началась подготовка грандиозного политического подлога. Все делалось в строжайшей тайне специально организованной оперативной группой.

В дальнейшем эта информация через чехословацкого посланника в Берлине Маетны была доведена до тогдашнего президента Чехословацкой республики Эдуарда Бенеша. Аналогичная информация, стараниями немецкой разведки, дошла и до военного министра Франции Э. Даладье. Последний обратился за разъяснением к руководителю советского посольства в Париже. Франция была очень обеспокоена подозрительными связями между немецким вермахтом и командованием Красной армии. Начался завершающий этап операции. В Прагу был направлен ответственный сотрудник СД. Он вошел в контакт с лицом, приближенным к Бенешу, которому сообщили, что существуют документы, обличающие маршала Тухачевского в его причастности к заговору. По воспоминаниям У. Черчилля, президент Чехословакии Бенеш немедленно информировал обо всем, что ему стало известно, И. Сталина. Специальный курьер из Москвы приобрел «секретное досье» за сумму в 500 тысяч марок. Оно срочно было доставлено в Москву.

Видимо, сфабрикованные немецкими спецслужбами материалы послужили еще одним удобным «основанием» для обвинения в заговоре и измене высшего командного состава Красной армии, хотя нет точных данных, что именно эта авантюра сыграла решающую роль в судьбе маршала Тухачевского и его сподвижников. Скорее всего, она лишь ускорила трагическую развязку. Правда есть одно существенное «но»: следов так называемой «красной папки» никак найти не удается. Не фигурировала она и на процессе 1937 года. Асс советской разведки П. Судоплатов в своих мемуарах об этом пишет так: «Если бы такие документы существовали, то я, как заместитель начальника разведки, курировавший накануне войны немецкое направление, наверняка видел бы их или знал об их существовании». Не всплыли эти документы и во время реабилитации Тухачевского при Хрущеве.