Разоблаченная (ЛП) - Уайлдер Джасинда

Время замирает, перестает существовать, и я знаю, что не могу подтолкнуть мужчину на большее. Словно забрать то, что он не готов отдать. И глубоко внутри меня сидит сомнение, крошечное семя, которое задается вопросом, прав ли он. Я все еще слаба, ранима и зависима от чего-то токсичного.

Кого-то токсичного.

Но мне нужно хотя бы это. Эта иллюзия, имитация. Эта игра в притворство, где он возвышается надо мной и двигается так, как я того хочу. Я чувствую его, могу ласкать его спину, зарываться пальцами в его волосы и хвататься за движущиеся мышцы, которые являются его задницей. Я чувствую, как он двигается, слышу, как его дыхание становится еще более отчаянным, ощущаю, как он утолщается в кольце моих пальцев.

‒ Изабель... Черт...

‒ Логан, отпусти. Дай это мне. Дай почувствовать это. Дай почувствовать тебя. Мне нужно все, что ты разрешишь мне сделать. Хотя бы так.

Он стонет и замирает, напрягается и натягивается как струна пианино. Я беру все в свои руки и уверенно двигаю своим кулаком вокруг него медленно, от основания до конца, и он напрягает бедра. Я смотрю между нашими телами в тот самый момент, когда он кончает.

Он брызгает горячим семенем на мой живот, стонет, и я вижу, как это происходит, наблюдаю за его освобождением, вижу, как сперма покидает его член и попадает на мою смуглую кожу. Я быстро поглаживаю его, а он все кончает и кончает, я наблюдаю за ним, не теряя ни секунды. Он вплотную прижимается лбом к моему плечу, его руки, как твердая решетка возле моего лица, и я поворачиваюсь, чтоб поцеловать один его бицепс. И другой. Потом я прижимаюсь губами к его скуле, он прикасается своим ртом к моему,

и целует меня,

и целует меня,

и целует меня.

Я в растерянности. Я плачу. Его сперма ‒ липкая лужа на моем животе, его член ‒ еще стоит в моих руках. Я бы ни за что не стерла этот момент со своей памяти, несмотря на то, что это была слабая имитация того, что я действительно хочу.

‒ Изабель...

Я качаю головой.

‒ Ммм... Нет. ‒ Целую его в губы. Пробую его дыхание и чувствую переживания как волну. ‒ Ты прав. Мне это не нравится, но ты прав. Я не знаю, что должна сказать. Я хочу сказать... Я хочу пообещать, что выберу тебя. Я правда выбираю тебя. Я хочу тебя. Только тебя. Всегда только тебя. Но он испортил меня, и я знаю, что между мной и Калебом есть нечто большее, от чего я не могу отвернуться. Мне нужны ответы. И я... Я хочу намного большего, чем это, но ты прав.

Он скатывается с меня, ложится на спину, тяжело дышит, грудь вздымается, локоть закрывает глаза, одно колено согнуто, ступня стоит на матраце. Я смотрю на него, пожирая его красоту. Взглядом просматриваю очертания контура его мышц, различая отдельные рисунки в беспорядке его татуировок, как лежат его волосы, напряжение и борьбу в его чертах лица.

‒ Я хочу намного лучшего для тебя, чем это... ‒ говорит он, не глядя на меня. ‒ Ты заслуживаешь... все. Лучше, чем... это.

‒ Нет, Логан. Это было прекрасно.

‒ Я не должен был позволять этому начинаться.

‒ Если ты скажешь, что сожалеешь об этом, Логан, я буду очень зла. ‒ Я не пытаюсь прикрыться, не беспокоюсь за рубашку, не утруждаю себя сесть или даже вытереть липкую лужу его спермы на своем животе. Я хочу ее там. Мне нравится ее ощущение, для меня это доказательство его желания, высыхающее на моей коже.

Он смотрит на меня, и даже сейчас его глаза бродят по моему телу, груди, тени между моих бедер. Потом его взгляд встречается с моим.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

‒ Я не жалею об этом. Я лишь хочу большего для нас.

‒ Я тоже, ‒ говорю я. ‒ Я тоже.

‒ Тогда почему это похоже на прощание? ‒ Наконец, он садится. Локти упираются в согнутые колени, пальцы соединены вместе.

Так и есть, не правда ли? Понимание заставляет сжаться мою грудь.

‒ Почему мы никогда не проводим вместе больше нескольких часов, Логан?

‒ Я не знаю. Я бы хотел. Я бы хотел узнать, как... как это исправить. Тебя. Себя. Нас. Все. Но я не могу.

Он поворачивается, его коленка слегка касается моего бока и бедра. Я не двигаюсь, смотрю на него, упиваюсь им. Запоминаю его черты, этот момент и чувства.

‒ Ты так далека от той сломленной, загадочной девушки, которую я встретил на том дурацком аукционе. Но тебе предстоит пройти еще долгий путь. Я не могу пройти этот путь за тебя. Я не могу принять решение за тебя. Не могу встретиться с Калебом вместо тебя. Я не могу освободить тебя от него. Он позволил уйти тебе, Изабель. Но он не отпустил тебя. Он этого не сделает. Не тот тип мужчин. Только не он. Ты сама должна освободиться, и я не могу тебе с этим помочь. Я хочу тебя, но также знаю, что все между нами может получиться, если ты будешь сильной, независимой и целостной личностью.

‒ А я не такая, да? ‒ Я разрываю зрительный контакт с ним. ‒ Еще нет.

Воцарилась тишина. Эта странная, напряженная тишина. Наполненна тысячей недосказанностей. Слова, вздохи. Стоны. Призраки любви, которой мы должны заниматься, но не делаем этого. Потому что Калеб все еще владеет моими мыслями.

‒ Логан?

Он смотрит на меня.

‒ Хмм?

‒ Расскажи мне, что знаешь о Калебе. Расскажи, что между вами произошло.

Он смотрит в сторону окна. Серый оттенок неба. Я начинаю понимать, что устала.

Проходят минуты, и я начинаю подозревать, что он не ответит мне. Но потом он говорит.

‒ Я перепродавал дома. Получал с этого прибыль. У меня был хороший вкус, и я видел, какие дома я смогу перепродать, а какие нет. Все дошло до того, что я начал нанимать парней для строительных работ, а я только выбирал, покупал и перепродавал. А потом я рискнул и взял огромный особняк, который был арестован. Он был за пределами Чикаго, в закрытом поселке. К нему прилегало шесть или семь акров. Там был полный пиздец. Он был собственностью банка на протяжении нескольких лет, никто не хотел его. Он был старым, с лопнувшими трубами, все было ужасно, понимаешь? Безвкусно оформленный интерьер, богатые люди думают, что нужно показать, насколько они богаты. Плюшевые бордовые коврики, позолоченные дверные ручки, везде преобладает темно-ореховый цвет, слишком много мебели и мало пространства.Страшен снаружи, но прекрасен внутри. Это был большой проект, поэтому никто не хотел его, понимаешь? Там действительно была колоссальная работа, нужно было вырывать всю траву, она вся поросла росичкой. Максимальная цена у перекупщиков двести-триста тысяч. Если ты превышаешь этот показатель, ты переходишь на новый уровень. Ты покупаешь за четыреста или пятьсот тысяч, для получения хорошей прибыли ты должен выставить продажную цену около миллиона, и на этом уровне есть свои сложности. Ну, это был огромный риск. Они отдали мне его за четыреста потому, черт возьми, что отчаянно пытались избавиться от него. Это был большой кусок для меня, я знал, что, по крайней мере, половину этой суммы я потрачу на расходы. Это стоило того, чтобы получить в два раза больше того, что я заплатил за него, просто исходя из предыдущих продажных цен на эту недвижимость и площади.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})