Закон военного счастья - Николай Басов

Когда красный сигнал погас, Бабурин довольно резво стронул лодку с места, и к моменту, когда загорелся зеленый сигнал, они только-только вышли из пораженной зоны и принялись обрабатывать следующий отрезок.

Потом они развернулись практически над самым концом ряда костров, обозначающих лагерь пернатых летунов, и пошли назад чуть в стороне от первой траектории. Насколько они ее не перекрывали, Ростик не знал, но Бабурин, кажется, это не только понимал, но и регулировал. Так он два раза довольно ощутимо изменил курс, правда, второй раз слишком сильно – опять появился уже знакомый запах, хотя и гораздо слабее, чем при перезарядке распылителя.

Управление сигналами себя оправдывало, а манера останавливаться в воздухе и ждать, когда ребята сзади перезаправят коллекторы новой порцией отравы, позволила не ошибиться. После того как он все это увидел собственными глазами, Ростику показалось, что это единственный разумный способ «опылять» местность. Его предложение делать это на скорости, в четыре захода, сейчас показалось ему нелепым. Он-то просто опасался, что кто-то из бегимлеси, попав под струи антигравитации, отбрасываемые блинами, поднимет тревогу, догадавшись, что над ними – люди. Но сейчас, когда они зависали в пятидесяти, а то и сорока метрах над землей, а никто тревогу не поднимал, Ростик догадался – почему. По той простой причине, что перезаряжались они в отравленной зоне, где некому было бить тревогу – тут все уже находились под поражением пресловутого иприта.

Когда они вернулись в лагерь, выяснилось, что с вылета прошло менее часа. Но даже Бабурин, стянув противогаз, выглядел усталым, и вовсе не от трех предыдущих ночей без сна. Воспользовавшись моментом, когда в лодку загружали следующие бочки с ОВ, Ростик спросил его:

– А как же мы не травимся после полета? Ведь в коллекторах наверняка что-то да осталось от отравы?

– Нет, их так сконструировали, и напор воздуха из баллона такой сильный, что, как видишь, дышать можно.

– Это хорошо, – кивнул Ростик.

Потом они «прогладили» вторую базу вражеских летунов. Тут получилось все не так уж и тихо. Скорее, получилось даже громко. В некий момент кто-то что-то заметил, и люди оглянуться не успели, как с земли в небо уже били массированные, иногда очень яркие, иногда бледные даже в темноте шаровые молнии. Они рассыпались все ближе и ближе к их лодке, но Бабурин не обращал на них ровным счетом никакого внимания. И хотя десяток раз их прилично тряхнуло, они «отбомбились» и вернулись к Бумажному холму без потерь. Лишь несколько дырок украшали теперь их фюзеляж, да в одной бочке зияла дыра, так что кулак пролезал. Но, как доложил кто-то из грузящих бочки ребят, это случилось, когда она была уже пустой. Так что и это попадание выглядело нестрашным.

Третий полет был самым тяжелым. Он оказался самым коротким, но… В общем, когда они зависли, Ростик уже и не чаял остаться в живых. Их так обстреливали, что одну из бочек они не смогли даже использовать до конца, пришлось ее сбросить в люк, чтобы не заражать лодку. Кроме того, на одном из рывков Бабурина, совершенных по необходимости, чтобы не потерять контроль над управлением, примерно на середине своей длины отломилась правая труба коллектора. И только тогда Рост понял, почему у Бабурина выработалась такая сверхъестественно плавная техника пилотирования.

Уже в самом конце их третьего захода, когда они практически продували пустые коллектора, в них угодило сразу два снаряда. На месте убило одного из гребцов и одного из операторов на распылителе. Вернее, сначала его лишь ранило, но, когда они вернулись к Бумажному холму, он был уже мертв – через пробитый химкомплект все-таки попавшая в лодку отрава добила его вернее, чем самые меткие выстрелы пернатых.

Но задачу они выполнили. Это стало понятно хотя бы по тому, что вдруг, едва ли не в одно мгновение, весь лагерь пернатых осветился, помимо костров, очень яркими факелами, которые довольно неожиданно стали расходиться в разные стороны. В бинокль было видно, как некоторые из несущих факелы пернатиков вдруг падали, и тогда трава загоралась, но таких случаев было немного. К тому же, понимая, насколько это опасно, пернатые такие пожары затаптывали.

Все это было настолько красноречивым свидетельством удачных действий Бабурина и его людей, что, когда он с Ростиком явился в палатку капитана Достальского, уже избавившись от химкомплектов, даже искупавшись в Цветной речке и слегка взбодрившись, тот сразу же их известил:

– Все видел сам. Одобряю и даже поздравляю. Теперь потери пернатых будут куда существенней, чем они предполагали. А это хорошо. – Подумав, он добавил, глядя на усталые, запавшие лица: – Вы и не подозреваете, насколько это хорошо.

– Почему не подозреваю? – удивился Ростик. – Психологическое преимущество уже за нами.

И тогда Достальский произнес сквозь зубы, играя желваками на бледном лице:

– Пока вы летали, у нас два взвода дезертировали в полном составе. Ублюдки… Ведь знают, что бежать некуда, а… Но я пернатых все равно тут остановлю.

– Почему в единственном числе, капитан? – спросил Бабурин, устало улыбнувшись своей немудреной шутке. – Вместе остановим. Ведь не все же бегут.

Но Ростик понял, как бы удачно они уже ни «траванули» пернатых, главным фактором, который позволит им победить или приведет к поражению, будет то, сколько людей останется в окопах к завтрашнему утру. Но выясниться это должно было только после того, как наступит день.

Глава 15

Хотя Ростик всегда пытался хотя бы немного прикорнуть перед боем, чтобы чувствовать себя свежее и не допустить глупой ошибки на сонную голову, на этот раз урвать даже четверть часа не удалось.

Причина была в том, что линия обороны обустраивалась куда медленнее, чем хотелось бы. И потому что твердый, как камень, пересохший местный краснозем едва поддавался саперным лопаткам, и потому что следовало укрыть оба автобуса для раненых вместе с операционным «ЗиМом» в специальную траншею позади холма, внутри образованного людьми овала, и потому что настроение солдат действительно оказалось очень неуверенным, а значит, многие из них заранее смирились с поражением.

Обходя в сороковой, наверное, раз за ночь позиции своего батальона, Ростик вглядывался в людей и почти с отчаянием думал, что была бы хоть малейшая возможность, он бы непременно отошел к городу, хоть на десяток километров, хоть до следующего холма… Почему-то отступление всегда заставляет русских разозлиться и избавиться от страха – а это сейчас было важно. Но приказа отступать не было и не могло быть, и приходилось драться тут.

К утру, отказавшись от идеи закопать автобусы хотя бы на треть, просто обложили их, как и предположил капитан, сплетенными из травы и обмазанными глиной кусками стен и крыш местных сараюшек, надеясь, что случайные выстрелы эта преграда выдержит, а специально по ним пернатые бить не будут просто потому, что глупо бить по неизвестной цели, когда есть явный и заметный противник.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});