Госпиталь брошенных детей - Стейси Холлс

и влево по улице, как будто она кого-то ждала. Ее волосы были убраны под теплый чепец, и она выглядела совершенно спокойной. Сначала мне показалось, что это служанка из какого-то богатого дома на площади, но ее манера держаться и стиль одежды подсказывали, что она самостоятельная женщина и никому не принадлежит. Я читала о чернокожем населении Лондона, жившем в основном на востоке, вокруг воровских притонов Мургейта и Крипплсгейта; эти люди никогда не были рабами. Дети освобожденных мужчин и женщин, они занимались своими ремеслами и жили в арендных домах или пансионах, как и остальные лондонские рабочие. Мой отец вырос на плантации сахарного тростника на Барбадосе, и я гадала, что бы он сказал об этой женщине, которая выглядела такой же обычной и непримечательной, как любая небогатая англичанка.

Агнес, убиравшая со стола после завтрака, перестала складывать тарелки на поднос и подошла к окну.

– Никогда ее не видела, – сказала она. – Но она выглядит совершенно беззаботной.

– Как думаешь, откуда она? – спросила я.

– Я ухожу, Агнес, – послышался голос Элизы из комнаты.

Наступило воскресенье, и Элиза получила первый отгул на полдня с тех пор, как она присоединилась к членам нашей семьи. Она сказала, что, с моего позволения, не присоединится к нам в часовне, чтобы навестить свою семью. Лицо Шарлотты моментально вытянулось, как будто мысль остаться в моем обществе расстраивала ее, и мое настроение сразу испортилось. Я представила, как Элиза выходит в ясное утро с корзинкой в руке и проходит через Блумсбери туда, где красивые особняки с зелеными лужайками уступают место обветшавшим арендным домам с такими узкими улочками, что вы можете протянуть руку в окно и пожать руку соседу на другой стороне улицы. Я попыталась представить ее комнату или две комнаты с незатейливой обстановкой, ее отца и рыжеволосого брата, сидящих за столом и пальцами рвущих на куски жареную курицу. Еще я подумала, не стоит ли ей прокипятить одежду после возвращения: в этих районах города еще водилась чума, наряду с другими болезнями.

Заметив меня и Агнес, она подошла к нам.

– Куда вы смотрите?

– А она совсем неплохо одета, – заметила я.

– Я скажу ей, чтобы она не задерживалась здесь, – быстро отозвалась Элиза. – Все равно я уже ухожу.

Шарлотта ждала ее в коридоре, и когда няня обняла ее, девочка прильнула к ее юбкам, как живой обруч. Я видела, как она дернула Элизу за рукав, и та наклонилась, чтобы Шарлотта могла шептать ей на ухо.

– Разумеется, я вернусь, – сказала она. – Я буду здесь до обеда, и мы вымоем руки.

Но лоб девочки не разгладился, а ее губы упрямо сжались. Элиза показала ей, как нужно накручивать волосы, и теперь они падали красивыми локонами, а утром она украсила их лентами.

– Шарлотта, оставь няню в покое и возьми свою шляпку для церкви. Экипаж может приехать в любую минуту.

Агнес прошла мимо, звякая тарелками и ложками на подносе. Я услышала приглушенные голоса Элизы и Шарлотты в коридоре.

– Не печалься, – говорила Элиза. – Сейчас ты поедешь в церковь вместе с мамой, потом вернешься и покормишь попугайчика и черепашку, приберешься в комнате, а я вернусь задолго до темноты.

– Когда?

– В три часа.

– Куда ты идешь? – хныкала Шарлотта; судя по звуку, она уткнулась лицом в юбку Элизы.

– Я встречусь с подругой. Мы немного погуляем, пока нам не станет холодно, потом зайдем в какую-нибудь теплую лавку и поедим. Потом я навещу семью брата и увижусь с моими маленькими племянниками, затем загляну к отцу, а потом вернусь!

– Ты не заблудишься?

Элиза рассмеялась.

– Нет, ни за что. Ну все, мне пора.

Но Шарлотта по-настоящему расплакалась. Ее тихие рыдания доносились и в столовой, где я продолжала стоять, вцепившись в спинку стула.

– Пожалуйста, не надо, – уговаривала Элиза.

Я вышла из комнаты.

– Шарлотта, прекрати немедленно, – велела я. – Элиза имеет право на небольшой отгул, а ты прекрасно справлялась без нее эти шесть лет.

Шарлотта отцепилась от Элизы и смерила меня презрительным взглядом. Ее темные глаза пылали, лицо превратилось в недовольную гримасу.

– Я хочу пойти с ней!

– Это исключено.

– Но я хочу! – Она топнула ногой с такой силой, что я невольно вздрогнула.

Потом я взяла ее за руку и хорошенько встряхнула.

– Ах ты, непослушная девочка. Немедленно отправляйся в свою комнату. Сегодня ты не поедешь со мной в церковь и целую неделю не будешь играть во дворе. Иди!

Она пронзила меня злобным взглядом, повернулась на каблуках и убежала, оставив меня наедине с Элизой. Няня посмотрела на лестницу, где исчезла Шарлотта, и тихо спросила:

– Мне остаться, мадам?

– Нет.

Она сглотнула.

– Вы все равно поедете в церковь?

– Меня там ждут.

– Но вы не оставите ее здесь одну?

– Она останется не одна, а с горничной и поварихой. Можешь запереть ее в комнате, а потом идти. Ключ лежит на каминной полке в моей спальне, в розовой вазочке. Потом объяснишь девочке, за что она наказана, если она до сих пор не понимает. Когда я вернусь из церкви, дверь ее комнаты должна быть заперта, а ключ лежать на прежнем месте. Это понятно?

Девушка кивнула, не поднимая взгляда. Я вернулась в столовую и увидела, что темнокожая женщина по-прежнему терпеливо стоит на улице, поглядывая по сторонам. Минуту спустя я услышала, как закрылась дверь кухни, а потом Элиза открыла задние ворота. Я не видела ее лица. Она коротко поговорила с темнокожей женщиной, которая радостно улыбнулась, когда увидела ее. Потом ее улыбка померкла; она кивнула и пошла по улице. Элиза посмотрела, как она уходит, плотно запахнувшись в плащ. Она взглянула на дом, мгновенно отвела глаза, когда встретилась с моим взглядом, и направилась на юг, к центру города. Когда она скрылась из виду, к дому подкатил черный экипаж; лошади переступали копытами, испуская струйки пара из ноздрей в холодном утреннем воздухе. Я немного постояла у парадной двери. Мои нервы были натянуты как струны. Вероятно, дело было в откровенном непослушании Шарлотты или в том, что Элиза впервые почти за месяц оставила Шарлотту наедине со мной. Вероятно, это была та легкость, с которой она покинула мой дом и устремилась в глубины города, кишевшие неведомыми опасностями. А может быть, дело было в том, что моя дочь любила свою няню больше, чем меня саму.

– Мадам, – сказала Агнесс. – Генри приехал и ждет вас.

Она проводила меня, легко похлопав по плечу и растерев руки от холода. Генри помог мне подняться внутрь, и мы покатились по улицам, сначала повернув на Грейт-Ормонд-стрит,