Антарктическая одиссея. Северная партия экспедиции Р. Скотта - Реймонд Пристли

Припай был испещрен их следами, в проталинах истоптанный снег превратился в грязь. Абботт, придя с вершины мыса, сообщил, что колонна пингвинов растянулась не меньше, чем на три мили [4,8 км], и что они продолжают прибывать в таких же количествах. Сам птичий базар так и кипел, вовсю шла подготовка к брачной жизни. Самцы и самки, уже нашедшие своих избранников, суетились около гнезд и воровали строительный материал друг у друга. Птицы группировались небольшими колониями, насчитывавшими от десяти до нескольких сот особей и занимавшими все бугорки и выступы, даже мало заметные. Надо полагать, что при таком огромном количестве птиц, гнездящихся на склонах и скалах мыса Адэр, летом при оттепели на пляже очень сыро.

В общем пингвины нам не мешали, не пытались строить гнезда слишком близко к дому, хотя время от времени группы лазутчиков перебирались через сугробы к подветренной стене дома и заглядывали в окна. Нас они обычно не трогали, но о нашем появлении рядом с гнездами возвещали громкими криками, долго несшимися нам вслед. Иногда находился смельчак, а может, просто индивидуум, страдающий несварением желудка или печеночной коликой, который при виде незваного гостя срывался со своего гнезда еще за много ярдов от пришельца, кидался прямо ему в ноги, цеплялся за них как можно выше и изо всех сил молотил по ним ластами.

Забавнее всего был их страх перед санями, в которых мы доставляли лед. Наверное, они принимали их за морского леопарда[73] или косатку. К человеку они относились, в зависимости от настроения, то со снисходительным безразличием, то с добродушным любопытством, то с оскорбительной бранчливостью или откровенной враждебностью, перед санями же отступали волнами, оставляя гнезда пустыми на двадцать – тридцать ярдов [18,3-27,5 м] с обеих сторон санной колеи.

Бросалось в глаза, что каждая прибывавшая стая испытывала огромную усталость. Большинство, найдя места для гнезд, немедленно падали и погружались в сон, сотни других засыпали еще раньше на подступах к припаю или у его кромки. Довольные тем, что они достигли места назначения, они, видимо, мирились с тем, что им достанутся худшие места.

За несколько дней птичий базар заполнился, и тем не менее поток птиц, прибывающих с морского льда, не иссякал. На первых порах серьезных столкновений не было, но к концу октября самцов стало, по-видимому, намного больше, чем самок, и начали возникать драки, почти всегда из-за посягательств холостяков на чужих подруг. Мне запомнились две раненые птицы, на примере которых видны разные методы борьбы: молодой самец с окровавленным ластом и большим красным пятном на белых перьях груди, к которым он его прижимал, и самка с выклеванным глазом и большой раной на голове. Птицы, сидящие на яйцах в гнездах, сражаются клювами, те же, что не заняты насиживанием, пускают в ход ласты.

Поражало, что птицы ходили за строительным материалом, не смущаясь большими расстояниями. Я видел однажды, как пингвин приволок камень не меньше чем за 50 ярдов [46,8 м]. Положив его на землю, он отправился за следующим, и сосед, воспользовавшись этим, захватил один «кирпич», но уронил его, словно горячий уголь, и с невинным видом уставился на небо, когда законный владелец неожиданно вернулся. Одна супружеская чета попыталась обосноваться на куче камней, но частые лавины и потоки воды не давали ей покоя. Одно время они пытались сопротивляться жизненным невзгодам, но в конце концов перебрались «со всеми пенатами» на другое место.

ГЛАВА XII

ДВА КОРОТКИХ ЛЕТНИХ ПОХОДА НА САНЯХ

На ледник Сэр-Джордж-Ньюнс. – Ветры. – Восхождения в финеско не рекомендуются. – Посещение гнездовий на острове Дьюк-оф-Йорк. – Кладки яиц на мысе Адэр. – Птичник Кейзи. – Воздушные пираты. – Работа на острове Дьюк-оф-Йорк. – Поход на мыс Пенелопе. – Снежные буревестники. – Возвращение Кемпбелла на мыс Адэр. – Усыновление в семействе тюленей Уэдделла. – Окончание последнего санного похода

Нам хотелось максимально использовать время, пока можно было доверять льду в заливе, и Кемпбелл вскоре отправил еще одну группу на съемки местности. Двадцать восьмого октября Левик, Браунинг, Дикасон и я вышли с мыса Адэр в район ледника Сэр-Джордж-Ньюнс. На лед спустились без всяких происшествий и, без труда проделав по идеальной для железных полозьев ледяной поверхности двадцать две мили [35,2 км], вечером разбили лагерь под ледяной стеной глетчера. Морской лед вокруг палаток был усеян камушками диаметром до полудюйма, унесенными, наверное, с морен[74] ледника ветром. С какой же силой и постоянством он, очевидно, дул! К югу от лагеря ледник круто возносился вверх каскадом ледопадов, к западу утесы достигали высоты 3000-4000 футов [915-1220 м], в одном месте их разрывало узкое ущелье, по которому тек маленький ледничок, вливавшийся в главный около его фронта. Длинный гребень морены свидетельствовал о том, что когда-то ледник Ньюнса вдавался в залив Робертсон значительно глубже, то есть простирался дальше на север.

Работе у ледника сильно мешал ветер, но все-таки благодаря довольно теплой погоде путешествие с начала и до конца было приятным. Двадцать девятого Левик и я детально засняли все особенности рельефа ледника, в частности, сфотографировали очень красивое ущелье, пропаханное недавно большим дочерним ледником. Браунинг и Дикасон весь день лазили по осыпям и моренам и принесли большой кусок кварцита, содержавший, по их словам, золото. В камне оказалось очень много железного колчедана, но, по-моему, они до сих пор этому не верят и считают, что я нарочно скрыл свой восторг.

Назавтра сильный ветер с камнепадом заставил нас весь день пролежать в мешках, но 31-го мы разделились на две партии: Левик и Браунинг пошли осматривать птичий базар на острове Дьюк-оф-Йорк, а Дикасон и я попытались взойти на вершину гор, находившихся справа от лагеря. К сожалению, мы не запаслись другой обувью, кроме мягких меховых сапог, и потому восхождение не оставило о себе приятных воспоминаний. Первые полторы тысячи футов [458 м] мы шли по осыпям из острых камней, правда более или менее устойчивым, но все же оживавшим достаточно под нашими ногами, чтобы причинять боль сквозь тонкие финеско. Затем мы карабкались на скалистые хребты, которые возвышались над осыпями квадратными массивами зеленого кварцита, круто обрывающимися к юго-западу. Лезть было труднее, но не так больно. Кварцитовую башню венчали перед самой вершиной 700 футов [214 м] базальта, взбираться по нему было легко, но подошвы горели огнем. Именно они, а не поздний час, заставили нас с вершины в 3600 футов [1098 м] быстро повернуть вниз: худшее – спуск по живым осыпям – был еще впереди. Мы бегло осмотрели вершину, и пока Дикасон, усевшись под защитой валуна, раскуривал трубочку, я собрал довольно много образцов местных пород. Увлекшись, я поскользнулся на гладком наклонном камне, упал и сильно стукнулся о край булыжника головой, которая была защищена только шарфом, повязанным в виде тюрбана. На несколько секунд я потерял сознание, но минутный отдых привел меня в чувство, а еще через три минуты, на спуске, боль в ногах вытеснила все другие неприятные ощущения.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});