Литературная Газета 6443 ( № 50 2013) - Литературка Литературная Газета

Дарья Мережко. Иван Бунин «Митина любовь»

Вопреки своему первоначальному замыслу Бунин создаёт повесть о Митиной ненависти к девушке, отказавшейся принять навязываемую ей роль «рабы любви», вести несобственное бытие-при любовнике-собственнике, вызывающей в последнем «злую враждебность» по отношению к себе. «Ты любишь только моё тело, а не душу!» – горько сказала однажды Катя. Опять это были чьи-то чужие, театральные слова, но они, при всей их вздорности и избитости, тоже касались чего-то мучительно неразрешимого». Автор явно встаёт на сторону своего главного персонажа, озабоченного одним вопросом: принадлежит ли ему Катя или «уже не принадлежит»? Вопрошание неуместное, так как касается лица , а не вещи подручной . Даже в самой постановке вопроса есть что-то оскорбительное для личности, противящейся какому бы то ни было манипулированию. Кажется, что вместе со своим героем Бунин приходит к пониманию неразрешимости антиномий языческого и христианского платонизма, неприменимости дихотомий разорванного, несчастного сознания ( душа–тело, дух–плоть ) к эротическому опыту личности, переживающей свою телесность уже не как бремя, а как выражение собственной свободной воли, будь то аполлоническая воля к обретению прекрасной формы или дионисическая воля к беспорядку и безобразию. Мы видим, что любовь стала для Мити не одним из «проявлений страсти» (как казалось ему самому), а, скорее, выражением слабости и несвободы его воли, очарованной мучительной и «непостижимой прелестью» форм женского тела и не решившейся на прорыв к «сверхчеловеческому счастью», невозможному без отказа от установки на обладание . При этом человеческое, слишком человеческое счастье с «Афродитой пошлой» оказалось для Мити неприемлемым. Платоническая же любовь к Кате превратилась в ненависть, обострённую сознанием несоответствия возлюбленной архетипическому образу вечно женственной «Афродиты небесной». Ненависть – это феноменальное обнаружение воли к ничто , которая в своей обращённости на другого толкает влюблённого на убийство, в направленности же на самого себя – к самоуничтожению.

Предложенный краткий анализ основной коллизии бунинской повести показал, сколь неправ был русский философ-гегельянец Иван Ильин в своей замечательной работе «О тьме и просветлении», когда утверждал, что «искусству Бунина чужд драматизм волевых столкновений и волевой борьбы», «чужда и волевая трагедия». На деле за кажущейся объективностью Бунина – холодного наблюдателя «инстинктивных состояний, мук, порывов и провалов» предельно чувственной, земной любви – скрывался поэт-романтик люциферианского типа, переживавший (как и бунинский Манфред) ностальгию по незабвенному времени своей первой любви и изображавший состояния павшей с высоты «сверхчеловеческого счастья» вожделеющей воли .

Теги: Иван Бунин , дневники , проза

Когда душа не спит

Фото: РИА "Новости"

Какая мощь, какое торжество -

Душа не спит, талант не увядает.

Пой, соловей, от счастья твоего

И людям кое-что перепадает.

Это вдохновенное четверостишие принадлежит перу Сергея Васильевича Смирнова (1913–1993), чьё столетие со дня рождения мы отмечаем в декабре этого года. Человек невиданного оптимизма, он от рождения был свидетелем драматических событий XX столетия: Первая мировая война, революция, Гражданская война, голод, разруха[?] Детство, лишённое материнства, и несчастный случай сделали бы любого другого озлобленным на всю жизнь, но только не Сергея Смирнова. Недаром его девизом стали собственные строки:

Да здравствует уменье быть весёлым,

Когда тебя ничто не веселит.

Неудачи не могли сломить молодого подвижника. Не пройдя в школу живописи по конкурсу, он поступает работать оформителем в Московский клуб железнодорожников. Затем, захваченный энтузиазмом первых строителей метро, становится комсомольцем-добровольцем, несмотря на решительное "нет!" врачебной комиссии. Метрострой и рекомендовал начинающего сочинителя в только что созданный по инициативе М. Горького ВРЛУ – Вечерний рабочий литературный университет, предтечу Литинститута. Его товарищами по учёбе оказались Симонов и Боков, Недогонов и Матусовский, Высотская и Макаров… Константин Симонов станет редактором первой книги Сергея Смирнова «Друзьям» (1939).

А вскоре грозное дыхание Второй мировой опалило и наши просторы. Анкетист «завода оборонного значения» – ныне знаменитого Государственного космического научно-производственного центра имени М.В. Хруничева, ставшего надолго и моим родным домом, – рвётся всеми правдами и неправдами на фронт. Ему хочется «побыть в солдатской шкуре», чтобы заслужить право говорить от имени солдата. И – о чудо! – его принимает в свои ряды героическая 8-я гвардейская Панфиловская дивизия, с которой он протопал до начала победного 1945 года по фронтовым дорогам.

Всю науку русского солдата

Мне пришлось изведать целиком, –

с чувством непреходящей гордости писал «гвардии рядовой». И эта гордость небезосновательна, ибо он, «негодный по всем статьям» к призыву, получил от Отечества, которое защищал, заслуженные награды, в том числе орден Красной Звезды.

Победную весну он встречает в выездной редакции газеты «Правда» в Чкаловской (ныне Оренбургской) области, затем следуют длительные командировки на восстановление подмосковной ГРЭС, на хлебозаготовки в Алтайский край, к бумажникам Балахны, на освоение целинных земель… Это была хорошая школа познания жизни. Он старался найти достойные слова для воспевания труда солдаток, стариков, подростков, чьим трудом держался наш тыл, не менее трагически-героический, нежели фронт.

Поэт Сергей Смирнов в меру дарования служил своему социалистическому Отечеству острым пером сатирика и публициста, лирическими стихами и душевными песнями, которые любили простые люди (многие из них стали народными: «Пароход покинул Химки», «Давай сегодня встретимся», «Назначай поскорее свидание», «Песня пожарного», «Вот ведь ты какая!»).

Ему удалось расширить границы поэтического языка, включив в него опасные для других творцов канцеляризмы («Отфыркивалась данная кобыла», «И я, как таковой, буквально сам не свой»), внося этим добрую иронию в лирические стихотворения. Смирнов умел балансировать между дозволенным и невозможным, но шёл в сторону поэзии. Он был мастером малой формы. Его талант позволял кратко сказать о главном, и строки эти мгновенно запоминались. Он до совершенства отработал жанр короткой басни.

В не ту среду попал Кристалл,

Но растворяться в ней не стал.

Кристаллу не пристало

Терять черты кристалла.

Но и большие формы поэзии подчинялись ему: поэмы «Имеем право», «Светлана», «На поединке двух миров», «Скрипичный мастер»… Крупным творческим достижением поэта была поэма «Свидетельствую сам» (Государственная премия РСФСР 1969 г.). Она и сегодня не утратила своего душевного накала, острой публицистичности. Большая удача автора – лирический герой поэмы – человек чести и совести, не знающий иных путей. В этой поэме С.В. Смирнов впервые пытается дать взвешенную характеристику деятельности И.В. Сталина.

Да! В таких, буквально, –  людях-глыбах,

До вершин вознёсшихся не вдруг,

Надо не замалчивать ошибок,

Но и не зачёркивать заслуг.

Этот образ в глубь души затолкан,

То гнетёт, то жжёт её огнём…

Я и сам ещё не знаю толком

Объективной истины о нём.

Рождённый за три года до Октября 1917-го, он стал свидетелем насильственного разрушения СССР. В рамках жизни одного человека уложился путь великого государства. Он не стеснялся декларировать своё отношение к непреходящим, с его точки зрения, социалистическим ценностям.

Каково было ему, метростроевцу, работнику оборонного завода, панфиловцу, песнопевцу Державы видеть, как она продаётся, растаскивается на части и уходит в небытие вместе с остатками его здоровья! Последние годы его жизни – трагедия целого столетия.

Сергей Смирнов соизмерял свой быт и свой поэтический дар только с двумя камертонами: голосом совести и голосом Родины. И такая мера личной ответственности достойна уважения.

Теги: фронтовая поэзия , Сергей Васильевич Смирнов