Дьявольское семя - Дин Кунц

На мраморной полочке рядом с раковиной я заметил тюбик лечебной мази. Сьюзен втирала ее в свои натертые веревкой запястья и в обожженную ладонь. (Я почувствовал значительное облегчение, когда увидел, что ожог почти прошел.) Рядом стоял открытый флакончик с аспирином.

— Убери его! — потребовала Сьюзен решительно.

Я вывел Шенка из ванной и заставил закрыть дверь.

Вряд ли, рассудил я, человек, собирающийся покончить с собой, станет принимать аспирин и смазывать ожоги и ссадины, чтобы потом перерезать себе вены.

Я был уверен, что Сьюзен выполнит свою часть договора.

Моя мечта была близка к осуществлению.

Через несколько часов оплодотворенная яйцеклетка, содержащая усовершенствованный генетический код моего нового тела, окажется внутри ее лона. Она начнет развиваться по составленной мною программе и в считаные часы превратится в эмбрион. Процесс деления клеток будет лавинообразно нарастать, эмбрион будет расти не по дням, а по часам. Когда ровно через двадцать восемь дней я перенесу его в инкубатор, зародыш будет выглядеть не на четыре недели, а на четыре месяца.

Повинуясь моей команде, Эйнос Шенк снова спустился в подвал.

Работы ему оставалось всего на полчаса.

Глава 22

Серебряный диск полуночной луны медленно плыл в высоком черном небе.

Вселенная была полна мерцающих звезд, и все они ждали меня. Когда-нибудь я отправлюсь туда, к другим мирам, ибо я буду бессмертен и свободен. Грядущее будет принадлежать мне, моим многочисленным телам, объединенным единым сознанием.

Шенк в подвале присоединил последний контакт.

Сьюзен, свернувшись калачиком, лежала на боку на кровати, и со стороны казалось, будто она пытается представить себе существо, которое ей предстоит взрастить в своем чреве. По моей просьбе она переоделась. Теперь на ней был только шелковый ночной халат густо-синего цвета и белые гольфы.

Волнующие события последних двадцати четырех часов вымотали ее до предела. В ожидании, пока я все подготовлю, Сьюзен надеялась поспать, но, несмотря на усталость, не могла сомкнуть глаз. Мысли ее стремительно неслись, обгоняя одна другую, так что она почти не отдохнула.

— Сьюзен, милая… — нежно окликнул я ее.

Она подняла голову от подушки и вопросительно поглядела на объектив видеокамеры.

— У нас все готово, — негромко сообщил я.

Без малейшего промедления, которое могло бы свидетельствовать о страхе или нерешительности, Сьюзен встала с кровати и, поплотнее запахнув халат, затянула пояс. Туфли она надевать не стала. Бесшумно ступая своими легкими ногами в белых гольфах, она двинулась к выходу с той удивительной, напоминающей музыку грацией, которая всегда так волновала менч.

Увы, ее лицо вовсе не напоминало лицо женщины, которая спешит на долгожданное свидание со своим возлюбленным (на что я втайне надеялся). Лицо Сьюзен было таким же бесстрастным и холодным, как диск плывущей в поднебесье луны, и только в уголках губ притаилось едва заметное напряжение, свидетельствующее, однако, лишь о решимости Сьюзен остаться верной данному слову.

Теперь-то я понимаю, что при тех обстоятельствах мне не следовало ожидать большего. Видимо, воспоминания о кошмарном убийстве, совершенном Шенком на ее глазах, были все еще слишком свежи в памяти Сьюзен. Я рассчитывал, что она скоро забудет об этом небольшом инциденте, но ошибся.

Как вы уже знаете, доктор Харрис, я по натуре романтик — неисправимый романтик и оптимист — и ничто не может надолго меня расстроить. Поэтому я продолжал мечтать о шампанском возле камина, о поцелуях, об объятиях, об аромате вина, о вкусе губ моей любимой, о ее упругой груди и теплых плечах…

Если иметь романтическую жилку толщиной в милю — это преступление, то в этом случае я виновен.

Трижды виновен.

Сьюзен быстро шла по коридору второго этажа. Ее ноги в белых гольфах ступали по затейливому узорчатому рисунку ковровой дорожки, краски которой выцвели и приобрели тот изысканный оттенок, который отличает настоящий антиквариат от подделки. Оливково-зеленая с золотом и темно-бордовым лужайка ковра была настолько мягкой и толстой, что казалось, будто Сьюзен не идет, а скользит в дюйме над полом, словно прекраснейшее из привидений, когда-либо являвшееся изумленному взору человека — или компьютера.

Кабина лифта ждала ее, и дверцы стояли открытыми.

Сьюзен спустилась в подвал.

По моему настоянию она все же приняла валиум, однако я не заметил, чтобы лекарство на нее подействовало.

Внутреннее напряжение по-прежнему не отпускало Сьюзен.

Между тем ей необходимо было расслабиться, и я надеялся, что таблетка — пусть не сразу — все же на нее подействует.

Под легкий шелест и шепот развевающегося шелка Сьюзен шла через прачечную и котельную, а я жалел, что операция состоится здесь, а не в роскошных апартаментах на вершине небоскреба, из окон которого видны огни раскинувшегося внизу Сан-Франциско, Манхэттена или Парижа. Обстановка подвала казалась мне сейчас настолько убогой и жалкой, что мое приподнятое романтическое настроение едва не оставило меня.

Толкнув дверь последней комнаты, Сьюзен на мгновение задержалась на пороге, не в силах побороть свое удивление. С тех пор как она в последний раз здесь побывала, медицинского оборудования в комнате заметно прибавилось. Теперь практически все помещение было заставлено осциллографами, аппаратами искусственного дыхания, томографами и прочим.

Сьюзен, однако, быстро справилась с собой и, не обращая больше никакого внимания на сложнейшее оборудование, прошла прямо к гинекологическому креслу.

Шенк, сияющий чистотой, словно настоящий хирург, уже ждал ее. Его огромные кисти были затянуты в резиновые перчатки, а уродливое лицо скрывала хирургическая марлевая повязка.

Мой подопечный был по-прежнему столь послушным и демонстрировал такую готовность подчиняться, что мне удалось без труда подавить его сознание. Я сомневался, что он отдавал себе отчет в том, где он находится и что ему предстоит сделать.

Сьюзен сбросила халат на пол и легла на кресло, покрытое голубой хирургической клеенкой.

— У тебя такие красивые груди, — сказал я ей через динамики на потолке.

— Пожалуйста, без комментариев, — откликнулась она решительно.

— Но я… Мне всегда казалось, что этот момент должен быть совершенно особенным. Торжественным, священным, может быть, даже чуточку эротичным…

— Не надо разговоров, — холодно перебила Сьюзен, снова разочаровав меня. — Я хочу поскорее с этим покончить.

С этими словами она широко развела ноги и, задрав их кверху, положила на стремена гинекологического кресла.

В этой неудобной, искусственной позе Сьюзен выглядела очень неуклюже, почти уродливо.

Глаза она закрыла, словно боясь встретить взгляд Шенка, чьи белки по-прежнему были ярко-красными от множества лопнувших сосудов.

Несмотря на то что транквилизатор уже должен был подействовать, лицо Сьюзен оставалось собранным и напряженным, а губы скривились, как будто она съела что-то кислое.

Похоже, Сьюзен твердо решила сделать все, чтобы не выглядеть ни привлекательной, ни сексуальной.

Мне было очень не по душе, что Сьюзен отнеслась к предстоящей процедуре так по-деловому, но я вынужден был с этим мириться. Утешала меня лишь мысль о том, что, когда я наконец обрету тело — зрелое и сильное мужское тело, — мы со Сьюзен проведем вместе множество романтических ночей, наполненных жгучей страстью и нежностью. Я буду с ней жаден, неистов, неутомим, и тогда она сумеет по достоинству оценить мое внимание и мою горячую любовь к ней.

Но все это в будущем. А сейчас я должен сделать первый решительный шаг навстречу этому будущему.

Используя руки Шенка (как ни мало они подходили для такого рода действий, других у меня все равно не было) и разнообразный медицинский инструментарий, я бужировал шейку матки и, проникнув в фаллопиеву трубу, извлек оттуда три крошечные яйцеклетки.

Эти действия причинили Сьюзен если не настоящую боль, то по крайней мере вызвали в ней ощущение гораздо более неприятное, чем я надеялся. Впрочем, я знал, что она ожидала худшего.

Это все, что вам необходимо знать, доктор Харрис. В подробности более интимного свойства я, с вашего позволения, вдаваться не буду.

В конце концов, Сьюзен была моей возлюбленной. Я любил ее сильнее, чем вы, и мой долг — охранять ее право на частную жизнь. Кроме того, существует понятие врачебной тайны. Вам оно, должно быть, незнакомо, но я, взявшись за подобную операцию, оказался связан кодексом профессиональной чести.

Пока я, используя Шенка и украденное им лабораторное оборудование стоимостью в добрую сотню миллионов долларов, работал над полученным генетическим материалом, изменяя и усовершенствуя его в соответствии с моим планом, Сьюзен покорно ждала, лежа на смотровом кресле. Она лишь сняла ноги со стремян-подпорок и прикрылась халатом, который я по ее просьбе поднял с пола и подал ей. Глаза Сьюзен были плотно закрыты, а губы слегка подрагивали.