Том 2. Стихотворения 1820-1826 - Александр Сергеевич Пушкин

богоматерь, нет сомненья,

Не та, которая красой

Пленила только дух святой,

Мила ты всем без исключенья;

Не та, которая Христа

Родила, не спросясь супруга.

Есть бог другой земного круга –

Ему послушна красота,

Он бог Парни, Тибулла, Мура,

Им мучусь, им утешен я.

Он весь в тебя – ты мать Амура,

Ты богородица моя.

Из письма к Великопольскому*

С тобой мне вновь считаться довелось,

Певец любви то резвый, то унылый;

Играешь ты на лире очень мило,

Играешь ты довольно плохо в штос.

Пятьсот рублей, проигранных тобою,

Наличные свидетели тому.

Судьба моя сходна с твоей судьбою;

Сейчас, мой друг, увидишь почему.

«Едва уста красноречивы…»*

Едва уста красноречивы

Тебя коснулися, и вмиг

Его ума огонь игривый

В тебя таинственно проник.

———

Кристалл, поэтом обновленный,

Укрась мой мирный уголок,

Залог поэзии священной

И дружбы сладостный залог.

В тебе таится жар целебный.

. . . . . . . . . .

«Будь подобен полной чаше…»*

Будь подобен полной чаше,

Молодых счастливый дом, –

Непонятно счастье ваше,

Но молчите ж обо всем.

Что за диво, что за каша

Для рассудка моего –

Черт возьми! но, воля ваша,

Не скажу я ничего.

То-то праздник мне да Маше,

Другу сердца моего;

Никогда про счастье наше

Мы не скажем ничего.

Стойте – тотчас угадаю

Горе сердца твоего.

Понимаю, понимаю! –

Не болтай же ничего.

Строгий суд и слово ваше

Ценим более всего.

Вы ль одни про счастье наше

Не сказали ничего!

———

Он мне ровесник, он так мил.

Всегда видала в нем я брата,

Он, как сестру, меня любил.

Скажите, чем я виновата.

Нет, Маша, ты не виновата.

———

И этой свадьбе не бывать.

Няне*

Подруга дней моих суровых,

Голубка дряхлая моя!

Одна в глуши лесов сосновых

Давно, давно ты ждешь меня.

Ты под окном своей светлицы

Горюешь, будто на часах,

И медлят поминутно спицы

В твоих наморщенных руках.

Глядишь в забытые вороты

На черный отдаленный путь;

Тоска, предчувствия, заботы

Теснят твою всечасно грудь.

То чудится тебе . . . . .

Из письма к Соболевскому*

Во-первых, запасись вином, ибо порядочного нигде не найдешь. Потом

(На голос: «Жил да был петух индейский»)

У Гальяни иль Кольони

Закажи себе в Твери

С пармазаном макарони,

Да яишницу свари.

На досуге отобедай

У Пожарского в Торжке,

Жареных котлет отведай (именно котлет)

И отправься налегке.

Как до Яжельбиц дотащит

Колымагу мужичок,

То-то друг мой растаращит

Сладострастный свой глазок!

Поднесут тебе форели!

Тотчас их варить вели,

Как увидишь: посинели –

Влей в уху стакан шабли.

Чтоб уха была по сердцу,

Можно будет в кипяток

Положить немного перцу,

Луку маленький кусок.

Яжельбицы – первая станция после Валдая. – В Валдае спроси, есть ли свежие сельди? если же нет,

У податливых крестьянок

(Чем и славится Валдай)

К чаю накупи баранок

И скорее поезжай.

На каждой станции советую из коляски выбрасывать пустую бутылку; таким образом, ты будешь иметь от скуки какое-нибудь занятие.

Отрывки*

Восстань, восстань, пророк России,

В позорны ризы облекись,

Иди, и с вервием на вые

К убийце гнусному явись.1

И я бы мог, как шут на2

На разность утренних одежд

Пока в нас сердце замирает

1820–1826

«Там на брегу, где дремлет лес священный…»*

Там на брегу, где дремлет лес священный,

  Твое я имя повторял;

Там часто я бродил уединенный

И в даль глядел… и милой встречи ждал.

На трагедию гр. Хвостова*

На трагедию гр. Хвостова.

Изданную с портретом Колосовой

Подобный жребий для поэта

И для красавицы готов:

Стихи отводят от портрета,

Портрет отводит от стихов.

«Нет ни в чем вам благодати…»*

Нет ни в чем вам благодати;

С счастием у вас разлад:

И прекрасны вы некстати,

И умны вы невпопад.

«О муза пламенной сатиры!..»*

О муза пламенной сатиры!

Приди на мой призывный клич!

Не нужно мне гремящей лиры,

Вручи мне Ювеналов бич!

Не подражателям холодным,

Не переводчикам голодным,

Не безответным рифмачам

Готовлю язвы эпиграмм!

Мир вам, несчастные поэты,

Мир вам, журнальные клевреты,

Мир вам, смиренные глупцы!

А вы, ребята подлецы, –

Вперед! Всю вашу сволочь буду

Я мучить казнию стыда!

Но если же кого забуду,

Прошу напомнить, господа!

О, сколько лиц бесстыдно-бледных,

О, сколько лбов широко-медных

Готовы от меня принять