Потоп - Дмитрий Черкасов

Хозяин кивнул:

— Уловили?

— Что я должен уловить?

Иван Иванович улыбнулся:

— Это Касьян Михайлович Боровиков толкает речь. С высокой трибуны. Видели нашу трибуну? Вам понравилось?

— Перед кем он ее толкает?

— Все-то вам расскажи. Можно мне выпить? — В этой просьбе Хозяин невольно уподобился Коротаеву.

Рокотов оценил почти пустую бутылку: вряд ли здесь какой-то фортель. Хозяин не собирается травиться, он уже пил оттуда.

— Выпейте.

Руки Ивана Ивановича чуть дрожали, когда он наливал:

— А вы? Не желаете? Боевые сто грамм? Наркомовские?

— Воздержусь. Выпью после победы.

— Тогда погибнете трезвым.

Хозяин выпил залпом и объяснил:

— Он толкает речь перед личным составом части. Многие из них переодеты в гражданское, изображают прессу. Но съемка ведется.

«Как я и предполагал», — подумал Рокотов.

— Разумеется, запись будет засекречена.

— Тогда какой смысл в Боровикове вообще?

— Пролоббировать бурение. Потом по ТВ покажут часть записи… Крупный план. Вам все теперь ясно?

— Еще нет. Кто будет «сигналом» для датчиков? Я слышал, что для этого нужно присутствие живого существа.

— Один изрядно провинившийся человек. Не сумевший задержать проныру-шпиона.

— Вы посадите в камеру Коротаева?

— Точно. Он слеп и ничего не испортит. Да там и портить нечего, все находится под панелями…

— И он уже там?

— Там, да.

— Чья это идея — с датчиками?

Хозяин кивнул на доктора Афиногенова, сейчас необычно молчаливого и смирно лежавшего ничком.

— Почему возникла надобность именно в таком способе?

— Вот этого я не знаю и сам. Я думаю, это какие-то личные соображения доктора. Он вообще человеколюбивый у нас. Как вы думаете, почему я все вам это рассказываю?

— Почему?

— Потому что вы покойник. Вам не уйти.

— Вы опережаете события.

— Ненамного.

Рокотов напрягся:

— На какое время назначен взрыв?

Иван Иванович посмотрел на большие дорогие часы — еще один атрибут, не свойственный штабному помещению обычной воинской части.

— Недостаток докторских датчиков в том, что они в известном смысле непредсказуемы. Взрыв может произойти через пять минут… или через полчаса. Все это не имеет для вас никакого значения. Для нас тоже.

— Отчего же, имеет. Последний вопрос… — Рокотов помедлил. — Вам не жаль Питера?

Хозяин вздохнул. Владу даже почудилось, что на его и без того водянистые глаза навернулись настоящие слезы.

— Жаль, — молвил Хозяин с чувством, — Я любил этот город. В блокаду выстоял, а тут приходится… Но обстоятельства требуют жестких решений.

— Чьи обстоятельства?

— Мои, — удивленно ответил Иван Иванович. Он сразу сообразил, что сморозил глупость и гадость, но слово не воробей.

— Значит, если убрать одну из первопричин, город можно было бы спасти?

— Очевидно, да.

— Тогда очевидно, что вам — первая пуля.

С этими словами Рокотов выхватил ПМ с глушителем. Иван Иванович отшатнулся в кресле, задев бутылку; та упала со стола и покатилась по богатому ковру — очередному предмету роскоши.

Пистолет издал характерный металлический звук, и во лбу Ивана Ивановича образовалось отверстие. На ковер упала гильза.

— Сукин сын, реформатор, гусак, — произнес Рокотов, вставая. — Культуртрегер долбаный, лучший друг детей.

В следующую секунду он получил сильнейший удар по голове. Не будь он в каске, этот удар наверняка проломил бы ему череп.

Доктор Афиногенов, к которому подкатилась бутылка, решил не медлить и воспользовался первым же подручным средством.

Не добившись эффекта, он пятился с разинутым ртом, из которого тонкой струйкой вытекала слюна.

— Что же ты, док? — Рокотов вскинул брови. — Ты, кажется, надеялся на суд? Получи. Тебе — вторая.

Пистолет сработал вторично.

На сей раз пуля угодила доктору в переносицу, и приветливое лицо, знакомое многим телезрителям, обезобразилось до неузнаваемости. Афиногенова отшвырнуло к стене. Падая, он задел и с грохотом обрушил маленький журнальный столик, и это повлекло за собой цепь увлекательных событий.

Дверь приотворилась, просунулась голова охранника, привлеченного шумом; в эту голову впилась третья пуля. И только после этого снаружи послышались крики. Рокотов понял, что время пространных бесед миновало.

Он бросил в коридор пару светошумовых гранат, выскочил наружу и тут же упал.

Глазам его предстало зрелище, одновременно смешное, жалкое и странным образом торжественное.

На помосте стоял депутат Боровиков.

Касьян Михайлович успел совершенно оправиться от недуга. Более того: он ощущал себя бодрым как никогда. Вот-вот должно было свершиться дело всей его жизни — мечта, к которой он пробивался годами.

Перед помостом собралось человек сорок, но многие уже перестали слушать оратора и разворачивались в сторону штаба.

— Сейчас, — гремел Касьян Михайлович, не замечая ничего нехорошего, — вы станете свидетелями уникальной операции, которая покажет, что нам подвластны не только привычные воздух, вода и небо, но и недра… Вы больше не услышите репортажей о трагедиях на шахтах Кузбасса… У нас будут другие шахты… ни один человек уже больше не спустится под землю…

Слушая безумца, Рокотов не понимал, как можно произносить такое и знать, что под землю вот-вот опустятся пять миллионов человек, для которых могилой сделается новое море — или озеро, разницы никакой.

Настанет время, когда этого идиота перестанет устраивать земной шар. И он отыщет трещину, чтобы расколоть его пополам.

Хорошо, что послушать этот бред собрался практически весь личный состав базы.

Просто исключительная удача, везение, подарок небес.

Скосив двух псевдорепортеров, бежавших к штабу и уже достававших оружие, Влад навел на толпу гранатомет, и площадка перед помостом окуталась клубами дыма. Для верности Рокотов повторил опыт, а после открыл автоматную стрельбу короткими очередями.

Этими же очередями он снял часовых, которые повели стрельбу с вышек. Гасить прожекторы не стал — они еще были ему нужны.

Помост же, сколоченный наспех абы как, завалился после первого выстрела из гранатомета, и чудом оставшийся в живых депутат Касьян Михайлович Боровиков беспомощно барахтался под его обломками, в новых ссадинах и порезах, с повторным гипертоническим кризом.

Убедившись, что вокруг сравнительно тихо, Рокотов опрометью бросился к развалинам, подал Боровикову руку, выпустил под свет неподвижного прожектора.

— Мое почтение, Касьян Михайлович, — поздоровался он, тяжело дыша. — Где ваш Коротаев?

— Он… в бункере, — ответил Боровиков, тоже задыхаясь.

— Кто во втором бункере? Где вторая скважина?

— Там… никого нет. Достаточно одного… Датчики соединены друг с другом… Кто вы, как вы посмели? Происходит историческое событие…

Он был в таком шоке, что не узнал Влада.

— Это точно, — кивнул Рокотов и со всего размаха врезал депутату по лицу. Тот опрокинулся обратно на доски.

— Сволочь психическая, — сказал ему Рокотов. — Сидел бы дома у телевизора, в тапочках — так нет же… Акула неприкосновенная.

Затем Влад прикинул расстояние, огляделся.

Еще двое спешат, торопятся, наводят стволы. Влад швырнул в них гранату, схватился за поручни и начал быстро подниматься.

Бункер был хорошо освещен, ступени были отлично видны.

«Новенькое все совсем», — зачем-то подумал Влад.

Он успел подняться метров на пятнадцать, когда шестым чувством ощутил позади себя какое-то движение. Оглянулся.

Мучаясь одышкой, за ним карабкался восставший из праха депутат Боровиков.

* * *

Добравшись до самого верха, Рокотов подумал, не снять ли преследователя выстрелом.

Не стоит.

Боровиков еще пригодится как главный свидетель. Это будет шумный процесс — если друзья Ясеневского, конечно, не замнут дела.

Люк открывался легко.

Внутрь тянулась еще одна лестница, ведшая вниз, покороче. Освещение было слабое, но достаточное.

Спускаясь, Рокотов уже слышал доносившийся снизу дикий рев и приготовил ножи.

Очень скоро он добрался до маленькой каморки. Изготовившись к бою, он толкнул дверь. Заперто.

Тогда он достал еще одну вещь, которой заблаговременно и благоразумно запасся: лазерный резак.

Ему уже было намного легче без гранатометов и гранат, да и рожки заметно опустели, но это была увесистая штука.

— Сиди тихо, оставлю живым! — крикнул он.

Коротаев — тоже достойный свидетель.

Рев на мгновение смолк.

— Так и знал, что это ты, — послышался из-за двери хриплый голос.

— Сиди тихо. И не потей. Ты живая бомба, понимаешь?