Путь разума в поисках истины. Основное богословие - Алексей Осипов

Поэтому далеко не каждое проявление благочестия и аскетическая жизнь сами по себе рассматриваются в Православии как явления безусловно положительные. В конечном счете, о подлинной святости свидетельствуют не наружное благочестие и не подвижничество, а богоподобные свойства, как очевидные знаки обожения христианина.

6. Законы жизни

Своим Вознесением Господь показал, к какой высоте богоподобия призван и, следовательно, способен человек, созданный по образу Божию. Человеческое естество оказалось превыше всех творений. Богоматерь, Дева Мария, честнейшая Херувим и славнейшая без сравнения Серафим, подтвердила это величием Своей духовной красоты уже в чисто человеческом плане. Сонм святых образует собой новую живую лествицу Иакова, вершиной которой является Богочеловек Христос Иисус. Это — лествица богоподобия, к полноте которого предназначен богозданный человек. Богоподобие и есть красота души [186], предельное обожение, священное стяжание Святого Духа, полное преображение ветхого человека в нового, есть богочеловечество, поскольку богоподобный человек является полноценным членом богочеловеческого организма — Церкви. Оно есть подобие Божественным свойствам, из которых многие открыты и в различной степени доступны восприятию человеческому, но многие и невыразимы (2 Кор. 12, 4) [187].

Эти свойства, или добродетели, приобретаются в процессе правильного духовного развития христианина постепенно и в определенной последовательности, образуя собою некую скрытую от взоров «прочих» (Лк. 8, 10) иерархичность [188].

Взаимозависимость и определенная закономерность в стяжании этих богообетованных свойств показана в евангельских «Блаженствах» (Мф. 5, 3-12). Аскетические творения святых отцов, основываясь на долговременном опыте многих подвижников, предлагают уже развитую систему, лествицу духовной жизни и указывают при этом на все пагубные последствия уклонения от нее в духовном подвиге [189].

Отсюда становится очевидным, насколько жизненно важно изучение пути духовной жизни и ее закономерностей, открытых святыми, изучение той строгой системы в ней, которая осуществляется в постепенном искоренении страстей и последовательном приобретении богоподобных свойств — свидетелей обетованного состояния христианина. Но исследование этих вопросов составляет, конечно, особую, самостоятельную тему. Поэтому остановимся лишь на двух главнейших добродетелях святых, составляющих начало и венец лествицы, возводящей к тому совершенному благу, которое уготовал Бог любящим Его (1 Кор. 2, 9).

Смирение является той первой из них, на которой зиждется все здание совершенства святых, без которой невозможны ни правильная духовная жизнь, ни приобретение каких-либо богоподобных свойств. Один из самых глубоких знатоков аскетических отеческих творений, русский подвижник XIX века святитель Игнатий Брянчанинов писал: «Смирению уступают все страсти… Все добродетели усматриваются последующими за ним…»; «все святые признавали себя недостойными Бога: этим они явили свое достоинство, состоящее в смирении» [190]. Смирение, или, по Евангелию,

«нищета духа»

(Мф. 5, 3), является естественным выражением видения своего падения, своей греховности. Это видение предшествует другим дарованиям Божиим [191].

Святой Петр Дамаскин называет это видение даже «началом просвещения души». Он пишет, что при правильном подвиге «ум начинает видеть свои согрешения — как песок морской, и это есть начало просвещения души и знак ее здоровья. И просто: душа делается сокрушенною и сердце смиренным и считает себя поистине ниже всех…» [192]. Это состояние всегда сопряжено с особенно глубоким и искренним покаянием, значение которого невозможно переоценить в духовной жизни. Епископ Игнатий восклицает: «Зрение греха своего и рожденное им покаяние суть делания, не имеющие окончания на земле» [193]. Высказывания святых отцов и учителей Церкви о первостепенной важности видения своей греховности, покаяния и рожденного ими нового свойства — смирения, бесчисленны. Что главное в них?

Смирение является единственной добродетелью, которая дает возможность человеку пребывать в так называемом «непадательном» состоянии. В этом особенно убеждает нас история первозданного человека, обладавшего всеми дарами Божиими (Быт. 1, 31), но не имевшего опытного познания своей несамобытности, осознания своей «ничтойности» без Бога, то есть не имевшего смирения и потому отпавшего. Только смирение, проистекающее из познания себя, то есть познания полного бессилия своего естества в его отделенности от Бога, создает твердую психологическую базу для вечного принятия человеком Бога как единственного источника жизни и всякого блага. Ибо только оно может полностью и окончательно исключить возможность нового горделивого мечтания стать «как Бог» (Быт. 3, 5) и нового падения. По существу, и подлинное возрождение начинается в жизни христианина лишь тогда, когда он в борьбе с грехом увидит всю глубину поврежденности своей природы, принципиальную ее неспособность самой по себе, в отдельности от Бога, совершить полноценное добро и достичь искомого блага. Самопознание открывает человеку Того, Кто хочет и может спасти его из состояния погибели, оно заставляет обратиться к Нему. Ощущает нужду в Спасителе только погибающий и осознающий свою гибель. Поэтому и во Христе чувствует безусловную необходимость лишь тот, кто опытно увидел свое подлинное бессилие, смирился и от всей души воззвал:

«Господи! спаси меня»

(Мф. 14, 30). Именно этим духовно-психологическим моментом и можно объяснить столь исключительное значение, придаваемое смирению всеми святыми. Преподобный Макарий Египетский говорит: «Смиренный никогда не падает: да и куда ему пасть, когда он ниже всех? Великая высота есть смирение. И почесть и достоинство есть смиренномудрие» [194]. Святой Иоанн Златоуст называет смирение главной из добродетелей [195], а преподобный Варсонофий Великий учит, что «смирение имеет первенство среди добродетелей» [196]. То же самое утверждает и преподобный Симеон Новый Богослов: «Поистине одна только есть печать Христова — осияние Духа Святого, хотя много есть видов воздействий Его, много знамений силы Его. Первейшее всего другого и необходимейшее есть смирение, так как оно есть начало и основание» [197]. Смирение во всей его силе и значимости является фактически свойством новым, неизвестным первозданному Адаму, и оно единственное твердое основание непадательного состояния человека в жизни и земной и вечной [198].

Эту добродетель с особой глубиной и силой явили святые, и ею они показали, где находится незыблемый фундамент реального исполнения Божия обетования в каждом человеке, искренне ищущем спасения.

7. Любовь и заблуждение

Но если вся лестница добродетелей строится на смирении, то увенчивается она той из них, которая больше всех (1 Кор. 13, 13) и которой именуется Сам Бог (1 Ин. 4, 6), — Любовью. Все прочие свойства нового человека (например, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера… — Гал. 5, 22 и др.) являются лишь как бы элементами, входящими в любовь, но ни в коей мере не исчерпывающими ее. Она есть идеальная вершина всех устремлений человека и его совершенное благо. К ней призывает Бог человека, она ему обетована во Христе. Ею святые более всего прославились, ею побеждали мир, ею в преимущественной степени они явили незримое величие, красоту и благо Божественных обетований человеку. Но есть и принципиальной важности вопрос, связанный с этим высшим духовным свойством христианина.

Возможны два значительно совпадающие внешне, но по существу взаимоисключающие состояния христианина, которые оба именуются в аскетической литературе разных направлений христианской любовью. Одно из них — «душевное» (Иуд. 19, 1; 1 Кор. 2, 14) чувство. Оно возникает в результате неправильного аскетического подвига христианина, ставящего целью возбуждение и развитие в себе чувства любви к Иисусу Христу. Достигается эта любовь, главным образом, путем непрерывной концентрации внимания на страданиях Христа (особенно крестных) и Богоматери, представлением себе различных эпизодов из Их жизни и мысленным участием в них, мечтанием и воображением Их любви к себе, прямыми беседами с Ними и т. п.

Такая самовнушенная любовь носит всегда романтический, эмоциональный, плотской (а не духовный) характер, нередко связанный с паталогическими изменениями психики, нервной экзальтацией, доходящей до истерии, обмороков, длительных галлюцинаций, возникновения кровоточащих ран (стигм) и, одновременно, любовных переживаний, и откровенно сексуальных ощущений. Яркими примерами подобных явлений могут служить известнейшие католические святые, такие как: блаж. Анжела, Катарина Сиенская, Тереза Авильская, Иоанн Креста, Франциск Ассизский, живший в XIII веке, который стал первым в истории христианства носителем стигм [199]. Их экзальтации часто достигают большой силы и принимаются духовно неопытными за проявление подлинной христианской любви. На самом же деле она есть «не что иное, как одна обманчивая, принужденная игра чувств, безотчетливое создание мечтательности и самомнения» [200].