Княжеские трапезы - Фредерик Дар

«Боже Всемогущий, — подумала Хейди на своем родном языке, — за что Вы так наказываете меня!»

Понимая, что происходит нечто ненормальное, парикмахер прекратил свои ласки и явил миру свое лицо с блестящими губами.

Увидев в комнате Эдуара, он пришел в ярость.

— Какого черта вам здесь надо, именно вам? — без всякого намека на любезность осведомился Эрнест.

Это «именно вам» усиливало резкость вопроса.

Не отвечая, Эдуар развернулся и вышел из комнаты, провожаемый проклятиями парикмахера, которого герцогиня тщетно пыталась успокоить. Бодрым шагом Бланвен дошел до очаровательного порта Шуазель, где в золотисто-коричневом оцепенении пританцовывали на воде хрупкие парусники. Эдуар вошел в кафе и заказал себе пива. За соседним столиком мужчина, одетый как марсельский моряк, рассказывал байки случайным слушателям, заглянувшим сюда пропустить по стаканчику. Бланвену подумалось, что все здесь дышало умиротворением, успокаивающим, счастливым умиротворением, какое бывает на некоторых курортах. Дело шло к лету, несмотря на переменчивую погоду. Дожди были недолгими, впрочем, и солнце не очень-то баловало. Тут ощущалась чисто швейцарская неподвижность, спокойная и мягкая, вселявшая уверенность в людей, живущих за пределами Гельвеции.

Опасность, которая поджидала во Франции, не тяготила Эдуара: он не придавал ей почти что никакого значения. Перспектива зажить княжеской жизнью была интересной, но особо не привлекала Бланвена. Он не испытывал ни малейшего желания играть роль князя, ему хотелось стать настоящим князем, поняв смысл своих функций. Как настоящий работяга, он желал выполнить неожиданно свалившуюся на него задачу. Главное — не допускать праздности, Чем грешил его отец. Не поддаваться тепличным условиям жизни в изгнании. В Эдуаре жило смутное чувство долга. Ему надо будет накрепко выучить историю Черногории; а может быть, в нынешние, более либеральные, времена существует возможность монархии в этой стране? Он должен отправиться туда, пока он еще зовется Бланвеном и является обладателем французского паспорта. Узнать общественное мнение, проанализировать политику правительства.

Такое решение привело Эдуара в восторг. Никогда прежде он не испытывал подобного прилива энтузиазма.

Это была скромная книжечка небольшого формата с обложкой цвета папье-маше и матерчатым корешком. В ней не хватало страниц, а оставшиеся были большей частью оторваны и вложены. Под епископским гербом было написано черными буквами: «Для пользования в Гренобльской епархии»; затем чуть ниже, вязью из усиков виноградной лозы, было выведено: «Гренобль, Феликс Дарделе, Печатник — Издатель, 4, Гранд-рю, 4». Книжечка пахла пожелтевшей бумагой, к этому запаху примешивался смутный аромат лилий.

— Волнующе, — вздохнул Эдуар.

Он старался представить себе княгиню Гертруду маленькой девочкой безукоризненного поведения, обучающейся в религиозной школе для царственных отпрысков; как она комментирует церковные песнопения, собранные в этой потрепанной книжечке. Наверное, она была благонравным ребенком, но решительно настроенной достойно встретить все удары, которые ей уготовит судьба.

Гертруда решила, что мисс Маргарет будет давать внуку уроки катехизиса в библиотеке — место там уединенное, никто туда ходит. Всю обстановку составляли только книжные полки, заполненные книгами в переплетах, а также кресло, диван и министерский письменный стол — трудно определить, в каком стиле он выполнен. Ставни единственного окна постоянно закрыты, и помещение освещалось лишь люстрой о трех слабых лампочках с пергаментным абажуром, загаженным мухами.

Очень прямо, сжав колени, мисс Маргарет сидела в кресле. На ней было светло-голубое платье с белым воротничком, какое носят пансионерки. Между скромными грудями повис золотой крестик на цепочке. Женщина почти что не употребляла косметики, только пудра охряного цвета, скрывавшая ее веснушки, да чуть-чуть помады на губах. Стянутые на затылке волосы усиливали впечатление худобы. Эта женщина, которой скоро должно было исполниться сорок лет, сохраняла все повадки подростка; в ее ясном взоре читалась чрезмерная скромность — плохо сдерживаемая, близкая к испугу. Жизнь пугала ее, она чувствовала себя в безопасности под охраной маленькой низложенной княгини, чья энергия защищала мисс Маргарет.

Женщина сжимала в своих тонких руках книжечку, стараясь не выронить отклеившиеся страницы.

— Монсеньор, — начала Маргарет, и ее голос зазвучал, как флейта, английский же акцент придавал ему совершенную неотразимость, — в этом катехизисе не хватает первых страниц. Вполне возможно, что речь идет об обращении к читателю и о прологе, потому что затем следует глава, названная «Первая часть», в которой рассматриваются следующие вопросы: «истины о спасении, или истины, в которые должно верить, если хочешь достичь вечной жизни».

— А что такое вечная жизнь? — спросил небрежно Эдуар.

Мисс Маргарет опустила катехизис и взглянула на своего ученика; невежество Эдуара и, соответственно, масштаб ее задачи ужаснули ее.

— Монсеньор, — мужественно начала мисс Маргарет, — как вы думаете, что происходит с человеком, когда он умирает?

— Он прекращает жить! — ответил князь.

Учительница чуть не задохнулась, но быстро взяла себя в руки:

— Прекращает жить тело. А как быть с душой?

— Душа подчинена телу, — уверил Эдуар мисс Маргарет. — Думаю, что они необходимы друг другу, но мне кажется совершенно очевидным, что тело более необходимо душе, чем душа телу. Маргарет перекрестилась.

— О! Монсеньор, вы кощунствуете, сами не осознавая этого: тело — всего лишь жалкая плотская оболочка души.

Эдуар с улыбкой взглянул на свою учительницу:

— Жалкая оболочка или нет, но ваша мне нравится, — сказал он.

Маргарет сделалась пунцовой, как мак, при этом взгляд ее стал отсутствующим, будто ее внезапно и сильно ударили по голове.

— С ума сойти можно, как же вы чувствительны, — заметил Эдуар, — от малейшего комплимента вы чуть в обморок не хлопаетесь. Можно подумать, что ваше единственное желание — быть незаметной. И вам это — с большим или меньшим успехом — удастся, но такое поведение преступно. Время проходит, назад его не вернуть. С каждым годом ваши шансы на настоящую жизнь — а под настоящей жизнью я имею в виду любовь — сокращаются. Постепенно ваше тело иссохнет, морщины покроют ваше прекрасное лицо, которое пока не поддается старению, грудь станет дряблой, а в улыбке вы будете показывать искусственные зубы. На вашем месте я бы закричал: «На помощь!», мисс Маргарет. Любили ли вы когда-нибудь мужчину или хотя бы женщину? Отвечайте мне, но только честно!

Глаза мисс Маргарет наполнились слезами, она молчала. Подвинувшись к ней, Эдуар взял свою учительницу за руку. Она нежно, но твердо высвободилась.

— Не сердитесь за мою откровенность, — продолжал Эдуар. — Я говорю все это не для того, чтобы обидеть вас, а чтобы вы встряхнулись; не имеет смысла звать пожарных, когда огонь уже все уничтожил. Как бы я хотел поиграть с вами в Пигмалиона! А знаете что? Я отвезу вас в Париж, поведу в салон красоты, пусть они откроют ваше настоящее лицо, ведь его черты, хотя они и красивы, не собраны воедино, вы не умеете ими пользоваться. Затем я пойду с вами в модный магазин, где вас оденут как современную женщину; и уж тогда получится новая мисс Маргарет, мисс Маргарет, которой удалось вскочить в уходящий поезд. Ну же, мой милый дружок, не плачьте, давайте-ка вернемся к вопросу о вечной жизни, в которую вы так сильно верите и которая меня так мало манит. Раз уж я должен стать католиком, продолжим игру. Значит, так: когда я умру, моя душа, широко размахивая крыльями, покинет мою оболочку. Так куда же она улетает?

— На встречу с Богом, — прошептала мисс Маргарет.

— О'кей, встречается она с Богом. А что потом?

— Если она достойна, то имеет право на вечную жизнь.

— А в чем это заключается?

— Мы, недостойные создания, не можем постичь этого блаженства.

— Браво! Вот так скорый способ решения вопроса. А если наша душа нечиста, она отправляется ко всем чертям? Может быть, к демону?

— Да, к демону.

Эдуар зло рассмеялся.

— Как же можно уважать Бога, выдумавшего дьявола, — то есть наказание?

— Если Бог способен простить грешников, то как же Он должен вести себя с праведниками?

— Если Бог, который все создал, оставил человеку возможность обречь себя на вечные муки, значит, Он — злоумный Бог, может быть, даже извращенный, во всяком случае, такой Бог не «добрый Боженька».

При каждом замечании Эдуара мисс Маргарет не переставала креститься.

В конце концов, раздосадованный смятением своей учительницы, Бланвен заявил:

— Оставьте мне этот катехизис, Маргарет, я выучу его наизусть, ведь у меня слоновья память, благодаря чему я могу запомнить все, что прочел. Княгиня останется довольна нами.