Дарий Великий не в порядке - Адиб Хоррам

мишенью для насмешек.

Важно помнить:

во всех иранских песнях один и тот же ритм.

Возможно, различать эти песни под силу только Настоящим, Нечастичным, Любящим Маринованные Огурчики Персам.

Сначала танцевали только женщины. Они встали в кружок и начали покачивать бедрами и вращать запястьями, крошечными шажками вырисовывая сложные рисунки на полу. У Маму в доме была ширма из витражного стекла, отделявшая гостиную от столовой, и просачивавшийся сквозь нее свет отбрасывал разноцветные узоры на лица моих родственников.

В центр круга вышла ханум Резаи и стала танцевать с платком в руке, размахивая им и раскручивая его под музыку. Лале смеялась и пыталась ей подражать, хотя у нее движения выходили куда более резкими и неистовыми.

Мы с Сухрабом тусовались в дальнем уголке. У него прикольно получалось щелкать пальцами, но, как бы я ни пытался, у меня так не выходило, поэтому я вместо этого притопывал ногой. Мы покачивались в такт музыке, смеялись и сталкивались плечами.

Так весело мне никогда не было.

Песня снова сменилась, и я узнал ее, потому что ее включали на персидских вечеринках у нас дома, в Америке. В ней слышались инфернальный грохот персидских барабанов и переливы дюжины кельтских скрипок.

Маму изо всех сил закричала:

– Эту песню я люблю!

Она выскочила в центр круга и присоединилась к Махваш Резаи и Лале. Втроем они начали подпрыгивать и топать ногами так самозабвенно, что на стене запрыгали фотокарточки.

Сухраб решил подключиться к ним следующим и потащил меня за руку, и я, смеясь, попрыгал за ним, но во всем, что касалось танцев, я по грациозности мог сравниться разве что с андроидом.

Маму взяла за руку меня, я – Сухраба, и скоро все мы слились в едином хороводе, танцуя, вращаясь, притопывая, прыгая и улыбаясь.

Но хотя я и смеялся, мне сложно было не думать о том, как много раз Маму, миссис Резаи и Сухраб танцевали этот танец вместе. Как они и раньше вместе праздновали Навруз.

Как Маму целовала Сухраба в щеки и приглашала на чай. Столько раз, что и сосчитать невозможно.

У меня что-то сжалось в груди.

Мне было неприятно, что Сухраб занимал в жизни моей бабушки больше места, чем я.

Мне не нравилось, как я ее к нему ревную.

Не нравилось, что я не могу прожить даже вечеринку в честь празднования Навруза, не испытав Маневра Гравитационной Рогатки Настроения.

Но потом Сухраб поймал мой взгляд и улыбнулся очень широкой улыбкой, вокруг его глаз собрались морщинки, и я улыбнулся ему в ответ и рассмеялся.

Сухраб понимал меня.

И я его тоже понимал.

И не было в моей жизни ничего более поразительного.

В кухне за столом я увидел отца. Он сидел с дядей Джамшидом, дядей Сохейлом и Бабу. Перед каждым стояла небольшая тарелочка с жареными арбузными семечками. Компания напряженно играла в «Грача».

Это такая карточная игра, умение играть в которую, насколько мне известно, присуще всем Настоящим Персам на клеточном уровне. Всякий раз, когда встречаются четверо или больше персов, у одного из них обязательно в нагрудном кармане обнаруживается колода карт.

В «Грача» играют парами, твой партнер всегда сидит напротив. Благодаря какому-то квантово-механическому хитросплетению папа и Бабу оказались в этой партии в одной команде.

Я не мог поверить, что Стивен Келлнер играет в «Грача».

Не мог поверить, что он играет заодно с Ардеширом Бахрами.

Не мог поверить, что ему, похоже, в самом деле весело.

Стивену Келлнеру было весело рядом с Ардеширом Бахрами.

Я чего-то не понимал. Сам я вообще не знаю, как играть в «Грача», и, насколько мне известно, папа тоже играть не умел. На персидских вечеринках мы оба стояли в уголке, и наблюдали, как все взрослые персы играют в эту игру, и смеялись над спорами, которые неизбежно возникали в процессе, даже при том что не понимали ни слова.

Бабу фыркнул и кивнул, и папа выложил на стол восьмерку червей. Пока дядя Джамшид ходил, отец посмотрел на меня и улыбнулся.

Улыбнулся.

Как будто чувствовал себя комфортно и хорошо, как дома.

Не понимаю, как ему это удавалось. Как он адаптировался к компании сразу всех мужчин семьи Бахрами, словно хамелеон.

Настоящий Сверхчеловек, вот он кто.

В кухне было слишком жарко. Когда солнце село, ветерок пропал, и теперь в окнах стоял душный воздух. Чайник на плите изрыгал пар, неумолимо, как Смауг Золотой.

Пока папа не видел, я схватил коттаб и быстро прошел мимо стола на задний двор.

Главная последовательность

Пахло чем-то сладким.

Жасмином.

Раньше я никогда не чувствовал запаха свежего цветущего жасмина. Аромат был сильным, но мягким, как флисовый плед. Мне нравится запах чая с ароматом жасмина в «Роуз Сити» («Драконья жемчужина с жасмином»), но он меркнет в сравнении с ароматом свежих цветов. Маму и Бабу посадили небольшие побеги вдоль периметра двора, в маленькие деревянные ящички, покрашенные в светло-голубой цвет.

Я подошел к одному из них и глубоко вдохнул. Грудь потяжелела, как будто на меня кто-то сбросил целую планету.

В доме вся моя семья сидела вокруг стола и играла в «Грача». Все разговаривали, но я не мог их понять. Танцевали танцы, которые давно привыкли танцевать друг с другом. Шутили, рассказывали истории, частью которых мне никогда не стать. Ели огурчики и пили дук, как подобает Настоящим Персам.

Даже папа умудрился как-то встроиться.

Я был здесь чужим.

– Дариуш?

Это был Сухраб.

– Что случилось?

Я вытер глаза и уперся взглядом в ботинки. Сухраб сполз вниз по стене рядом со мной и подтянул колени к груди.

– Ничего.

Сухраб больше не щурился.

Я и не замечал, какие у него большие глаза.

– Почему ты плачешь?

– Я не плачу, – сказал я, но в груди у меня все сжалось, и голос стал похож на лягушачье кваканье.

Сухраб подошел и толкнул меня плечом.

– Тебе кто-то что-то сказал?

Я покачал головой и ничего не ответил.

Сухраб сорвал цветок жасмина с ближайшего куста. Он крутил в руке маленькое соцветие и ждал, пока я заговорю.

– Просто тяжело, – произнес я. – Все друг друга знают. Все разговаривают на фарси. Все знают, какие танцы танцевать. А я…

– Ты забыл про Симин-ханум? – спросил Сухраб. – Как она рада, что ты приехал.

– И все-таки это не то же самое. Дядя Сохейл считает меня толстым. А дядя Джамшид говорит, что я не перс. Но отец мой им нравится. Он там с ними в «Грача» играет. – Я икнул. –