Убить перевертыша - Владимир Рыбин

В одном из залов, где были выставлены какие-то чудовищные куклы, Сергей увидел наконец небольшую толпу. Красивая молодая немочка в национальном костюме — в белой кофточке, узком темном корсаже со шнуровкой, в короткой юбке и легком поверх нее фартуке — восторженно рассказывала онемевшим от почтения экскурсантам:

— Это великолепный образец архитектуры постмодернизма. Архитектор Джеймс Стирлинг решил сложную задачу — свел в единое целое архитектурные формы-цитаты. Центр тяжести собрания современного искусства образуют дадаисты, сюрреалисты, экспрессионисты. Здесь же имеется деревянная пластика Пикассо. В конце анфилады установлено огромное стеклянное «иглу» шедевр нового направления "искусства в мыслях". Глядя на него испытываешь ощущение удаленности от времени и пространства. Но летящая архитектура здания не позволяет впасть в торжественность…

— Я пошел, — грубо сказал Сергей по-русски. — Боюсь впасть в идиотизм.

Открытая площадка, куда он выскочил, предназначалась, должно быть для того, чтобы люди, озверевшие от созерцания музейного маразма, смогли прийти в себя. После выворачивающего мозги модернизма чистое голубое небо в обрамлении краснокирпичных стен смотрелось великолепно, успокаивало.

Он начал спускаться по пологому пандусу, но тут его догнал Пауль.

— Вы — дикарь! — возмущенно заявил он. — Современное искусство признано во всем мире…

— Ну и на здоровье. Если кто-то нуждается в слабительном, это не значит, что оно нужно и мне тоже. Я уже говорил вам, что не умею сострадать чужой изжоге.

Думал, что такой грубости Пауль не стерпит и уйдет. Но он все тащился следом. День был ясный, улицы пестрели красочными витринами, публика шла навстречу спокойная, улыбчивая, стопроцентно трезвая, и скоро злобное раздражение Сергея поулеглось.

"Ну, я тебя затаскаю по городу", — подумал он о Пауле. И нырнул в первый же «Buchhandlung» — книжный магазин.

Полчаса Сергей перебирал книги, а Пауль все стоял в стороне, ревниво наблюдал за ним. Затем был магазин, торгующий велосипедами, — море спиц, колес, рам, самой разнообразной формы и расцветки, гоночные, спортивные, семейные и еще какие-то машины, которые в общем-то, Сергея не больно интересовали. Но оторваться от Пауля и здесь не удалось.

В следующем громадном магазине — супермаркете на Кёнигштрассе — он окончательно решил сбежать. А что оставалось? Не ехать же к Фогелю вместе с Паулем. Супермаркет с его столпотворением в лабиринтах прилавков, заваленных товарами, представлялся самым подходящим местом, где можно затеряться в толпе. Они долго ходили по первому этажу, по второму и третьему. А на четвертом оказалось большое кафе. Здесь было все, что потребно уставшему покупателю: диванчики для отдыха, бары, туалеты. И была столовая самообслуживания с небольшой очередью. Они встали в эту очередь, водрузили на подносы по бокалу пива и по громадной тарелке со здоровенным куском прожаренного мяса и доброй полудюжиной различных гарниров. Уселись за столик, прочитали назидание на стенке: "Gut gekaut ist halb verbaut" "Хорошо пережеванное — наполовину переваренное" и, посматривая друг на друга, принялись за еду.

Пауль ел неторопливо, отпивал пиво, аккуратно промокал салфеткой полные губы. Сергей осторожно осматривался, соображая, что и как предпринять, чтобы исчезнуть. И придумал.

Наевшись и отдышавшись, они, переходя с одного эскалатора на другой, неторопливо спустились вниз, вышли на людную Кёнигштрассе. И тут Сергей остановился, оглянулся на широко раскрытые двери супермаркета.

— Что? — заинтересовался Пауль. — Кого-то увидели?

— Забыл зайти.

— Куда?

Сергей наклонился к нему, сказал по-русски:

— В кабинет, сортиром именуемый. Давно терплю.

— Зайдете в другом месте.

— Боюсь осрамиться. Вы погодите, я сейчас.

Он кинулся обратно к эскалатору. Наверху оглянулся: Пауль бежал следом, расталкивая людей. Удрать не удавалось.

Сначала Сергей хотел запереться в кабинке туалета и не выходить, пока Паулю не надоест ждать. Войдя в мужской туалет, он вдруг увидел приоткрытую дверь в соседний туалет, женский. Не раздумывая, шагнул в эту дверь, закрыл ее за собой. Женщины не закричали. На их лицах он увидел удивление, даже восхищение, но не испуг.

Выход из женского туалета был с другой стороны, за легкой загородкой. Сергей не рискнул спускаться эскалатором, а прошел к служебному лифту, который присмотрел во время еды. Через минуту он оказался в тесном колодце внутреннего двора и вслед за выезжающим торговым фургончиком вышел на улицу. А затем нырнул в знакомый тоннель подземного трамвая.

22

В школе Сергея дразнили «везунчиком». С легкой руки учительницы математики, которую он терпеть не мог. Математика, точнее математичка, платила ему тем же. Как-то она, не помнится уж за что, поставила его столбом перед классом, как сказала, до конца урока. И в тот же момент прозвенел звонок. Тогда-то она и проворчала: "Везунчик ты, Новиков". Все забылось, осталась кличка, из-за которой ему не раз приходилось драться до крови из носа. Потом привык, порой даже хвастался: "Мне что, я — везунчик". А позднее, когда совсем поумнел, понял, что кличка сослужила ему добрую службу, породила уверенность, даже самоуверенность. А не эта ли черта характера действительно помогает в жизни, делая человека удачливым?

И сейчас Сергей нисколько не удивился, когда увидел на остановке трамвай с цифрой 5, тот самый, что шел в Дегерлох.

"Если все удастся, поставлю свечку", — загадал Сергей, настороженно оглядываясь из окна трамвая. Подумал вдруг, что не знает, ставят ли в немецких кирхах свечки, и с суеверной торопливостью пообещал пожертвовать в храм некую сумму. Какую именно, на всякий случай уточнять не стал. Больших денег у него не было, а обещать Богу свои несколько марок не посмел.

Скоро подземный трамвай выскочил на поверхность и поехал, полого обегая склон. Пестрый ковер красных черепичных крыш раскатывался все дальше. Улицы втягивались в распадки меж зеленых гор и там, вдали, раскатывались другие ковры других городских районов.

Только теперь Сергей понял восторженность Клауса, расписывавшего красоты Штутгарта, этой древней столицы Швабии.

И напутствия Клауса тоже оказались точными. Сергей сошел, как было сказано, возле кирхи, обогнул ее слева и оказался на Моцартштрассе. Нужный дом был совсем рядом — узкий, на три окна и три этажа, плотно сжатый с обеих сторон точно такими же домами, напоминающими солдат в строю.

Взойдя на невысокое крыльцо, Сергей нажал кнопку переговорного устройства, почти сразу услышал тихое покашливание и сказал, что он от Клауса к Хорсту Фогелю.

— Фогеля нет дома, — почему-то сердито ответили ему.

Сергей спустился с крыльца и перешел улицу. Здесь была аптека. Стеклянные двери тотчас раздвинулись, как только он подошел к ним. Пришлось зайти в аптеку. Хозяин ее — маленький розовощекий господин в ослепительно белом халате — в один момент навязал ему упаковку аспирина, зубную щетку, круглую металлическую коробку леденцов от кашля и спросил:

— Вы ищете господина Фогеля?

Сперва Сергей испугался: откуда знает? Но тут же понял: аптекарь видел в окно, как он подходил к дому.

— Увы, его нет.

— Да вон же он.

И Сергей увидел невысокого человечка в короткополой шляпе, спускавшегося с крыльца.

Фогель явно торопился, быстро шел по улице, не поднимая головы, не оглядываясь. Возле кирхи он остановился, помедлил и толкнул тяжелую дверь.

Не раздумывая, Сергей последовал за ним и сразу увидел лысую голову Фогеля, сидевшего на ближайшей к двери пустой скамье.

В кирхе звучал орган, шла служба. Но какая-то странная была эта служба: звуки органа лились из черной колонки динамика, стоявшей на пустом помосте, напоминавшем клубную сцену, и несколько десятков прихожан, неподвижно сидевших на передних скамьях, спокойно слушали. Прямо-таки обычный концерт, а не служба. Хотя какой она бывает в протестанской кирхе, Сергей не знал. Может, именно такой? Приходит же молитвенное состояние в концертном зале. Говорят же, что музыка — это дар, данный нам Богом для того, чтобы все голоса на Земле, смешав свои наречия, возносили соединенным гимном свои молитвы к нему…

Постояв да поколебавшись, Сергей подошел к Фогелю и сел рядом с ним. Тот никак не отреагировал. Так они и сидели какое-то время, слушали орган. Затем Сергей достал записку Клауса, в которой говорилось о Бисмарке, положил Фогелю на колено. Тот дернулся, будто бумажка ужалила его, но взял, прочитал.

— Я знаю, — сказал он. Сказал так тихо, что Сергей подумал: послышалось. — Но я не могу отдать вам то, за чем вы приехали.

Звуки органа гудели под сводами, рвали душу. И Сергей думал о том, что теперь делать. Жаловаться Клаусу? Или звонить Мурзину и говорить, что искомого нет и не будет? Или плюнуть на все и прямо сейчас махнуть к Эмке в Тюбинген? Всего-то расстояния — сорок километров…