Мусор - Лён Герман

Форма немедленно вышел на балкон и нервно иронично хихикнул, никого не обнаружив на площади. Ни единого звука, все жители города предательски странно исчезли.

Единственное, что не устраивало Форму в этой ситуации, даже больше, чем это нелепое появление странного великана - Форма не мог вспомнить, как он сам оказался в этом странном городке Х., и, самое печальное, что он вообще не помнил где и кем был раньше.

Формой его назвали местные жители. Он тоже, как и этот Незнакомец, однажды лежал на площади в форме железнодорожника, которую никто никогда из местных жителей не видел. В то утро на пустой площади на него смотрела удивлённая толпа местных жителей и какой-то идиот, показав на него пальцем, сказал лишь одно слово - форма. С тех пор его все зовут Форма. Странное прозвище, не правда ли?

Всё, что умел делать Форма - это писать. Он любил писать, писал много и бессмысленно, ему нравилось оставлять на белой бумаге свои надписи. Местные жители иногда приходили к нему с просьбами написать письма Богу. Форма пожимал плечами и выполнял их смешные просьбы. Они вместе долго сочиняли красивые слова.

Форма старался блеснуть перед своими немногочисленными зрителями остроумием и многообразием словосочетаний, но у него получалось не очень славно, и часто смысл пустых красивых фраз не трогал души редких заказчиков.

Форма не знал одной понятной всем истины - кто такой Бог, поэтому и не мог написать ему проникновенное письмо. Дело не в том, что Форма не слышал о Боге, нет, а в том, что он не мог его себе представить в каком-то конкретном зримом образе, отчего связь оставалась односторонней, монофонической, что ли. Форма как не пытался себе вообразить монументальную фигуру в облаках, но кроме больших безупречно белоснежных развевающихся на ветру простыней ничего дальше не приходило на ум.

Однажды на очередной упрёк со стороны одной продвинутой в этом деликатном направлении дамы Форма рассказал ей про свои огромные простыни среди облаков, и сразу пожалел об этом. Дама встрепенулась, как испуганная птица, и по городу разошёлся слух о странных фантазиях Формы.

У всех остальных с этим, так сказать, недоступным для Формы представлением Бога было всё в порядке. Все жители чётко видели конкретную картинку, живой образ и наотрез отказывались делиться с Формой своими глубоко интимными ассоциациями.

По известной теперь уже причине все местные жители считали Форму формой несовершенной, мягко говоря, ущербной, убогой. Это обстоятельство ещё больше давало ему право писать письма Богу, так как именно он имеет, как они говорили ему, единственное и самое главное преимущество перед всеми ними - быть услышанным Творцом наверняка из-за своей врождённой природной ущербности духовного мира.

Все облегчённо вздохнули, когда подобное решение было принято всеобщим голосованием. Подобную кандидатуру невозможно было выбрать давно ввиду разных моральных причин. Форма очень подходил на роль посредника - проводника, который излагает пожелания, просьбы и устремления местных праведников на бумаге.

Случись что-то не так, тогда им можно, и пожертвовать, мол, не мы, он виноват, всё исказил. Страдать тут нечего, его простит Всемогущий, ведь он убогий, неполноценный.

Плюс, его можно было мгновенно лишить всех городских привилегий, которыми он пользовался - квартиры, например, или заставить его работать в конторе, городском парке, где он мог ухаживать за дикими животными.

Обстоятельство, что он ничего больше в этом городе не делал, пользы, так сказать, за исключением писем, от него не было никакой. Форма был безродный чужак - это тоже опускало его значимость в карьерном росте и имело немаловажное значение. Этакий чужак - писака, образованный босяк, который намеренно не помнил своего прошлого.

Правда, один неглупый старик - парикмахер однажды высказал вслух мысль о том, что этот невежественный подкидыш может быть агентом какой-то службы или заброшен сюда для исправления психики, мировоззрения, так сказать, что налицо, и поэтому ему стёрли память.

Такая смелая мысль не нашла поддержки в городском собрании. Старик - парикмахер был очень стар и поэтому забыл про случай с его правнучкой Розой.

Однажды к Форме домой отправили самую красивую девушку города на свидание, проверить, так сказать, его мужскую бдительность, но всё прошло неважно.

Из объяснений оскорблённой первой красавицы города стало ясно, что Форма точно избранный, он дефективный и в главном вопросе природы. Он - грубый невежда - выродок.

Когда Роза прильнула к нему скромно своей гибкой талией, Форма сказал лишь одну фразу, которая заставила бедную девушку страдать всю ночь и долгое утро.

Эта незнакомая фраза зазвучала пугающе для всех - ведь выбирали первую красавицу все жители, а тут даже чужак замечает нечто, что их всех, молча, интуитивно и оскорбительно приводит к ошибочным выводам в отношении гармонии и красоты в частности. Непонятные выводы Формы через паузу восприняли как ещё одно доказательство их правильного вывода в отношении диагноза их писаря.

Кто-то вырвал застывшую толпу из оцепенения, сказав, что мол, а чего вы собственно ждали?

Все выдохнули и заулыбались, кроме Розы, которая ушла в уборную и долго на себя испуганно смотрела в зеркало. Что-то очень холодное заныло внутри её искусственного тела. Она хотела заплакать, даже топнула ногой, но не могла прогнать эту дерзкую фразу: У вас нет самого главного, мадам Роза, - сострадания!

Форма вплотную подошёл к Розе и обнял её за талию, их взгляды встретились. Форма тщетно всматривался в тёмные огромные блестящие глаза ароматной красавицы и не увидел своего отражения.

Его отшатнуло от идеальной гармонии, он устало сел на кровать и закрыл лицо руками.

Роза от неожиданности такого отказа и грубого поворота дел превратилась в застывшее желе.

Форма поднял свои полные печали глаза и засмеялся, смех брызнул звонким водопадом звуков, симфонией тысяч утренних птиц перед восходом солнца.

Испуганная Роза испустила истошный вопль, и её пурпурное прозрачное платье всколыхнулось от невидимого прикосновения. Вопреки земному притяжению она приподнялась над полом и легко полетела по кругу. Платье под рукой невидимого мастера превратилось в бархатные огромные крылья, лицо Розы приняло облик милой и безобидной бабочки.

Окна и двери балкона широко распахнулись и тысячи фиолетовых бабочек залетели в зал и заполнили всё пространство.

Форма, как зачарованный, в неизвестном ранее блаженстве замер, глядя, как тысячи мотыльков подняли свою Королеву и плавно вынесли через балконную дверь на улицу.

Роза улыбалась Форме, повернув свою получеловеческую голову, её огромные тёмные томные глаза смотрели на него похотливо и бесстыдно. Миллионы крыльев взмыли над площадью и унеслись вглубь городского парка.

Форма вышел из оцепенения и выбежал на балкон - фиолетовый шлейф плавно исчез среди огромных зелёных деревьев.

Незнакомец зашевелился и поднял огромную голову выше крыш двухэтажных домов на площади. Затем он сел на асфальт и заметил пристальный взгляд Формы.

Незнакомец махнул ему рукой и улыбнулся. Его загорелое красивое строгое лицо озарила улыбка, белые ровные зубы выдавали здоровую породу, скорее, нетронутую дегенеративностью генетику хищника.

Незнакомец заметил фонтан и незамедлительно согнулся к нему лицом и одним глотком выпил всю воду в бутафорском блюдце. Довольный он достал из кармана пыльного плаща огромную сигару и чиркнул спичкой по крыше дома. Огромный шрам на покрашенной жести крыши закончился яркой вспышкой неистового пламени на конце спички - бревна. Незнакомец улыбался, глядя на Форму, и, подкурив сигару, выплюнул откушенный кусок в поле где-то за городом. Он втянул дым и закрыл от удовольствия глаза.

Форма встрепенулся, но заставил себя остаться на месте. Ему не было страшно, он сам был удивлён необъяснимой уверенности, что этот великан не принесёт ему несчастья.

Незнакомец открыл глаза и выпустил в небо, в пролетавшую над ним стаю птиц, облако дыма - парализованные птицы мягко упали на его потрёпанные джинсы. Незнакомец звонко и по-детски засмеялся, рот брызнул белым мрамором зубов.

Проснувшиеся птицы встрепенулись и взлетели над крышами домов.

Незнакомец присвистнул, птицы сбились в стаю и испуганно скрылись из вида. Он сделал ещё затяжку и, глядя на линию горизонта, мягко произнёс:

-Меня зовут Чел, Бобби Чел! Я тебя знаю, Стукач - Форма! Ты пишешь письма Богу! Стучишь на нас всех! Бессодержательно и безответственно, к сожалению!

Незнакомец нахмурился и медленно встал. Одна его нога наступила на бассейн, вторая на крышу дома. Он уходил по городу, за его рыжие ковбойские сапоги цеплялись антенные провода, арматура и остатки телеграфных столбов. Он неторопливо брёл в сторону городского парка к озеру и недовольно кричал: