Богдан Хмельницкий - Владимир Замлинский

Три дня и три ночи мы ждали, и с Качи-Сарая его величество через диван-чауша[71] послал нам радостную весть: «Если жители крепости питают кровную месть, то пусть казак Темиш остается в армянском квартале». Община паша весьма обрадовалась. Старый Эрби прочел молитвы всевышнему: хвала богу, с головы нашей спала великая скорбь и жестокое горе. Вражеский же сын — проклятый Темиш остался в доме Аветика. Писано в 5408 г. (1648 год н. э.)».

Когда Тимофей рассказал Хмельницкому, как его возили в крепость Кырк-Ер, но старейшины караимской общины крепости отказались его принять, гетман сразу понял причину этого. К нему уже не раз доходили угрозы этой общины о кровной мести. Дело в том, что на него была возложена общиной ответственность за смерть старшины Ильяша Караимовича, убитого казаками при переходе плывших по Днепру на помощь Стефану Потоцкому реестровых казаков на сторону восставших перед битвой под Желтыми Водами.

Сторонник польской шляхты старшина реестровых казаков Ильяш Караимович был выходцем из Крыма из рода Узунов, который и проживал в крепости Кырк-Ер. Он не порывал связи со своими сородичами и соплеменниками. И когда к ним дошла весть о смерти своего сородича, они поклялись совершить кровную месть и сообщили об этом Хмельницкому. Однако караимские старейшины крепости хорошо понимали, что значит для Ислам-Гирея анамат Тимофей, и постарались оградить себя от беды. Тем более что Сююн-ага пригрозил самой страшной угрозой, что к Балта-Таймезу дотронется топор.

Дело в том, что это старинное кладбище, расположенное близ крепости в долине, носящей название Иосафатовой, сплошь заросло вековыми дубами, рубить которые у караимов, унаследовавших от своих предков хазар верование древопочитания, считалось за великий грех. В переводе с татарского «балта-таймез» и означало «топор не коснется».

Все это было известно Хмельницкому, и он был рад, что сын вернулся из Крыма, избежав несчастья.

Прибежал казачок и доложил, что прибыли казаки с задержанным русским, просят принять их.

Когда он вошел в горницу, там уже были казаки от полковника Алексея Тимушкина, посланного им в Киев, и среди них мужчина с открытым лицом, статность которого подчеркивала ладно сидевшая на нем легкая одежда. Все поднялись. Он поздоровался и разрешил сесть. Потом обратился к русскому:

— Расскажи, какой ты человек и куда послан?

Видя, что перед ним сам Хмельницкий, человек подтянулся и слегка глуховатым от волнения голосом отвечал:

— Я есть стародубец Григорий Климов. Посылали меня мая в 26 день из Севска воеводы, стольник Замятня Леонтьев да Иван Кобыльский, с грамотами к Адаму Киселю. И как отъехал я от Киева версту, тут меня взяли запорожские казаки. Я им сказывал, что я московский человек, а послан из Севска к Адаму Киселю от воевод с письмами.

— А что это за письма? — Хмельницкий внимательно посмотрел на Климова. С минуту поколебавшись, тот добыл из-под кафтана свертки и протянул их Хмельницкому.

Хмельницкий взял протянутые письма, распечатал и стал молча читать. По его суровому сосредоточенному лицу трудно было понять, как он относится к прочитанному.

До нас не дошло содержание этих писем, но, зная содержание других, которые пограничные воеводы по указанию русского правительства послали в конце мая — начале июня 1648 года к Адаму Киселю и Иеремии Вишневецкому, в частности сохранившегося письма хотмыжского воеводы Семена Волховского Адаму Киселю, легко предположить, что русское правительство выражало в них беспокойство по поводу появления на Украине татар и предлагало совместно выступить против них. Русское правительство тогда еще не было осведомлено о полной растерянности польских властей в связи с восстанием на Украине. Да и о Хмельницком в России знали лишь из писем царю польских властей и того же Киселя, в которых он именовался не иначе как «разбойник», «простой холоп», «мятежник». Правда, в «отписках» (сообщениях) в Разрядный приказ воеводы Т. Бутурлин, З. Леонтьев, И. Кобыльский, Н. Плещеев сообщали о фактах, в частности о начале восстания, о разгроме польских войск запорожскими казаками во главе с гетманом Богданом Хмельницким, о сложившейся в связи с этим обстановке на Украине. Но хотя все эти отписки читали царю Алексею Михайловичу, он своего отношения к ним не высказывал, о чем свидетельствуют некоторые сохранившиеся на отписных листках пометы. На отписке от 30 мая 1648 года путивльского воеводы Н. Плещеева в Разрядный приказ о разгроме польского войска под Желтыми Водами и Корсунем и об изгнании шляхты из Левобережной Украины лаконичная помета: «Июня в 7 день государю и боярам чтеца, и те вести ведомы». Лишь на отписке от 7 июня 1648 года в Посольский приказ севских воевод З. Леонтьева и И. Кобыльского о борьбе украинского народа против польской шляхты и о его желании объединиться с русским народом помета более пространная: «Июня в 13 день с Иваном Ивановым сыном Кобыльским… Государь слушал и бояре. Указал государь послать свою государеву грамоту в Севск к воеводам, велеть за рубеж послать нарочного, кого пригоже, и велеть проведать подлинно о всяких вестях против сей отписки; а проведывать велел тайным делом». Очевидно, русское правительство еще не считало возможным проявлять открыто свое отношение к происходящему, но желало знать из первых рук о событиях на Украине. Указание «проведать подлинные вести» получил и Григорий Климов. Сейчас он сидел в горнице и ждал решения казацкого гетмана. А тот, окончив читать письма, посмотрел дружелюбно на Климова и, усмехаясь в свой слегка поседевший ус, проговорил:

— Пошто тебе к Адаму ехать, я тебе дам к царскому величеству от себя грамоту.

Встав из-за стола, он подошел к окну и, всматриваясь в широко раскинувшееся перед домом поле, продолжал говорить:

— Мне пишут князь Ерема Вишневецкий да Адам Кисель. Просят, чтобы татар не пускал воевать к ним, и предлагают мне мир. И я по их просьбе велел крымскому царевичу с войском отступить к Желтым Водам. А сам я с небольшими ратными силами в город Мошны отошел, а завтра буду держать путь к Черкассам. Собирайся, пойдем вместе. Там и уладим все.

Через два дня они встретились уже в Черкассах. Хмельницкий еще дружелюбнее беседовал с Климовым и передал ему два письма — царю Алексею Михайловичу и воеводе Леонтьеву.

— Да скажи на словах воеводам в Севске, — говорил в конце встречи Хмельницкий, — а воеводы бы к царскому величеству отписали, что мы очистили польские и литовские города по Днепр. А короля у нас не стало. И будет государя милость и жалование нам будет, так будем великому государю служить. Да скажи, что нынче ему, государю, на Польшу и на Литву наступать пора: подошло бы государево войско к Смоленску, а мы государю будем с другой стороны помогать.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});