Егерь - Евгений Астахов

со всех ног, воплощает перед собой знакомого волка. Зверь буквально выпрыгивает из его груди и принимает в себя заряд картечи, закрывая хозяина. Со спины поднимается огромный орёл и в один хлопок крыльев сокращает дистанцию. Ещё один выстрел. Птица исчезает.

Осталось два патрона.

Скоба идёт вниз и сразу назад.

Выстрел.

Карлос слишком проворно уходит с линии огня, лишь несколько картечин вырывают плоть из его бока. Кажется, у него ступень E в Ловкости.

А через один удар сердца он уже рядом, и мы начинаем возиться в партере.

Его кулак заставляет мою голову мотнуться назад. В ушах звон, а во рту хрустят сломанные зубы. Не сразу замечаю, что выбитое ружьё покатилось по земле. Повторный замах принимаю на жёсткий блок и отвечаю резким пинком по яйцам. Испанец щерится, припадая к земле. На лице мука с ненавистью. Руки выставлены вперёд. С костяшек падает кровь.

— Впервые Донни не соврал, — шипит он. — Надо же. Стоило его послушать.

— Стоило, — соглашаюсь я. — А теперь ты сдохнешь.

Плавно вынимаю засапожный нож.

— Это вряд ли, пендэхо, — с улыбкой замечает Карлос и достаёт из-за пояса свой собственный — керамбит.

Хищный изогнутый клинок смотрится гораздо внушительнее короткого ножика из запасов сурвера.

— Выглядишь ты паршиво, каброн. Много кровушки потерял, а я пущу ещё больше. Заставлю тебя хорошенько кричать и…

— Да закройся уже, балаболка, — фыркаю я.

Карлос скользит вперёд стремительным рывком. Сжигаю последний Спурт и двигаю деревенеющее тело. Грохот сходящейся стали наполняет воздух. Испанец лишь немного отстаёт от меня по скорости. Не ступень E у него в Ловкости, скорее всего D.

Моё предплечье раскрывается под глубоким порезом. Ключица Карлоса прыскает от колотой раны. Моя щека расходится на две части так, что язык может выскочить наружу. Перехватываю его руку и вгоняю нож в запястье, молниеносным движением распарываю к локтю, но отлетаю прочь от удара медвежьей лапой. Ощущение такое, будто меня сбил грузовой поезд.

Потому что позади ублюдка на секунду возникает громадная туша гризли. Это явно далось противнику с трудом. Зверь тускнеет и развеивается.

Лежу на спине, слепо шаря руками вокруг. Островок сознания плавает в океане боли. Синапсы зажигаются и гаснут, как светляки, пытаясь передать какой-то осмысленный приказ телу.

Карлос приближается качающейся походкой. Его реально штормит. Едва держится на ногах. Одна рука висит плетью и по ней обильно струится кровь.

Хорошенько я его достал…

— Проворный ихо де пута, — неразборчиво шипит он.

— Я ещё и в шашки неплохо играю, — язык с трудом ворочается во рту.

Под пальцами левой руки ощущается такой знакомый холод.

— Самеди придётся обойтись. Я… я выпущу… тебе кишки.

Керамбит в его руке дёргается, будто уже тянет прочь мои потроха.

Я — Стрелок Гилеада, и мой револьвер всегда со мной.

Где бы я не был.

Кольт Миротворец вываливается из кольца в подставленную руку. Соединяю ладони перед собой, будто хочу хлопнуть. Правая сжимает рукоять, левая — холодный патрон, найденный в траве. Он стремительно ныряет в камору барабана, а я спускаю курок.

Карлос реагирует на движение, пытаясь отшатнуться, но уклонение выходит неловким. Медленным.

И вместо лба, пуля прошивает его шею.

Усатый ушлёпок валится на спину, а его каблуки стучат по земле. Дыра в горле такая, что два пальца легко пройдут, но он всё ещё пытается остановить кровь. Чудо, что не задел позвоночник.

С трудом ползу на коленях, попутно подбирая упавший нож, и со вздохом замираю напротив испанца. Тот смотрит с лютой ненавистью и… непониманием. “Всё должно было закончиться иначе” — вот, что читается во взгляде.

— Больше не наслаждаешься моментом? — улыбка выходит вымученной.

Вряд ли он поймёт, о чем я. Да и плевать.

Его рука отлипает от простреленного горла и упирается в меня, словно это способно помешать.

Клинок погружается в широко раскрытый глаз, и я ощущаю мрачное удовлетворение. А вместе с ним… острое жжение.

Опустив взгляд, замечаю истаивающую змею, прежде обвивавшую предплечье испанца. Её клыки зарылись в кожу на моей груди.

Это… скверно.

Яд бежит по венам, а я лежу на боку, уставившись на труп Карлоса. Тело почти не слушается. Оно слишком устало. Получило слишком много ран. Потеряло слишком много крови.

Плевать на его неудобства.

Плевать на боль.

Плевать на желание сдаться.

Я пытаюсь активировать Магазин.

Снова.

И снова.

Мои глаза закрываются. Нет. Дрожащей рукой касаюсь лица и понимаю, что веки подняты, просто я ослеп. Зато уши ещё кое-как работают и регистрируют привычный звук возникшего портала. А чутьё улавливает нейтральный запах пластика и весьма характерный — Такирама.

Заставляю себя сдвинуться. Вслепую ползу, цепляясь пальцами за траву. Ползу на запах. Мышцы отказывают. Тело вырубает один рубильник за другим. Я ползу бесконечно долго.

Ощущаю под руками гладкую прохладную поверхность вместо колкой травы и рассыпчатой земли. Больше не могу пошевелиться.

Так близко, и так далеко.

А потом сознание исчезает во тьме.

Глава 22

Тело, лежащее на прозекторском столе, не похоже на моего брата. Это не он. Это не может быть он.

Потому что я помню Лёшку улыбающимся, гиперактивным и загорелым. Его горящие глаза, когда речь заходила про любимые тачки и новую пассию. Его мечту открыть мастерскую, где будут тюнинговаться самые дорогие и крутые машины в городе. Его неуёмную жажду жизни, подколки и выходки.

Меня ведь не было всего год. Кто этот бледный измождённый парень? Что он сделал с моим братом? Почему под его глазами залегают огромные синяки, зубы покрывает жуткий налёт, а целая россыпь чёрных мелких точек пятнает внутренние сгибы локтей.

Патологоанатом отворачивает лист бумаги на планшете и сухо спрашивает:

— Стрельцов Алексей Петрович? Подтверждаете?

Я вижу, как желваки играют на лице отца. Его сильные руки напрягаются, сцепленные между собой. Он кивает, и я хочу одёрнуть его. Остановить. Это ошибка. Это чудовищный пранк. Это не Лёшка!

— Как это произошло? — поседевшая мама прекращает рыдать, лишь чтобы задать вопрос.

— А ты как думаешь?! — рявкает отец. — Твоя порода! Слабаки! Мямли! Рохли!

Его костяшки хрустят. Мышцы змеями вздуваются на руках.

— Остановка сердца в результате передозировки героином, — дождавшись пока утихнет отец, отвечает патологоанатом. — Мы нашли большое количество примесей в организме — следы крахмала, соды, крысиного яда и левамизола. К сожалению, наркотики сейчас сильно разбавляют, — он пожимает плечами, словно речь идёт о добавлении пальмового масла в сыр.

Я больше не могу находиться в этом помещении. Торопливо выхожу на улицу. Дышу учащённо и всё равно задыхаюсь. Ногти впились в кожу на шее. Меня колотит,