Сфинксы северных ворот - Анна Малышева

Художница обратила внимание на то, что ее одежда, которую она вчера оставила сушиться в ванной комнате, аккуратно сложена в стопку и лежит рядом с калорифером на стуле. Тут же стояли мокасины, набитые комками из газетных листов. «Жанна постаралась, — поняла она. — Это намек, чтобы я быстрее отсюда убралась. Что ж, понятно… Но сперва мне придется кое на что взглянуть, раз уж я сюда попала…»

Сбросив халат, она натянула высохшую одежду и обулась. Выйдя из коттеджа, Александра не обернулась. Она чувствовала, что дом, оставшийся за ее спиной, пуст.

Оказавшись во дворе, она сразу направилась к сторожке. Ворота были заперты, но калитка, как убедилась Александра, открыта. «Ее оставили специально для меня, — поняла женщина, оглядывая пустынный двор, залитый ярким утренним солнцем. — Чтобы я беспрепятственно ушла. Кажется, я снова попала в сказочный пустой замок великана… Мне разрешено уйти, но я остаюсь, и чем все это кончится, неизвестно…»

Дверь в сторожку была заперта. Подергав ее, Александра попыталась заглянуть в единственное окошко, но оно оказалось наглухо завешено изнутри плотной синей тканью. «Кажется, никого там нет… — Женщина все больше проникалась тревогой, которую внушало ей безмолвие этого места. — Да есть ли кто-нибудь во всем поместье? Неужели я одна?»

Медленно, поминутно останавливаясь, оглядываясь и прислушиваясь, Александра направилась к парку. Ей все еще не верилось, что ее могли оставить одну, но она уже начинала допускать такую возможность. «Кабинет Пьера на сигнализации, в случае чего сразу приедет полиция… Все прочее, кажется, бросили на произвол судьбы. Если что-то случится, отвечать придется мне… Может быть, в этом и расчет? Нужно срочно уходить!»

Рассудок советовал немедленно бежать, но Александра переживала одну из тех минут, когда его советы не имели для нее никакой ценности. Это случалось в самых острых и спорных ситуациях, и случалось не раз: разум настойчиво взывал к ее осмотрительности, но женщина повиновалась совсем другим, невнятным, темным, едва слышным сигналам, которые подавала ей интуиция.

Она шла по одной из тех аллей, которые недавно были заново проложены и красиво засыпаны гравием. По сторонам тянулись обширные лужайки, покрытые свежей травой, проросшей сквозь прошлогоднюю рыжую листву. Александра лишь смутно помнила направление и потому двигалась наугад, сворачивая с одной дорожки на другую, то попадая в заброшенные уголки парка, где ноги чуть не по щиколотку тонули в грязи, то вновь случайным образом выбираясь к окультуренным местам и ступая по голубоватому гравию. Она сознательно искала более заболоченные участки, помня, что беседка появилась из чащи внезапно, словно выброшенная волной деревьев, а окружали ее совсем уж дикие, запущенные заросли, где нельзя было предположить наличие построек.

Так произошло и на этот раз. Тропинка, по которой уже без всякой уверенности двигалась Александра, внезапно вильнула, и художница вновь увидела идеально круглую поляну с аккуратно подстриженной травой и барочную каменную беседку с крышей в виде раковины. Женщина на миг остановилась, борясь с волнением. Сфинксы, охранявшие вход в беседку, были обращены лицами прямо к Александре. Вновь тронувшись с места, художница ступала медленно, словно каменные изваяния в любой момент могли ожить и напасть на нее. Она всматривалась в их непроницаемые лица, жадно выискивая знакомые черты… Наконец подошла вплотную и поочередно склонилась над каждым сфинксом, рассматривая их в упор.

«Ничего… Ничего общего с Дидье и с теми двумя сфинксами, у „Дома полковника“! — Выпрямившись, она растерянно обводила взглядом изваяния. — Получается, совпадение только одно… Но это еще не значит, что портрет с натуры был сделан только один! Очевидно, все четыре сфинкса — чьи-то индивидуальные портреты… „Шепсес анх“, живой образ! Так же, как в Египте сфинксы были портретом царя или царицы… Но я узнаю2 только одно лицо! И… неужели только я одна узнаю2 его?! За все эти годы ни отец, ни мать, ни бабушка не обратили внимания, что Дидье — копия левого сфинкса, лежащего у их ворот?»

Поднявшись по ступеням в беседку, художница опустилась на скамью и вспомнила разговор с Симоной, которая привела ее сюда в первый раз. Тогда был вечер, темный парк смотрел загадочно и неприветливо, и от этого места у Александры осталось жутковатое ощущение. Сейчас сияло солнце, зеленеющая на просвет чаща полнилась птичьим гомоном, безоблачное небо было лазурным и безмятежным, но Александра все равно чувствовала тревогу.

«Я одна во всем парке, теперь ясно! Я бы заметила слежку… Сколько раз внезапно оборачивалась! Да на таких узких тропинках и негде спрятаться! Даже в сторону особо не отскочишь, по обочинам бурелом, кустарники, болотца… Меня оставили здесь одну!»

А между тем ей нужна была помощь. Александра твердо решила не уходить, пока не осмотрит склеп, о котором велось столько разговоров, но даже не представляла, в каком направлении ей двигаться и как должно выглядеть это сооружение. «Склеп полуразрушен, но находится в процессе восстановления, говорила Симона. Постаменты от сфинксов уцелели… Я должна узнать эту постройку, тем более что парк вовсе не богат сооружениями! Но… куда идти?»

Выйдя из беседки, Александра обошла кругом всю поляну, всматриваясь в чащу и пытаясь найти хотя бы признаки другой тропинки. Она изначально предполагала, что беседка и склеп должны быть расположены неподалеку друг от друга, но теперь ей начинало казаться, что это предположение ошибочно. «Собственно, почему я так решила? Парк огромный… Они могли быть далеко друг от друга. И потом, в склепе велись восстановительные работы, значит, туда должна вести не тропинка, а настоящая дорога, чтобы возить материал, скажем… Пусть даже на тачках, если не на грузовике. Камень, кирпичи, тот же мраморный алтарь, который никак не доставят из Китая… И наконец, ящики, зловещие ящики с останками, которые перенесли в склеп…»

Ей пришлось вернуться по уже известной тропинке и снова дойти до обитаемых мест. Стоя на главной аллее, неподалеку от развалин замка, Александра беспомощно оглядывалась. «Кости стали находить, когда взялись копать канавы под дренаж… Значит, разбросаны останки были по местам, которые уже осушены и обихожены. Вряд ли их растащили по всему парку, хотя могло быть и такое… Толпа в гневе способна на многое! Но логично предположить, что массово находить кости стали в непосредственной близости от склепа. Где же он? Неподалеку от коттеджа или на самой окраине парка?…»

Она брела по аллее, время от времени подчиняясь зову какой-нибудь боковой дорожки, бегущей вдаль, между деревьев и кустарников, насажденных уже не руками садовников, а самой природой, двести лет царившей в парке.

Когда-то парк, предположила Александра, был регулярной планировки, так называемой французской. В этом ее убеждала прямизна рассекающей его главной аллеи, правильная форма огромного мощеного двора, обширные лужайки по бокам развалин замка. Прежде там, несомненно, располагались газонные или «кружевные» партеры, с тщательно подстриженными и математически точно расположенными тисовыми деревьями или самшитом. Цветной гравий и песок, цветочные клумбы — все это должно было представлять чудесное зрелище, самый эффектный вид на которое открывался из верхних окон не существующего нынче замка.

«Конечно, парк был регулярным! — Вернувшись на центральную аллею, Александра бросила взгляд в сторону развалин замка, отчетливо видневшихся в конце перспективы. — Вот главная ось, она проложена перпендикулярно фасаду бывшего дома. По ту сторону фасада, ровно напротив, — центральный въезд и площадка. Значит, по мою сторону перспектива оси должна простираться до своего логического завершения — до горизонта или до архитектурного сооружения…»

Старые деревья центральной аллеи, высаженные через одинаковые промежутки, несомненно, были некогда подстрижены на равной высоте. «Либо, что куда забавней, садовники их стригли по убывающей, — предположила художница, — все ниже и ниже, по мере удаления от замка. Вероятно, из-за этой уловки в те времена аллея казалась поистине колоссальной длины! Стоя в ее начале, никак нельзя было предположить, какой она окажется в конце, хотя, казалось, аллея просматривалась до последнего шага…» Эти забавные игры с перспективой, практиковавшиеся создателями регулярных садов, когда-то занимали внимание Александры, как занимали ее вообще все иллюзии, которыми склонно было тешить себя человечество. Сейчас деревья вольно разрослись, их четкая прежде линия была разбита порослью, которую в дальнем конце парка еще не до конца расчистили.

«Забавно, — думала она, невольно поддаваясь очарованию этого безлюдного места, которым, казалось, навсегда завладели птицы и солнечные лучи. — Когда-то ландшафтным архитекторам мало было просто соблюсти геометрию — они стремились целиком поработить природу, улучшить ее. А улучшить в ту славную эпоху абсолютной монархии и больших империй значило создать иллюзию увеличенных расстояний. Чем огромнее казался парк, длиннее аллеи, бесконечнее самшитовые боскеты — тем лучше! По идее, стоя здесь и глядя вдаль, я должна упираться взглядом прямо в горизонт, туда, где восходит солнце. Ось перспективы идет с запада на восток. Парк расположен на плоской равнине, склонной к заболачиванию, как и Версаль. Ничто не может задержать взгляд… Для регулярного парка — идеальное место!»