Том 9. Драматургия (86) - Алексей Николаевич Толстой

меня в измене республике?

Гул голосов.

Вот обвинительный акт. Меня обвиняют в раболепстве перед двором Людовика Капета, меня обвиняют в тайных сношениях с изменником Дюмурье. О, Сен-Жюст, ты ответишь мне за эту низкую клевету.

Аплодисменты.

Вы покушаетесь на мою жизнь. Мой инстинкт подсказывает мне защищаться. Каждый пункт обвинительного акта я разобью, как глиняную химеру. Я вас похороню под любой из моих заслуг. Вы их забыли. Напоминаю. Когда Лафайет расстреливал вас из пушек на Марсовом поле,15 я объявил войну монархии. Десятого августа я ее разбил. Двадцать первого января я ее убил.16 Я, как перчатку, швырнул к ногам монархов Европы окровавленную голову короля.

Бурные аплодисменты среди публики.

Герман (звонит). Неужели вы не слышите звонка?

Дантон. Голос человека, защищающего жизнь и честь, должен заглушить звон колокольчика. Да, в сентябре я поднял последние волны народного гнева. Народ зарычал так свирепо, что герцог Брауншвейгский в ужасе отдернул руку, уже протянутую к Парижу. Европа затрепетала. Я выковал народу оружие из золота аристократов. Две тысячи революционных батальонов я бросил на восточную границу. Кто смеет бросить в меня камень?!

Аплодисменты, крики, в Дантона бросают цветы.

Голоса в публике:

– Да здравствует Дантон!

– Да здравствует народный трибун!

– Мы требуем освобождения!

– Освободить, освободить Дантона!

– Долой революционный трибунал!

– К черту судей!

Герман (звонит). Объявляю перерыв на десять минут.

Дантон. Народ, ты сам будешь судить меня. Твоему суду и справедливости отдаю свою жизнь.

Рукоплескания, крики.

Занавес

Картина девятая

Площадка перед зданием революционного трибунала. Третий день процесса. Обеденный перерыв, сквозь окна видно, как сторожа убирают зал суда.

Симон (появляется на площадке. В окно – сторожу). Алло! Пашен.

Сторож (выглядывая в окно). Что тебе?

Симон. Я недурно пообедал здесь, за углом в кофейной.

Сторож. Ну, и вари себе на здоровье, если ты сытно пообедал.

Симон. Не в том дело, Пашен. Пропусти-ка меня, старина, в трибунал. Я хочу заранее занять местечко поближе.

Сторож. А ведь дела-то плохи. Судьи совсем струсили, Дантон делает с ними что хочет.

Симон. Дантон рычит так, что его слышно на другом берегу Сены. Весь народ за Дантона. Коммуна также за Дантона. Вот дела какие.

Сторож. Получается так, что не Дантона судят, а Дантон судит революционный трибунал.

Симон. Скажу тебе по совести, Пашен, я сам ничего больше не понимаю: за кого мне стоять, за Дантона или за Робеспьера? Дантон друг народа, и Робеспьер друг народа. И тот и другой мне очень нравятся. Но почему-то все же одному из них нужно отрубить голову. Пойми меня, Пашен, – я выпил перед обедом целых три аперитива и впал в страшную меланхолию, я не могу решить, кому из них нужно отрубить голову. Мой патриотизм сбит с толку.

Сторож. Ну, иди, я тебя пропущу.

Симон уходит в подъезд, и затем видно через окно, как он проходит на места для публики. На площадке появляются Колло и Фукье.

Колло. Победа Дантона будет поражением революции. Дантон – это остановка. Это революция, ушедшая в пищеварение. Его необходимо убрать с дороги какой бы то ни было ценой, хотя бы ударом кинжала.

Фукье (нюхает табак). Обвиняемые требуют вызова в суд депутатов Конвента и членов Комитета общественного спасения.

Колло. Но тогда мы погибли, этого нельзя допускать!

Фукье. Это их право. Закон бессилен отказать.

Колло. Привлеки еще свидетелей обвинения.

Фукье. Свидетели все уже допрошены.

Колло. Найди новых. Заплати им денег. Мы рискуем сейчас своей головой. Плати им по тысяче франков за каждое слово.

Фукье. Дантон все время обращается к народу.

Возбуждение в зале и суде не поддается описанию. Судьи сидят, повесив носы, как мокрые вороны. Дантон, Камилл и Лакруа так ругаются, что женщины визжат от наслаждения.

(Протягивает табакерку.) Прошу. Большой ошибкой было начинать этот процесс.

Колло. Я говорил Робеспьеру, что нужно обождать. В народе еще бродят дрожжи анархии. В Париже еще не притупился вкус к переворотам и мятежам. Идея железной государственной власти еще не опирается на народные массы.

Фукье. Что же ответил тебе на это Робеспьер?

Колло. Робеспьер, как всегда в таких случаях, застегнул наглухо сюртук, и нос у него стал белый, как кость.

Фукье. Может быть, он и прав.

Входит Сен-Жюст.

Сен-Жюст. Я тебя искал, Фукье: только что получен донос из Люксембурга. В тюрьме раскрыт заговор. Жены Дантона и Демулена организовали раздачу денег народу. Сторожа подкуплены. Готовится разгром тюрем, говорят, что здание Конвента будет взорвано.

Колло. Мы спасены!

Фукье. Есть свидетели?

Сен-Жюст. Арестованы восемнадцать человек. Пока молчи обо всем. Я иду в Конвент и заставлю его спешно издать декрет, – чтобы процесс продолжался при закрытых дверях.

Фукье (захлопывая табакерку). Да, это смертный приговор.

Занавес

Картина десятая

Там же через час. У решетки толпится народ. Сквозь окна видны в зале трибунала судьи, обвиняемые, часть публики.

Дантон (видный во весь рост в окне). Вы должны знать правду. Франции грозит диктатура. Шайка честолюбцев и негодяев стремится набросить железную узду на республику. Смертельная опасность грозит всем вольностям, правам человека и завоеваниям революции. Я обвиняю Робеспьера, Сен-Жюста, Кутона и Колло д'Эрбуа в стремлении к диктатуре. Я обвиняю их в государственной измене. Они хотят утопить республику в крови, разогнать Конвент и учредить Директорию.17 Народ, ты требуешь хлеба, а тебе бросают головы твоих трибунов. Ты томишься жаждой, а тебя заставляют лизать кровь на ступеньках гильотины.

Голоса в толпе:

– Долой диктаторов!

– Долой, долой, долой диктаторов!

– Да здравствует Дантон!

Отдельный голос. Он правильно говорит. Вместо вина нам дают пить кровь. Нем бросают отрубленные головы вместо хлеба.

Женские голоса. Хлеба, хлеба, хлеба!

Отдельные голоса. Граждане, идем разнесем трибунал! Граждане, пароль: Дантон и хлеба!

Голоса:

– Дантон и хлеба!

– Дантон и хлеба!

– Дантон и хлеба!

Толпа напирает, несколько солдат с ружьями стараются ее оттеснить.

Дантон (кричит судьям). Мерзавцы! Вы слышите, что кричит народ! Держите крепче свои головы.

Камилл (кричит судьям). Мы требуем отдельной комиссии.

Герман (звоня в колокольчик, схватившись за растрепанный парик). Я призываю вас к порядку. Имейте уважение к суду.

Лакруа. Это не суд, а шайка подкупленных мошенников. Замолчи, негодяй.

Камилл. Герман, поправь парик, он упадет в чернильницу.

Геро. Гражданин председатель, именем Фемиды, перестаньте звонить, у меня лопнут уши.

Дантон. Приказываю тебе прервать эту гнусную комедию.

Камилл. Мы требуем прервать заседание до созыва комиссии.

Лакруа. Прервать заседание! К черту!

Шум, судьи растерянны, обвиняемые встают. Толпа ломится к окошкам.

Дантон.