Ты никогда не исчезнешь - Бюсси Мишель

Боколом, снова мысленно простонала Савина, а нормальным языком ты говорить не можешь?

Нектер вдобавок к своим актерским талантам решил поиграть еще и в сценариста и приступил к нескончаемому изложению всего, что он узнал про доктора Либери: усыновление ребенка, его увлечения и фобии, расписал по минутам утро, когда Эстебан исчез, упомянул пляж, полотенце, пуловер, эспадрильи, монетку в один евро, свой звонок в «Пекарню Ламии»…

— На всякий случай, — поспешил уточнить Нектер, — не то чтобы я проверял, хорошо ли ты выполнил свою работу, но лучше два раза пройтись тряпкой по стеклам, чем ни разу, верно? Так вот, я поговорил с подавальщицей, с хозяином, а потом и с хозяйкой, которая рассказала мне… про канеле!

Даже если лейтенанту Ибану Лазарбалю и показалось, что собеседник слегка перестарался, все же на него это произвело впечатление.

— Здорово, Леспинас. Вытащить все это десять лет спустя.

— Ты впервые от меня услышал о канеле?

Лазарбаль лишь усмехнулся:

— Ты все же не увлекайся. Скажем так: ты только что перешел в мой лагерь.

— Твой лагерь? Что за лагерь?

— Лагерь тех, кто всегда сомневался, что это был несчастный случай.

— И… много вас там?

— Теперь нас двое!

Следующую четверть часа занял монолог Лазарбаля, Нектер лишь изредка прерывал его междометиями, почерпнутыми из овернского фольклора.

— В самом начале, Эрве, когда Мадди Либери сообщила нам об исчезновении ее сына, мы остановились на трех гипотезах. Побег, утопление или похищение.

Гм….

— Разумеется, мы все предполагали утопление, это представлялось наиболее вероятным, мальчик просто-напросто ослушался матери. Но пока не было найдено тело, нельзя было пренебречь и остальными двумя возможностями. Впрочем, они очень быстро свелись к одной, ведь если десятилетний мальчик сбежал и его не нашли, то, значит, он или неудачно откуда-то свалился, и мы возвращаемся к несчастному случаю, или с кем-то неподходящим встретился.

Н-да….

— Три недели мы расклеивали листовки, давали на радио объявления на трех языках, французском, баскском и испанском, помещали фотографии в газетах… Думаю, в наших краях не осталось человека, который не знал бы, кто такой Эстебан Либери и как он выглядел. Когда двадцать девять дней спустя его тело нашли в воде около Урруньи, многие в нашей команде вздохнули с облегчением. Должен признаться, и я тоже, даже если «облегчение» не слишком подходящее слово.

Ага.

— Больше никаких тайн, никакого таинственного похитителя, державшего в страхе все семьи от Бордо до Бильбао. Мальчик утонул, просто утонул, и его тело снесло течением… Разумеется, мать не пожелала с этим смириться, ведь несчастный случай означал ее ответственность. Все четыре недели она с нами сотрудничала, мы были ее единственной надеждой, а тут она вдруг стала нас… доставать.

О-хо-хо.

— Да, Эрве, она всех достала. Вот зануда! Она работала врачом, деньги у нее были, и она нанимала адвокатов, чтобы все перепроверять. А те нанимали экспертов, которые городили невесть что. Например, утверждали, будто тело, если учитывать морские течения за тот месяц, не могло доплыть от пляжа в Сен-Жан-де-Люз до Урруньи.

Угу.

— Угу, вот именно. Но тело Эстебана нашли-таки возле Урруньи. Эксперты сделали анализ воды из его желудка, исследовали следы водорослей и планктона в его легких — все без толку. Они искали следы борьбы на его коже, но тело столько дней мокло в океане… Тем не менее частные судмедэксперты — да-да, они существуют — решили, что выявили подкожные кровоподтеки. По их мнению, это были следы сильного давления рук взрослого человека на предплечья мальчика. Мадди Либери категорически утверждала, что в то утро, когда он утонул, следов этих не было.

А?

— Большинство коллег отступились. Как ни крути, решать судье, а для него дело было прекращено. Ты же сам знаешь, адвокаты лают, а караван правосудия идет. Вот только есть и другая поговорка — «упрямый, как баск»! Почти такой же упрямый, как овернец, Эрве! А меня в этом деле с самого начала смущали мелочи. Например, так и не найденные эспадрильи. Мы все прочесали, на земле и на море, мы нашли бы их, если бы Эстебан оставил их на пляже и даже если бы он пошел в них купаться. Зато если он кого-то встретил, если этот кто-то оставил их себе… А еще я, как и ты, добрался до медовых канеле.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Да ну!

— Понимаешь, да? Усомниться в заключениях экспертов из-за пары эспадрилий и булочки за тридцать сантимов? Эту подробность все отбросили, тем более что в утро, когда случилась трагедия, Эстебан в булочной не показывался. Никто не хотел видеть, что мы имеем дело с противоречащими друг другу сведениями. Эстебан панически боялся пчел и запаха меда, здесь все свидетельства сходятся, я всех опросил: его школьных учителей, преподавателя сольфеджио, его психотерапевта. С другой стороны, если только хозяйка «Пекарни Ламии» не врет, Эстебан каждое утро покупал медовую булочку.

И?..

— И тогда из этого можно извлечь единственный простой и логичный вывод: Эстебан покупал эти булочки не для себя, а для кого-то другого.

— Для мамы?

Лазарбаль, удивленный тем, что его коллега наконец произнес настоящую фразу, пусть даже всего из двух слов, сделал короткую паузу.

— Нет, Мадди Либери всегда твердила, что ничего об этом не знала. Она считала, что Эстебан оставляет себе сдачу в награду за то, что каждое утро заходит в булочную, а потом бросает монетки в копилку.

— Так, значит, — Нектер снова сделался разговорчивым, — ты предполагаешь, что Эстебан между «Пекарней Ламии» и домом каждое утро с кем-то встречался? С кем-то… кто хотел есть?

— Вот именно! Ты, Эрве, пришел к тому же, к чему и я. Я поговорил с окрестными бездомными, но это ничего не дало. Ни дворники, ни те, кто с утра пораньше выгуливает собак, — никто ничего не видел. Я в конце концов решил, что мальчик стеснялся отказаться от подарка булочницы и выбрасывал канеле в ближайшую помойку.

Ну…

— Можешь предложить объяснение получше? Мадди Либери из-за этой загадки окончательно потеряла голову. Она зациклилась на том, что сына похитили, и всех достала, поскольку у нас не было версий. К тому же мы расклеили по всему побережью сотни листовок с фотографией Эстебана, невозможно было все их содрать. Стоило ей выйти из дома, и она видела лицо сына… Может, они даже и теперь, хотя прошло десять лет, где-то остались. В итоге она через несколько месяцев уехала в Нормандию, чтобы там начать новую жизнь. Надеюсь, сейчас ей получше. Знаю только, что с ней работал психотерапевт. Эстебан тоже ходил к психотерапевту… И когда я с этим психотерапевтом поговорил, у меня и зародилось сомнение — четвертая гипотеза, самая поганая из всех.

Нектер промолчал — не мог подобрать годное междометие.

— Самоубийство, Эрве!

Савина, не удержавшись, вскрикнула, и Лазарбаль удивился и насторожился:

— Там рядом с тобой кто-то есть?

— Нет-нет.

— А то знаешь, даже если срок давности вышел, все, что я тебе говорю, конфиденциально.

— Конечно, не переживай. Это всего лишь стажерка Ларош… Чаю мне принесла… А я его выплеснул, на кой мне ее чай?

— Ты какой-то странный, Эрве.

— Почему странный?

— Как будто ты мне не из участка звонишь.

И в ту же секунду, словно желая рассеять сомнения лейтенанта Лазарбаля, взвыла сирена. Машина жандармов пронеслась по тихой улочке и, взвизгнув тормозом, остановилась прямо перед мэрией. Нектер хотел бы задать баскскому лейтенанту еще несколько вопросов, и в первую очередь узнать имена психотерапевтов Эстебана и Мадди Либери, но жандармы уже были на крыльце.

— Я тебе перезвоню, коллега, тут срочное дело.

Они такой шум подняли — теперь Лазарбаль точно не усомнится, что говорил с полицейским.

Мгновенно сбежались узнать, в чем дело, все сотрудники мэрии, до того сидевшие по своим кабинетам. Сушняк, Жеральдина, Удар…