Племя - Павел Сергеевич Бутяев

знаю, чего ожидать от этого всего, от города, от жителей. Ты пойдешь сегодня ко Льву?

— Я думала, МЫ пойдем сегодня к нему, — ответила Роза, твердо поставив слона в центр доски. — Он нормальный человек, тем более образованный. Почему нет?

— И не ты ли называла его странным?

— Гением! Я сказала, что он странный гений.

Шон посмеялся, в очередной раз бессмысленно передвинув фигуру. Он пытался делать вид, что контролирует ситуацию и действует по своему четко запланированному плану, но получалось у него это не очень. Роза схватила двумя руками короля и ладью, вдруг поменяв их местами. Шон посмотрел на нее вопросительно, даже отчасти возмущенно, словно прямо сейчас она его оскорбила или нарушила правила игры, а может сказала некий полный абсурд. Роза поймала на себя этот взгляд и совершенно спокойно, даже слегка ухмыляясь ответила:

— Рокировка.

— Эх… — вздохнул Шон. — Я уже совсем все позабыл, — и вновь переставил фигуру, совсем не понимая смысл. Роза кончиками пальцев взяла ферзя и поставила прямо перед королем Шона, объявив мат.

— Все. Ты проиграл, — улыбнулась она.

— Неудивительно, — посмеялся в ответ Шон. — Ладно, игрок в шахматы из меня никакой.

Роза рассмеялась, убирая гремящую фигурками доску в шкафчик. Родригес обратил внимание на огромную вазу, стоящую в углу гостиной. Его накрыли воспоминания о первом дне в этих местах, о его встрече с Розой.

— Помню я одну вазу, — проговорил с широкой, оголяющей зубы улыбкой Шон, указывая на вазу. Роза сначала не поняла, о чем идет речь, а потом, закрыла глаза и так же залилась смехом.

Так, в воспоминаниях о прошлом, как радостных, так и не очень, прошел весь день, пока солнце полностью не скрылось за горизонтом. Нужно было идти ко Льву, а жил он всего в сотне метров отсюда.

В числе прочих воспоминаний и тем для разговоров был также вопрос неудачного поиска коллеги Шона. Сам Родригес казался очень потерянным, когда речь заходила об этом. В первые секунды обнаружения Орлова мысли были только о нем — такой вот он странный человек, даже жуткий, ему удалось точно проникнуть в разум. Шон никогда не забудет это чувство, когда по всему телу волной разливается холод, перед глазами легкой дымкой встает туман, а в голове только мысли о спасении. Но, как отметил сам Родригес, отчаяние так же быстро покинуло его, как и появилось. Скорее всего, повлияло на то их прибытие в этот город. Светлоград должен стать для них новым домом, хотя бы из-за того, что больше им идти некуда.

Свернув с основной дороги на узкую самодельную тропу, по краям которой проходил небольшой ров, о предназначении которого оставалось только догадываться, в глаза сразу же бросился двухэтажный дом, огражденный высоким каменным забором с парой фонарей на каждом углу. Тропа обрывалась прямо перед широкими железными воротами, слегка приоткрытыми так, что сквозь них слегка просачивался свет еще одного уличного фонаря. Сам двор оказался не очень богатым: к дому вела редкая каменная дорожка, сзади виднелась небольшая пристройка, вроде сарая, а по обеим сторонам росли пару берез, длинные ветви которых касались крыши еще не осыпавшейся до конца листвой. Дом был сделан из коричневого и белого кирпича, с высокой черепичной крышей. Фундамент оказался довольно высоким, так что спереди к дому вела лестница с узкими, испачканными в грязь ступеньками.

Приоткрыв тяжелую дверь, в дом сначала вошла Роза, а сразу же за ней, чтобы не впускать холод, в помещение занырнул Шон. Лица сразу же загорелись от тепла, онемевшие пальцы наполнились кровью, отчего их движения стали такими плавными. Из дальней комнаты, которую отделял от прихожей длинный коридор, доносился треск камина. Преодолев темный коридор, Роза увидела Льва, мирно сидящего за книгой прямо возле камина. Увидав своих гостей, он слегка улыбнулся, отложив книгу на край стола, и медленно приподнялся.

— Рад, что вы соизволили прийти, — медленно проговорил он, слегка кивая головой в сторону каждого. — Прошу, присаживайтесь. — кресла в его доме оказались настолько мягкими, что, сев в них, тело мгновенно утопало. — Как вам город? Освоились?

— Еще нет, но нам уже все нравится — моментально ответила Роза, подперев голову своей рукой.

— А с Вадимом-то Александровичем уже познакомились? — спросил Лев, и в его голосе в этот момент слышалась капля иронии или даже презрения.

— Да, — тихо и медленно говорила Роза, растерявшись из-за такого голоса Льва.

— И каким вам показался этот человек?

— Странный и жуткий — ответил Шон, всматриваясь в горящие палки в камине. — От одного его взгляда плохо становится. А как заговорит о чем, так всегда таким голосом, словно смертный приговор назначает.

— Вы его презираете?

— Нет, конечно нет! — вскрикнула Роза, сильно переживая насчет их репутаций в городе.

— Да, — твёрдо сказал Шон, из-за чего почувствовал на себе уже второй недовольный взгляд Розы за сутки. — То есть, я имею в виду, нет. Ну, вообще, он мне не нравится, но я его не сказать, что презираю. Я, скорее… хотел сказать… Эх, — вздохнул он, запутавшись в речи, — к черту!

— Вам не стоит бояться правды. Смело можете говорить правду о нем. Я сам, хочу вам сказать, не люблю этого человека. С некоторых пор он даже стал мне противен. Но я не думаю, что вам будет интересно слушать это.

— Я бы с удовольствием послушал, — возразил Родригес и, как бы извинившись, взглянул на Розу.

— До начала этого конца света большая часть нашего города жила в санатории, что километрах в десяти отсюда. Как все началось, эти люди, во главе с Вадимом, отправились в город. "Ну да пусть, — думал тогда я, — для многих из них этот город и есть родной дом". Да жаль, что не так все обернулось. Тех, кто жил здесь, поперли из своих же домов. Как собак, на улицу выгнали. Представляете? Кого на станцию устроили, ток вырабатывать, кого военными устроили, да если бы военными были — то еще неплохо, а то, на деле, мясо пушечное, не более, чтобы мародеров подавлять с мутантами. Мне повезло еще, что я в своем доме остался. Он-то, Вадим, думает, я ему благодарен за это, что жизнь отдам за него. Ни за каким чертом он мне не сдался! Пусть забирает хоть дом, хоть копейку последнюю! Мне осталось и так немного, болею я, а он своими словами мне ещё больнее делает. Говорит, мол занятия мои "неблагодарные", что все, видите ли, работают, а я бездельничаю. Культура для него — безделье! Фу! — воскликнул Лев, повернув голову к камину. — Мерзость! Оттого нам и дано все