ТРЕБУЕТСЯ ЧУДО. Сказки большого города - Сергей Абрамов

— Атас, бурш, к тебе крадутся типы. И здесь покоя нет. Мотаем, быстро!

Ильин мгновенно пришел в свое нормальное сегодняшнее состояние — низкого старта, снялся с него, со старта то есть, и боком-боком порулил сквозь толпу к фонтану, чтобы обогнуть его незамеченным, и нырнуть в известную еще с Той жизни тихую аллейку, которая вела не то к розарию, не то к колумбарию, не то к виварию — Ильин давно запутался, что было и что есть. Помнил лишь, что за розарием-виварием имеет место выход из парка. Ильин даже не смотрел, откуда крадутся. Он спиной чувствовал опасность, а может, это Ангел его в спину подталкивал, может статься, но продвигался Ильин к цели быстро и уверенно, вот уж и фонтан рядом, вот уже можно протянуть на ходу ладошку и побулькать чуток в цветной водичке, но в сей же секунд взяли Ильина под локотки, резко притормозили, а знакомый голос Мальвины произнес:

— Куда это вы так поспешаете, либер фюрер?

Да, да, вы правы, это именно Мальвина произнесла, поскольку именно она и стояла у фонтана — немолодая, но красивая, гордая, уверенная в своей неотразимости фрау! — и укоризненно смотрела на беглеца. Дубленочка ее обливная серебряная так и сверкала в карнавальной ночи, так и пускала по сторонам лучики-зайчики.

Ильин дернулся, не отвечая. Не тут-то было: держали крепко. Он глянул, кто держал: ну конечно, Арлекинша, ну конечно, Панталошка, бабы-сволочи, бодибилдингом туго накачанные. Баллоны! Куда против них хилому-то Ильину.

— Ты сейчас уже не Ильин, — странно-странно сказал Ангел.

Странно-то странно, а Ильин понял. И, поняв, заорал чужим, грассирующим фальцетом:

— Прочь руки!

Он резко тряхнул локотками, сбросил с себя постыдные захваты гебистов дель арте, прыгнул на парапет фонтана, выпрямился, выпятил грудь, вздернул горе бороденку, выкинул вперед правую руку с зажатой в кулаке кепкой и огласил окрест:

— Товарищи!

Отвычное это страшное слово шугануло по карнавальной толпе смерчем, все аж присели и застыли — то ли от удивления, то ли от ужаса. И ближайшие маски сделали шаг назад, изобразили предельное внимание и предельное же почтение — так, как это положено в хрупком искусстве итальянских странствующих комедиантов. И даже Мальвина задумчиво подперла ладошкой красивую голову: мол, слушаю вас, либер фюрер, то есть вождь любимый. А кобель Карл сел на толстый зад и ожидающе свесил из пасти красный, горящий язык, освещая им милую мизансценочку.

— Товарищи! — скисая, повторил Ильин. Ангел его в ситуацию вкатил и затаился, гаденыш, как, впрочем, и прежде водилось, а Ильину — выкручиваться. Но как выкручиваться?.. Позвал Ангела: — Что дальше, маэстро?

— А что дальше? — удивился тот. Будто для него выступления с броневика, то есть с фонтана, — дело каждодневное. — Ничего дальше. Неси канонический текст. По пятому изданию.

— Что я помню?

— Что-то да помнишь. Зря тебя пятнадцать лет учили, деньги народные просаживали? Поднатужься, поднатужься, а там само пойдет…

Ильин поднатужился, и впрямь само пошло.

— Смерть шпионам! — бросил он в притихшую толпу слова, невесть откуда возникшие в его больной голове. А за ними помчались другие, тоже невесть откуда взявшиеся, но помчались споро и складно, не обгоняя друг друга, не толкаясь и ножки не подставляя. — В каждом крупном городе есть широкая организация шпионажа, предательства, взрыва мостов, устройства восстаний в тылу… Все должны быть на посту! Везде удвоить бдительность, обдумать и провести самым строгим образом ряд мер по выслеживанию шпионов и по поимке их. Каждый пусть будет на сторожевом посту…

Замолчал, проглотил слюну. И толпа у фонтана молчала. И фейерверк иссяк.

Ангел ржал.

— И ничего смешного, — обиженно сказал Ильин.

— Я и не смеюсь, — нагло соврал Ангел. — Ты откуда эту ахинею выкопал?

— Это не ахинея. Ты же велел канонический текст — это и есть канонический. Единственный, который наизусть помню. Том тридцать восьмой, страница триста девяносто девятая.

— Откуда помнишь? — изумился Ангел.

Теперь Ильин заржал.

— Был случай, — сказал. — Я еще в старлеях гулял, летал на «двадцатипятках», а у нас в полку замполит был, дубина дубиной, как водится, где ты видел умных замполитов?..

— Я вообще никаких не видел, — быстро встрял Ангел. — Я при замполитах с тобой не знался, они тогда вместо меня хранителями числились…

— У него шпиономания была. Военная тайна, блин, рот на замке, письма перлюстрировал, сука, только что в ширинки не заглядывал. Выход в город — по его разрешению. А у меня любовь случилась как раз в городе, мне к ней хоть через день, а надо было. Ну, я эту цитатку и нашел — полдня рылся в Лукиче. И на политзанятиях — на голубом глазу, назубок. Он меня и полюбил страстно…

— Красивая история, — сказал Ангел. — И цитатка к месту. Не могу сдержать слезу… Но не тяни паузу: пять секунд прошло — завершай аншпрех, пока все в коме. Добей их, зайчиков.

Ильин еще раз оглядел слушателей, и впрямь почувствовав себя горланом-главарем, простым, как правда. Выбросил вперед руку с кепкой:

— Оглянитесь вокруг себя. Кто рядом? Друг? Враг? Вглядитесь ему в глаза. Все на посту! Удвойте бдительность…

И легко спрыгнул с фонтанного парапета, пошел в выбранную аллейку. И никто его не преследовал. Все на площади, удвоив бдительность, смотрели друг другу в глаза, ища в оных намек на подлое предательство и шпионство.

Все вышеописанное сильно напоминало сцену в дурдоме. Или скверно поставленную пьеску. Ильина все ж не оставляло смутное ощущение, что дурдомом здесь не пахло, а пьеска и впрямь была скверно поставлена. И что самое гнусное — Ильин так и не врубился, какая ж ему в этой пьеске роль уготована? Та, слова из которой он произнес только что? Вряд ли. Нет, Ильин подозревал, что вся эта фантазия дель арте была кем-то для чего-то придумана. Кем? Для чего? Для него, для Ильина? Не слишком ли сложно для простого котельщика? Не перегрузили ли композицию? Не слишком ли остраннили? И еще, главное: откуда всплыл в пошлой пьеске вопрос про самолет? Ангел удвоил сомнения:

— Сдается мне, это еще не конец. Сдается мне, что кульминация впереди. А там и до финала, даст Бог, добредем. Хорошо бы — не до смертельного.

— Типун тебе в рот, — ругнулся Ильин.

Он быстро шел по темной аллее, спешил пройти розарий, который в Этой жизни оказался крохотным луна-парком для малых детишек, кукольным городком, закрытым по случаю несезона. Ему было холодно, Ильину, он давно пришел в себя от какого-то странного дурмана — не в эскалопе ли, который он все же куснул пару раз, спрятан был дурман? — он жалел, что позволил Мальвине и ее маскам втравить себя в наипошлейшую историю, он печалился о крепкой и теплой куртке, забытой на вешалке в «Лорелее», о том, что ее не вернуть — не идти же за ней! — и придется покупать новую…