Либеральные реформы при нелиберальном режиме - Стивен Ф. Уильямс

более развитой торговлей может служить подтверждением теории, согласно которой развитие торговли благоприятно для реформы: развитие торговли дает больший выигрыш тем, кто ведет единоличное хозяйство, открывающее возможности для внедрения новшеств и повышения эффективности. Развитость торговли также понижает выгодность чересполосицы и открытых полей с точки зрения любой из теорий, объясняющих их существование: понижается ценность этих полей в качестве инструмента уменьшения риска, поскольку открываются другие возможности подстраховаться на случай неурожая; одновременно растет специализация, понижающая выгоду от использования чересполосных полей для выпаса скота, что, в соответствии с теорией стратегического поведения, привело в свое время к распространению чересполосицы[462]. При альтернативном подходе в развитии торговли и готовности к реформе можно видеть результат действия предшествующих причин, таких как развитие каналов торговли и распространенность знаний о новейших методах ведения сельского хозяйства. Очевидно, что эти гипотезы не являются взаимоисключающими.

С причинной ролью примеров единоличного хозяйствования тоже не все просто. Чаще всего можно было познакомиться с работой единоличных хозяйств там, где действовали и другие факторы, скажем, близость к западным рынкам. Именно эта близость способствовала возникновению здесь хозяйств, служивших примерами, а также росту связанных с реформами выгод, и каждый из этих результатов мог усиливать другой.

Помимо местных примеров и торговли, есть еще один фактор, определяющий межгубернские различия, – противодействие на местах, – который лучше всего измерять долей выполненных заявок на изменение формы собственности (см. первый столбец табл. 5.3). Хотя земские начальники и суды имели полномочия игнорировать несогласие общины на изменение формы собственности, община могла заблокировать соответствующие попытки. В этом отношении разница между губерниями была очень велика. Только по Центрально‐Черноземному району доля удовлетворенных заявок на изменение права собственности составляла от 57,4 % по Воронежской губернии до 85,9 % по Курской, а для Центрально‐Промышленного района – от 62,2 % по Ярославской губернии до 89,2 % по Калужской[463]. Это во многом объясняет тот факт, что, когда сопротивление на местах было незначительным, намного большее число крестьянских хозяйств могло принять участие в изменении формы собственности.

Отсюда возникает следующий вопрос: какие причины обусловливали разные уровни сопротивления на местах. Тюкавкин и другие считают, что сила сопротивления на местах была отражением крайнего земельного голода или, если использовать менее метафорический язык, малой площади сельхозугодий на одного крестьянина[464]. Интуитивно это кажется правдоподобным объяснением. Если крестьяне полагали, что изменение формы собственности уменьшит земельные ресурсы общины – т. е. на каждое оставшееся в общине хозяйство после этого будет приходиться меньше земли, – то намеревающиеся остаться в общине будут особенно яростно противиться попыткам ее покинуть там, где обеспеченность землей ниже. Как мы увидим, крестьяне нередко считали, что в результате изменения формы собственности на оставшиеся в общине хозяйства будет приходиться меньше земли. Неясно, насколько основательны были эти соображения, но мы займемся этим вопросом только в следующей главе[465].

На самом деле нет особой ясности в вопросе о том, какое значение имел в данном случае уровень обеспеченности землей. На севере и северо‐востоке, в условиях изобилия земли, изменение формы землевладения было редкостью[466]. Заявок было сравнительно немного, что может означать, что в силу изобилия земли люди были удовлетворены сложившимся положением. Но здесь и сопротивление общин было очень упорным, что отражено в низкой величине показателя удовлетворенных заявок в Вятской (45,8 %) и Пермской (48,2 %) губерниях. На основании таких данных трудно судить о том, какую роль играла нехватка земельных угодий.

Более того, здесь могло играть роль бесконечное число специфических местных факторов. Например:

• Сравнительно низкий уровень объединения участков в некоторых районах Правобережной Украины мог быть связан с тем, что общины сдавали свои земли производителям сахара, что переводило проблему чересполосицы в разряд чисто теоретических; а также с запутанными сервитутами, затруднявшими вычисление справедливых долей при разверстании и выделе[467].

• В Московской губернии высокий процент изменения формы землевладения и выделов хозяйств из общины мог быть связан с высокой интенсивностью использования земли – выращивание овощей и скота для местных рынков[468].

• В Центрально‐Промышленном районе общины довольно хорошо научились повышать производительность в рамках старой системы, например обеспечивали расширение полос и совместно осуществляли мелиоративные работы – и эти успехи, очевидно, ослабляли привлекательность реформ[469].

Кофод, который занимался землеустройством еще до реформ, а потом активно участвовал в их проведении, в качестве благоприятных факторов выделяет однообразие почв (проще делить землю) и «промышленный характер» крестьянских хозяйств (предположительно, признак большего рыночного опыта)[470]. В качестве отрицательных факторов он называет следующие: бездействие бюрократии (в некоторых губерниях землеустроительные комиссии не были созданы до 1911 г.); ужасное качество землеустроительных работ (в Астраханской губернии все пришлось переделывать заново)[471]; неудовлетворительное состояние сельскохозяйственных угодий, нуждавшихся в мелиоративных работах (это, как можно предположить, затрудняло землеустройство)[472]; наличие запутанных сервитутов (особенно на западе)[473]; наличие оврагов, болот, лесов и всяких других препятствий на местности[474]; высокий уровень промышленного развития (местная власть могла вовсе не интересоваться вопросами сельского хозяйства, а могла примыкать к партии, враждебной реформам)[475]; специфичность законов о земле, действовавших в Черниговской и Полтавской губерниях с 1859 г.[476]

Наконец, до принятия закона 29 мая 1911 г. процесс тормозился наличием пробелов в законодательстве. Во многих местах, особенно в центральных губерниях, общинные земли были перемешаны с землями частновладельческими, что затрудняло или просто делало невозможным объединение участков, пока новый закон не дал землеустроительным комиссиям полномочия, позволившие преодолевать подобные затруднения[477]. Перепутанность земли близко расположенных деревень (особенно в районах Верхней Волги и в центрально‐промышленных районах) была также еще одним из источников помех; поэтому для решения соответствующих вопросов требовалось большинство в две трети схода, пока закон 1911 г. не разрешил принудительно прирезать земли деревням, в которых осуществлялось разверстание[478].

Короче говоря, трудно сделать определенные выводы на основании данных о региональном распределении смены формы землевладения и разверстаний. Возможность лично познакомиться с ведением единоличных хозяйств и степень ориентации на рынок несомненно играли немалую роль, но чрезвычайно велика была роль и местных особенностей, многие из которых с трудом поддаются количественному выражению.

Различия в величине наделов, выделенных или переведенных в личную собственность

Наделы домовладений, переводивших землю в личную собственность, были меньше средней величины, а потому доля хозяйств, проведших эту операцию, была выше доли земель, претерпевших изменение формы землевладения. И вполне возможно, что средние по размеру хозяйства участвовали в процессе меньше, чем может показаться. Например, в Самарской губернии форму землевладения меняли преимущественно безземельные, не имевшие пахотной земли, и зажиточные крестьяне с наделами по 15 десятин