Блуждающие огоньки - Аполлинария Михайлова

схватившись за горло:

— Ох, черт меня дери, какая же это гадость! Возьмемся за руки, Аня. И держимся крепко-крепко, пока ритуал не кончится! Делай все, что я скажу.

Анаис беспрекословно подчинилась, сжав ладони подруги так, чтобы их никто не смог разъединить.

— Повторяй за мной! Shihu geo sagha samtcha (Когда придет злая весть).

— Шиху гео саха самча, — неловко произнесла Анаис.

— Ge lai anaa dayal yinghung (Я приду к тебе с доброй душой).

— Гы лай анаа даял инхунг.

— Anaa tu ge sagha samtcha (Ты уйдешь от меня, забрав с собой злую весть).

— Анаа ту гы сагха самтча.

— He moema ge ai phenyung (И останешься со мной мой милый друг).

— Хы моэма гы ай пхенунг.

— Imo (сестра).

— Имо.

— Поцелуй меня, Анаис.

— Что-что? — воскликнула девушка, не веря своим ушам.

— Так надо. Ритуал…

— А что еще этот ритуал хочет!? — возмущалась Анаис. — Боюсь представить даже…

— Это последний шаг, — сдержанно произнесла Аня. — Ты хочешь отступить от начатого? Мне тоже это не нравится, но я бы хотела довести все до победного конца, если не возражаешь…

— Конечно, я возражаю! Но и заканчивать не хочу. Может, нам просто крепко обняться…

— Магия не поверит тебе, если ты отнесешься к ней с недостаточной серьезностью. А это волшебство древнее, его не проведешь. Древнее и очень сильное. Такое заклятие мало, кто сможет снять.

Анаис закрыла глаза, пытаясь представить перед собой совсем другого человека. Но, открыв глаза, так и не смогла этого сделать. Что ж, придется перетерпеть. Благо, до конца недалеко. Она придвинулась к подруге поближе. Аню слегка затрясло, и она отклонилась назад, но затем выдохнула и успокоилась. Из ее рта все еще неприятно пахло полынью и пижмой, что еще больше отваживало Анаис от этого шага. Что не сделаешь ради дружбы. Она слегка прильнула к ее тонким, как проволока, губам, и что-то крепко связало их так, что они не смогли друг от друга оторваться. Вокруг Ани возник ореол голубого, а Анаис — оранжевого света. Им показалось, что они взлетели и закружились в воздухе в той позе, в какой их скрепила невидимая сила. Голубой и оранжевый свет слились воедино, образуя зеленоватый контур. Внутри приятно обжигало, а в голове у девушек смешались самые разные мысли:

“Когда же кончится это?” — Аня слышала, о чем думала Анаис, и была с ней полностью солидарна. Но сделать они ничего не могли. Древняя магия проверяла их дружбу на прочность.

Когда же, наконец, зеленый свет вокруг них погас, девушки почувствовали, как неведомая сила, скрепившая их намертво, ослабевала. Вскоре они “отклеились” друг от друга и простояли так какое-то время, пытаясь прийти в себя. Неприятный горький привкус выпитой ранее отравы все никак не стихал. Аня подняла глаза, посмотрела на подругу и протянула ладонь в ее сторону, мысленно произнося:

“Imo”.

Анаис коснулась своей ладонью ее руки и так же безмолвно ей ответила:

“Imo”.

Глава XXII

Высоко-высоко над самой чащей парили две огромные птицы. После вчерашнего проливного дождя с длительной летней грозой лес пах свежестью; землистые ароматы кружили голову и пробирали до мурашек. На пасмурном облачном сером небе с перламутровым отливом от периодически просачивающегося солнца одна птица — аист — была мало заметна окружающим, совершенно сливаясь с рутинной атмосферой; другая же была совсем диковинной. Складывалось ощущение, что то не птица была, а небо непрерывно горело причудливым пожарищем.

Оставшиеся капли дождя мучительно стекали по ярко-зеленым листьям, прогибая их под своим весом. Молодая травка: пырей, мятлик, подорожник, спорыш, клевер — была напрочь припорошена водой и щекотала ноги каждого, высунувшегося на прогулку после продолжительного ливня. Повылезали из своих нор, сырых бревен лягушки и жабы; проплывали по небольшим речкам, полностью поросшим рогозом, маленькие ужи; выползли дождевые черви. Неохотно выбежали из дупла и белки, которым пришлось приземлиться в поисках грибов, молодых завязей желудей, лесных орехов и шишек. Во время дождя был такой сильный ветер, что некоторые плоды попадали с деревьев от такого напора. Рыжие обитательницы леса не могли упустить момента отхватить лакомый кусочек дара природы и спрятать его где-нибудь в сырой земле для того, чтобы его потом никто не смог отрыть и отыскать. Даже сама белка, что спрятала орех. Бесконечная страсть этих зверушек к бессмысленному накопительству не знала границ.

Аист осторожно опустился на водную гладь заросшего травой ручья и ловко клювом хватал невезучих квакш и маленьких ужиков, целиком проглатывая жертву. Да, в обличии человека таких фокусов с едой не сотворишь никак. Огненная птица кружила над лесом, высматривая потенциальную пищу средь деревьев. Белки, распушив хвост и растопырив ушки с кисточками в разные стороны, дергались с одного места на другое, резко огибая ствол. Матушка Анаис некогда ласково называла этих зверушек веверичками. Жар-птица, заметив добычу, резко сманеврировала, устремившись прямиком к слегка упитанной и не очень поворотливой белке.

Когда Аня только начинала учить подругу прелестям птичьего бытия, она требовала от нее почаще есть сырое мясо. Анаис выстреливала по утрам в зайца из лука и затем с большой неохотой поглощала убитую жертву, чувствуя из раза в раз, как по ее подбородку стекала еще теплая кровь, а к горлу подкатывала тошнота. Сырое мясо было жестким, человеческие зубы с трудом справлялись с ним и неприятно болели. Переубедить же наставницу от этой затеи было невозможно:

— Как ты станешь птицей, ежели будешь жить с повадками человечьими? — холодно удивлялась Аня. — Магию не обмануть. Магия должна поверить, что ты не шутки с нею шутишь.

И в этом была вся Аня. Ей казалось, что волшебство — это некое бесплотное капризное существо, которое необходимо постоянно в чем-то убеждать. А потому рыжеволосая подруга изо дня в день пыталась привыкнуть к обыкновенному птичьему рациону: вытаскивала из бревен и земли дождевых червей, вылавливала белок, мелких птиц, кролей и с большим трудом и отвращением поедала, не подвергая их какой-либо тепловой обработке. И ее рвало, рвало… Как бы то ни было, а результат был; чем больше Анаис телом и душой становилась птицей, тем больше ей начинала нравиться эта пища. Этот приятный, слегка молочный запах свежего мясца не только разыгрывал немалый аппетит, но и порой доводил до какого-то буйства в душе, заставляя девушку делать безрассудные вещи. Так, например, она однажды ни с того ни с сего пристрелила птицу, затем со всей жестокостью разделала топором жертву и набросилась на нее, яростно откусывая кусок за куском. А стекающую по подбородку кровь, чьи железистый вкус и запах сводили