Кукольник - Родриго Кортес

Теперь оно стояло совершенно пустым и требовало ремонта, и, по самым скромным подсчетам, на него как раз и должна была уйти оговоренная сумма наличными. Можно было сказать так, что под видом приданого для Энни ее родители просто производили необходимые траты на поддержание дела, угасающего без постоянного присмотра.

И все равно лучшей партии в округе, пожалуй, было не найти. Мидлтоны всегда поддерживали своих вышедших замуж дочерей, да и зятьям кое-что перепадало, хотя бы в виде политического влияния. Поэтому предложение было принято, дата официального обручения назначена на ближайшее воскресенье, и что-то около двенадцати вечера Джонатана и дядю Теренса развели по гостевым спальням.

— Она тебе действительно так нравится? — перед тем как уйти к себе, как бы невзначай поинтересовался дядюшка.

— Хорошая девушка, — кивнул Джонатан. — А главное, достаточно молодая, чтобы можно было чему-то научиться.

— И чему ты ее собираешься научить?

Джонатан задумался. Понятно, что прежде всего Энни должна разделять взгляды своего мужа. Постепенно научиться поддерживать в поместье должный порядок, причем не просто ждать, когда ее муж добьется полной гармонии жизни, но и активно помогать в этом. Например, заботиться о духовном развитии черных и белых слуг.

А потом, через пять или шесть лет, когда все поместье будет пропитано тем духом благорасположения, который внесет в него Джонатан, она должна будет тщательно следить за тем, чтобы никто, ни один из опекаемых ими людей не сбился с предписанного им пути.

— Ну, так чему ты хочешь ее научить? — повторил свой вопрос дядя Теренс.

— Жизни со мной, дядюшка, а больше ничему, — улыбнулся Джонатан.

Преподобный Джошуа прибыл к поместью Лоуренсов на десять минут раньше предписанного часа и прямо с порога узнал от Платона, что ни масса Джонатана, ни масса Теренса в доме нет; все в гостях у Мидлтонов.

Преподобный глянул на часы и похолодел: времени оставалось всего ничего!

— Гони! — ткнул он стеком недавно купленного в помощь Томасу, но куда менее сообразительного кучера. — К Мидлтонам! Быстро!

Кучер начал нахлестывать пару лошадей во всю мочь, но, как ни старался, к дому Мидлтонов они добрались только к двенадцати ночи. Преподобный выскочил из экипажа, принялся молотить в дверь, поднял весь дом, добился, чтобы к нему привели Джонатана, и, чуть не задыхаясь от волнения, выпалил:

— Джонатан! Срочно! В поместье!

— А в чем дело? — удивился Джонатан.

— Человеческое жертвоприношение! Черные! В роще!

Джонатан мгновенно посерьезнел. Он знал, что черные иногда приносят жертвы Мбоа, и каждая из этих жертв означала, что его авторитет среди рабов еще более возрос. Но проявлять подобную осведомленность было бы неосмотрительно.

— Откуда известно?

— Томас рассказал!

— А вы в полицию сообщили?

Преподобный на секунду смешался, но тут же спохватился:

— Да, послал я за ними, послал! Но пока они приедут… если вообще поедут…

Джонатан ушел в себя и через несколько секунд отрицательно покачал головой.

— Я не поеду.

— Ты что, Джонатан? — встревоженно толкнул его в бок Артур. — Это же твое поместье! Там же без тебя черт знает что творится!

— Сказал, не поеду! — как отрезал юный Лоуренс. — Вон дядюшка, если хочет, пусть едет; он пока еще опекун.

— Я т-тоже н-не поеду, — заикаясь от волнения, решительно отказался дядя Теренс. — И речи быть не может. Х-хватит с меня к-крови, в-вот как! — он резанул себя ладонью по горлу. — Насмотрелся! Пусть полиция разбирается; я для этого налоги плачу!

Преподобный Джошуа панически заметался, принялся уговаривать, перетянул на свою сторону Мидлтонов и вскоре понял, что задуманное шерифом уже провалено. На часах половина первого, а ни один из Лоуренсов так и не согласился приехать в родовое гнездо.

— Вам это даром не пройдет! — зло прошипел он и ткнул пальцем в Теренса. — Он-то безбожник, нахватался в Европе гнилых идеек, но ты! Ты, Джонатан! Не ожидал…

— Все, преподобный, все, — взял его под локоть Теренс Лоуренс. — Хватит брызгать слюной…

Шериф ждал долго. Очень долго. Наверное, до половины второго ночи. И все это время он, как и все сидящие в засаде у рощи констебли, смотрел, как в сотне футов от него одурманенного какой-то дрянью трехлетнего, не старше, ребенка кладут на расколотое пополам бревно, — а Джонатан все не появлялся, — как из него медленно, точь-в-точь как это любит делать Мбоа, выпускают кровь, разрезают промежность, вытаскивают тонкие розовые кишочки, — шериф уже едва удерживал своих людей, а Джонатана все не было и не было, — как с утробным воем мужчины развешивают эти кишочки на ветках, надеясь, что великий и ужасный Мбоа хоть на какое-то время насытится и оставит их в покое…

И только тогда появился преподобный. Он пришел совсем не с той стороны, с какой ему сказали, тут же нарвался на патрульного, и его, в горячке едва не пристрелив, подвели к шерифу.

— Ну? — хмуро произнес шериф.

— Он не придет, — опустил голову преподобный.

Шериф Айкен сморщился, как от невыносимой боли, потер грудь в районе сердца и кивнул стоящему рядом сержанту:

— Всем уходить.

— Вы что, шериф, не в себе? — горячим, гневным шепотом начал сержант. — Втянули ребят в эту гнусность, а теперь еще и прогоняете?!

— Я сказал, всем уходить! — зловеще произнес шериф. — И чтобы тихо мне…

Он повернулся к преподобному:

— Завтра будьте в городе. Подадите иск в отношении Теренса и Джонатана Лоуренсов за содействие в ритуальном убийстве и надругательстве над трупами. Свидетели того, что он отказался предотвратить убийство, у вас есть. Мидлтоны — надежные свидетели.

— Но…

— Все, преподобный! — как отрезал шериф. — Быстро отсюда! И запомните, вас здесь не было! Здесь вообще никого из нас не было!

С самого начала сидевший на дереве неподалеку и наблюдавший за жертвоприношением великому Мбоа Платон тоже видел и слышал все: и как неумело провели обряд негры, и сколь шумно сопели в засаде полицейские. Он дождался, когда преподобный и констебли уйдут, проводил беспрерывно потирающего сердце шерифа почти до привязанной в отдалении лошади, а потом прыгнул ему на шею и одним точным ударом пробил артерию. Терпеливо спустил кровь из большого, подрагивающего тела, а затем вернулся к костру, бережно поднял труп ребенка и отнес его поближе к телу шерифа. Теперь оставалось приготовить «рассол», принести инструменты и дождаться масса Джонатана. В том, что он обязательно придет, Платон не сомневался.

Джонатан знал, что не утерпит, но знал и то, что так просто взять и уйти нельзя. А потому он дождался, когда все успокоятся и разбредутся по своим комнатам, тихонько выбрался из дома и, оседлав пасущуюся неподалеку простую рабочую лошадь, пришпорил ее пятками и через полчаса был в своем доме.

— Платон! — позвал он и, не услышав ответа, сразу же развернулся, снова оседлал привычную ко всему лошадку и вскоре был в роще.

Внешне все здесь выглядело так же, как и всегда, если бы не разлитый в воздухе запах тревоги. Джонатан осторожно спустился с лошади, шагнул в сторону поляны и тут же услышал знакомый тихий посвист Платона.

— Я здесь, масса Джонатан, — тихо позвал его раб и выглянул из кустов. — Идемте сюда, все готово.

Оглядевшись по сторонам, Джонатан подошел и обомлел. Перед ним, голые, как в день рождения, лежали две самые непохожие заготовки на свете: маленький черный мальчик и огромный, пузатый белый мужчина.

— Молодец, замечательный материал, — похвалил Джонатан и наклонился ниже. — А это кто?

Платон скромно улыбался. Джонатан нагнулся еще ниже, и его бросило в пот.

— Шериф?!!

К мысли, что теперь ему больше ничего не грозит, Джонатан привыкал долго. И, только тщательно расспросив Платона о том, как все было, он повеселел. Лучшего расклада, чтобы примерно наказать своего главного врага, честно показав людям всю его внутреннюю суть, невозможно было и придумать.

— Я вижу, ты их уже выпотрошил.

— Конечно, масса Джонатан, — кивнул Платон. — Все почти сделано, я даже рассол уже закачал, скоро застывать начнет. Теперь все только от вас зависит.

Джонатан взглянул на часы — половина четвертого — и начал раздеваться. Он вполне успевал и сделать все, что надо, и вернуться в дом Мидлтонов к утру.

Мэр города Сильвио Торрес вышел на главную площадь города, как всегда, в пять тридцать утра. Неторопливо, стараясь получить все возможное удовольствие от вялого зимнего солнца, он миновал аллею, затем критически осмотрел аляповатый, загаженный воронами памятник своему предшественнику, самому первому мэру города Джеффри Джонсону, и все тем же прогулочным шагом подошел к зданию муниципалитета.