Любовь для начинающих пользователей - Катя Ткаченко

Во всяком случае, я помню, чем кормили вечерами на том шведском столе, за которым я пасся вместе с ними в тот единственный раз, когда они вывезли меня с собой.

Два года назад, на Кипре.

На том шведском столе было много–много салатов, я б сейчас всё отдал, чтобы слопать один из них. Хотя сойдёт и матушкин домашний салат из свежих помидоров, заправленный оливковым маслом и уксусом. А если туда добавить ещё зелени, сыра — такого солёного, по–моему, он называется брынзой, и маслин, получится тот салат, который нравится мне больше всего… Сгодился бы и простой салат, из одних помидоров, но даже помидоров мне сейчас не видать как своих ушей…

Стало смеркаться.

Папенька опять ухмыльнулся и покрутил пальцем у виска, сочувственно глядя на меня.

Сказать бы ему: «Слушай, забери меня поскорее отсюда», — но я отлично знал, что никто меня не услышит.

Я сижу в яме, на яму наступает ночь.

И мне безумно хочется есть.

Если бы я сейчас пасся на шведском столе, то мог бы положить себе барбекю. Или тушёного мяса. Или рыбы. А пожалуй — и того, и другого, и третьего. Папенька как пить дать предпочёл сегодня барбекю, а вот матушка — рыбу.

Она всегда предпочитает рыбу и может съесть её много, но без гарнира.

А я бы взял и гарнир.

Хотя бы этот дурацкий картофель фри.

На самом деле картофель фри лучше всего есть в «Макдональдсе», из пакетика. Жуёшь гамбургер, закусываешь картофелем фри и запиваешь кока–колой. Или коктейлем. Молочным со вкусом клубники. У меня ещё осталась вода, я делаю глоток и начинаю соображать, как лучше выбраться из этой подлой ямы.

И не могу сообразить.

Она слишком глубокая, чтобы просто подпрыгнуть и ухватиться за края.

Это раз.

Почему–то кажется, что внизу она шире, а вверху — уже.

Это два.

И стенки у неё не каменные, а земляные, если б были каменные, можно было бы вылезти, цепляясь за выступы.

Но у ямы стенки земляные, и выступов нет.

Дырок, что ли, в этих стенках понаделать?

Чем–нибудь проковырять.

Для этой цели неплохо подошла бы палка, но палки у меня тоже нет.

Есть лишь бутылка с водой, да и то — почти пустая, воды меньше чем на треть.

Я смотрю на бутылку и вдруг начинаю выть.

Я голоден, я сижу в яме и вою, как какой–то полный, абсолютный придурок.

Идиот.

Папенька правильно сказал:

— Ты — идиот!

Идиот — это хуже, чем сумасшедший, с ума сходят или не сходят, а идиотами рождаются.

Видимо, я родился идиотом, раз вляпался в эту историю.

Какой чёрт погнал меня на гору?

До сих пор я считал, что погнала меня Симба.

Но Симба не чёрт, и вообще — черти: они существуют или нет?

Тот, кто загнал меня в эту яму, — он кто?

Заготовил бы он здесь хоть немного еды, я был бы счастлив.

Я принимаюсь ковырять стенку бутылкой.

Земля крошится, в ней намечается углубление.

Света пока достаточно, сумерки — это не ночь, ночь ещё не наступила.

Если я буду ковырять усердно, то до темноты успею наделать уйму дырок.

Но почва твёрдая, и дырка ковыряется медленно, очень медленно, темнеет намного быстрее.

Выдержит ли бутылка такую нагрузку — не знаю, пластиковая бутылка для земляных работ не приспособлена.

И потом — с каждой минутой мне всё сильнее хочется есть.

Даже не минутой — секундой.

Домашних котлет бы, плевать на шведский стол.

Пусть папенька с матушкой бродят вокруг него, а мне хватит двух домашних котлет…

Точнее — трёх…

Если я прямо сейчас не кину чего–нибудь в рот, мне кранты!

Я умру в этой яме от голода, мне не наковырять нужного количества дырок!

И я окончательно сойду с ума.

Примусь обгрызать мясо с ладони и выть, выть, выть, а потом испущу дух!

А когда меня найдут, я буду лежать на дне ямы, стиснув зубами собственную кисть!

От этой картины мне становится жутко, и я лихорадочно размышляю, что бы пожевать.

Например, корешки?

Корешки имеются, они видны в той единственной выемке, которую я проковырял.

Я пытаюсь оторвать корешок, наконец мне это удаётся.

Он весь в земле, я счищаю её пальцами и сую корешок в рот.

Он не просто невкусный, он — никакой, да вдобавок и не разжёвывается.

И вообще — меня начинает тошнить!

Я выплёвываю корешок и прополаскиваю рот водой.

Одним глотком воды, интересно, сколько их осталось в бутылке?

Я завинчиваю пробку и соображаю, чем ещё поживиться, кроме корешков.

Конечно, здесь водятся черви, но червями я питаться не буду!

Лучше сойти с ума от голода, лучше сглодать не одну собственную руку, а обе!

Я оглядываюсь на папеньку, но он уже испарился.

Матушка испарилась тоже, они предательски бросили меня в этой яме.

Похоже, им не хочется смотреть, как погибает их сын, им намного приятнее бродить у моря в своей дурацкой Турции!

Если бы они туда не поехали, я не был бы сослан к Симбе и не потащился бы на гору.

И не упал бы в яму.

И не сидел бы сейчас на дне, думая о том, что мне съесть.

Каким подножным кормом подкрепить свои силы.

Корешки не подошли, черви отпадают.

Что остаётся?

Сумерки всё чернее, они вот–вот сменятся темнотой.

В темноте мне ничего не найти.

Даже червей…

Что можно использовать в пищу, сидя в яме, кроме червей?

Личинок?

Жуков?

Жуки…

Жуки мне нравятся больше, в Таиланде, например, все едят жуков.

Мы с папенькой смотрели про это фильм по телевизору.

В Таиланде существуют даже жучиные макдональдсы, жареных жуков насыпают в пакеты, как картошку фри. И местные их едят.

И не морщатся!

Я тоскливо заглядываю в уже еле различимую выемку и вдруг замечаю, что по её краю кто–то ползёт.

Может, мне мерещится, а может, нет, и кто–то ползёт на самом деле.

Не очень большой, но и не маленький.

Как бы мне его половчее оприходовать?

Одного жука явно будет мало, впрочем, сумею ли я съесть хотя бы одного?

И вообще — как их едят?

Жук ползёт по краешку ямки, сейчас скроется.

И больше мне его не увидеть.

Никогда.

Я хватаю его и чувствую, как он скребётся в моей ладони.

Можно выпить воду и засунуть его в бутылку, но вода — это всё, чем я располагаю.

У меня нет даже спичечного коробка.

Свободной рукой я шарю по карманам и нахожу лишь носовой платок.

Жука можно посадить и в него, завязать крепко–накрепко, чтобы не выбрался.

Но одной рукой мне с этим не управиться!

Сумерки почти перешли в ночь, а я надыбал лишь одного жука и выкопал только одну дырку.

С минуты на минуту станет совсем темно.

Я подношу руку с жуком ко рту и вдруг совершенно непроизвольно сжимаю его зубами так, чтобы не повредить хитиновый панцирь.

Я просто держу его в зубах, он сучит ножками, и моим губам щекотно.

Идиот на дне ямы с напуганным жуком во рту.

Я быстро–быстро складываю из платка мешочек и выплёвываю туда жука.

А потом опять полощу рот.

От жука на языке горьковатый привкус — интересно, как я его буду есть?

Я бережно держу в левой руке платок с шевелящимся жуком, а правой исследую выемку.

И нахожу ещё одного жука!

А потом, чуть повыше, на стенке ямы, — третьего!

Пока я засовываю третьего в платок, второй убегает, хотя, может, и первый — в любом случае, кому–то из них повезло.

Ни фига не видно, луны нет, лишь высокие холодные точки звёзд.

Они где–то далеко–далеко, мне хочется свернуться клубочком, лечь на дно ямы и заплакать.

От собственной беспомощности и оттого, что я круглый идиот.

Жуки шевелятся в платке, и я думаю, как с ними поступить.

Съесть живыми или…

Тайцы в фильме жарили жуков на противне.

У меня нет противня, нет и спичек.

Только два живых жука в носовом платке.

И розовый Симбин рюкзачок.

Я кладу платок на землю и наступаю на него ногой, чтобы жуки не выбрались.

А потом лезу в рюкзачок.

Там пусто — бутерброды давно съедены, а бутылка с остатками воды покоится на дне ямы.

Впрочем, рюкзачок снабжён кармашком, таким маленьким, что вряд ли в нём уместилось бы что–либо существенное.

Я расстёгиваю кармашек, засовываю туда два пальца и нащупываю какой–то продолговатый предмет.

Ощупываю и понимаю, что это зажигалка.

Не знаю, откуда она взялась, — Симба не курит.

Хотя если она не курит сейчас, это не значит, что она вообще никогда не курила, а по большому–то счёту мне пофиг!

Я достаю зажигалку и чиркаю колесиком.

Появляется язычок пламени — зажигалка работает!

Мне хочется закричать «Вау!», но кто–то вдруг гулко ухает там, наверху, неподалёку от моей долбаной норы.

По спине пробегают мурашки.

Я отгоняю их, как надоедливых мух, поднимаю с земли платок и осторожно вынимаю одного жука, пытаясь действовать быстро, чтобы второй не убежал.