Смертная чаша весов - Энн Перри

Адвокат попытался привести мысли в порядок. Он все еще сидел сбоку от стола, но перестал бесцельно перелистывать бумаги.

– Если мы сможем доказать, что убийство действительно имело место, то, возможно, нам удастся отвлечь внимание общества от того факта, что графиня обвинила не того человека, – сказал он медленно. – Я мало что знаю о принцессе Гизеле. Наверное, мне нужно побольше узнать об их отношениях с Зорой в прошлом и о ее теперешнем финансовом положении, чтобы представить, какой суммы она потребует за нанесенный ей моральный ущерб. – Юрист закусил губу. – Если она ненавидит Зору так же сильно, как Зора – ее, тогда, весьма вероятно, она захочет разорить графиню.

– Я постараюсь что-нибудь узнать, – быстро ответила Эстер, обрадовавшись возможности как-то помочь. – Барон и баронесса Олленхайм были знакомы с ними обеими очень близко. Если я найду правильный подход, баронесса может мне рассказать о Гизеле очень много. Но мне кажется, вряд ли принцесса испытывает к Зоре какие-нибудь неистовые чувства. Она одержала верх, и довольно легко.

– Одержала верх? – нахмурился Рэтбоун.

– Между ними шла битва, – нетерпеливо ответила его собеседница. – Зора фон Рюстов была любовницей Фридриха до появления на сцене Гизелы – по крайней мере, одной из нескольких. Но после Фридрих уже ни на кого не смотрел. У Зоры было много поводов ненавидеть Гизелу, а у той не было никаких. И сейчас она, очевидно, так сражена смертью Фридриха, что ее совершенно не занимает мысль о мести за клевету. Как только будет доказана ее невиновность, она совершенно удовольствуется тем, что сойдет с общественной сцены, снова как герцогиня – и к тому же милосердная! Ею еще больше станут восхищаться. Люди будут просто боготворить ее.

Внезапно лицо адвоката оживилось. Глаза его опять загорелись, и он ухватился за мысль.

– Эстер, вы потрясающе проницательны! Если б я смог убедить Гизелу, что проявление милосердия будет в ее собственных интересах, что тогда ее станут воспринимать как героиню, еще более великую, чем раньше, это было бы нам очень на руку!

Оливер выскользнул из-за стола и стал шагать взад-вперед по кабинету, но теперь это было не бесплодное напряжение, а нервная энергия, свидетельствующая об усиленной работе мозга.

– Разумеется, я не стану говорить об этом в личной беседе, но намек на это прозвучит в суде. И это будет намек с подтекстом. – Он широко взмахнул в воздухе руками, пытаясь проиллюстрировать свою идею. – С одной стороны, мысль о милосердии настолько привлекательна, что Гизела обязательно поддастся ее влиянию. Ей дадут понять, что мир всегда будет помнить о ее благородном сердце и замечательном поведении и сочувствии к падшим, о ее великих, чисто женских достоинствах, которые Фридрих предпочел короне, и все убедятся, что он в свое время сделал правильный выбор. А с другой стороны, до ее сознания будет доведена мысль, как это отвратительно – мстить женщине, которая прежде потерпела поражение в единоборстве с нею и которая, конечно, ошибалась, но в то же время является истинной патриоткой, готовой рискнуть всем своим состоянием, чтобы пролить свет на истинную причину смерти Фридриха: он пал жертвой убийства, а вовсе не скончался от естественных причин, как все предполагали.

Юрист ускорил шаг – мозг его заработал еще быстрее.

– И я очень тонко намекну, что если не быть благодарной Зоре за это пролитие света, то некоторые смогут предположить, будто Гизела не торопится признавать убийцу к ответу, – продолжил он рассуждать вслух. – А она никому не должна позволять и малейшего подозрения на этот счет! – Рэтбоун сжал кулак. – Да, по-видимому, мы нащупали какое-то подобие стратегии. – Он остановился перед Эстер. – Спасибо вам, дорогая! – Глаза у него сияли, а взгляд стал ласковым. – Я вам в высшей степени благодарен. Вы чрезвычайно помогли мне.

Женщина почувствовала, что краснеет от его взгляда, и вдруг растерялась, не зная, что отвечать. Она должна помнить, что он просто благодарен ей. В сущности, ничего нового.

– Эстер… я… – Адвокат собрался было сказать еще что-то, но тут раздался стук в дверь, и Симмс просунул голову в кабинет.

– Сэр Оливер, к вам майор Бартлетт. Он ожидает уже около десяти минут. Что ему сказать?

– Скажите ему, что я буду занят еще десять! – отрезал Рэтбоун, но затем взглянул на изумленное лицо клерка и вздохнул: – Нет, ничего не говорите. Мисс Лэттерли уже уходит. Передайте мои извинения майору Бартлетту, что я заставил его ждать, но я только что получил срочную информацию касательно другого дела. Однако теперь я к его услугам.

– Да, сэр Оливер. – Симмс удалился, всем своим видом выражая уверенность в стабильности основ. Это был человек, с глубочайшим уважением относящийся к установленному порядку.

Эстер улыбнулась, одновременно чувствуя и облегчение, и разочарование.

– Благодарю, что приняли меня без предварительной договоренности, – сказала она серьезно. – Я сообщу вам обо всем, что мне удастся узнать. – И повернулась, чтобы уйти.

Адвокат открыл для нее дверь, стоя так близко, что женщина почувствовала слабый запах твида и чистого белья и тепло его тела. Она вышла в комнату клерков, а он отвернулся и заговорил с майором Бартлеттом.

* * *

На Хилл-стрит Эстер вернулась, полная решимости прямо сказать о положении Роберта, как только представится возможность, а если она не представится, то создать ее.

Получилось так, что долго ждать ей не пришлось. В тот же день, незадолго до вечера, доктор снова навестил больного, и, осмотрев его, пожелал переговорить с медсестрой наедине. На втором этаже был будуар, в который всегда можно было удалиться. Мисс Лэттерли плотно прикрыла его дверь.

Вид у врача был самый серьезный и даже печальный, но он не прятал глаза и не пытался смягчить горький смысл своих слов напускным оптимизмом.

– Боюсь, что больше я ничего уже не могу для него сделать, – сказал он тихо. – Было бы неоправданно и даже, наверное, жестоко поддерживать ложную надежду на то, что больной встанет с постели и снова начнет самостоятельно передвигаться или… – Тут медик все-таки заколебался, пытаясь облечь то, что он хотел объяснить, в более деликатную форму.

Эстер помогла ему:

– Я понимаю. Он никогда не сможет владеть нижней частью туловища. Будут работать только механически действующие органы пищеварения.

– Боюсь, что так. Извините.

Хотя сиделка и знала это, после слов доктора она поняла, что какой-то частью сознания, пусть это было и неразумно, все же надеялась на лучшее. Теперь надежда умерла окончательно.

Доктор очень участливо глядел на нее. Ему так же, как и ей, было неприятно думать, что надеяться больше нельзя.

Мисс Лэттерли заставила себя поднять голову и унять дрожь в голосе.

– Я сделаю все, чтобы помочь им принять эту горестную весть с достоинством, – пообещала она. – Вы уже сказали баронессе или хотите, чтобы я это сделала?

– Нет, я еще никому не говорил и хотел бы, чтобы вы присутствовали при этом. Боюсь, для баронессы будет очень тяжело услышать это известие.

– А самому Роберту?

– Я и ему ничего не сказал, но мне кажется, он знает. Эта молодая женщина, о которой он мне говорил – мисс Стэнхоуп, – по-видимому, до некоторой степени его уже подготовила. Тем не менее услышать об этом из моих уст – совсем другое дело, чем только догадываться. Вы его знаете лучше, чем я. От кого ему будет менее тяжело услышать правду?

– Все это зависит от того, как воспримут известие его родители, – ответила Эстер.

Зная, насколько сильно они надеялись на обратное, она опасалась, что Бернд воспримет сообщение в штыки, и от этого ему будет гораздо тяжелее смириться с необратимой реальностью. А вот Дагмара, возможно, сумеет встретить страшную весть с мужеством за них обоих.

– Пусть, если возможно, сами решат, как тут быть, – вздохнула сиделка.

– Очень хорошо, – согласился медик. – Так спускаемся вниз?

Бернд и Дагмара ожидали их в огромной гостиной с высоким потолком, стоя рядом у камина. Они не касались друг друга, но когда Эстер и врач вошли, барон обнял жену. Он посмотрел на медиков, не отводя взгляд, в котором боролись надежда и страх.

Дагмара все поняла по выражению их лиц и охнула.

– Плохо… да? – спросила она, и голос у нее дрогнул.

Мисс Лэттерли начала было говорить, что все не так плохо, как могло бы быть, что Роберт не будет испытывать боли, но затем поняла, что они с доктором не смогут рассматривать положение так, как стоящая перед ними женщина. Для них то, что есть, уже было самым плохим.

– Да, – ответил врач за Эстер. – Боюсь, надежда на то, что он сможет ходить, нереальна. Я… я очень сожалею об этом.

Нервы у него не выдержали, и он не смог рассказать обо всем подробно, как и сказал медсестре. Возможно, доктор увидел по лицу Бернда, что более подробное объяснение будет для него невыносимо.