Скитальцы - Марина и Сергей Дяченко

— Забрал? Унёс, да? А змеи были?

— Гарра, вот ужас-то…

— Сколько ей? Десять? Одиннадцать?

— Лита убивается, верно…

— Парень, ты сам видел?

— Парень, пойдём, закусим, поговорим… Расскажешь, как было.

— Людочки, значит, он мою-то девку не тронет уже?! О-ой!

Его тянули за рукав, заглядывали в глаза, переспрашивали что-то друг у друга, возбуждённо галдели вполголоса, то и дело оглядываясь на онемевший от горя дом с наглухо закрытыми ставнями. Руал оторвал от своей одежды чьи-то умоляющие руки и, отшатнувшись от толпы, вернулся в темноту прихожей. На секунду ему привиделась девочка — так, как он увидел её впервые, застенчиво выглядывающая из-за дверного косяка.

Лита сидела по-прежнему прямо, смотрела иссушенными глазами в стену напротив и мерно повторяла:

— Отдали. Вы отдали. Вы отдали её.

Гаран, завидев Руала, кинулся к нему, как к спасителю:

— Она помешалась, — твердил он в ужасе, сам сейчас похожий на помешанного.

Невпопад вскрикнул сверчок.

Женщина вздрогнула, медленно, как кукла, повернула голову и взглянула в глаза Руалу. Ильмарранена будто ударили в лицо.

— Вы отдали её! — сказала женщина. — Её не вернуть.

— Да, её не вернуть, Лита! — захлебнулся Гаран за Руаловой спиной. — Я не маг и никто здесь не маг, и её не вернуть, ты потерпи, ты свыкнешься…

Женщина так же медленно отвернулась, а Гаран всё причитал:

— Я же не маг… Никто её не вернёт, это не под силу… Не маг я, небо… Ну за что… Я не могу, я не маг…

— Я — маг, — сказал Ильмарранен.

Стало до невозможности тихо. Лицо женщины, застывшее, как маска, дрогнуло. Быстро задышал Гаран:

— Парень, ты что… Спятил? Кто — маг?

— Я, — сказал Руал.

Он ненавидел себя. Он проклял себя страшным проклятием. Он просил у неба одной милости — скорой смерти от руки колдуна. Только бы не новые мучения в обличье полочки для обуви.

Он проклинал себя, шагая улицами посёлка в сопровождении притихшей толпы. То и дело кто-то говорил громко: «Не пускайте его! Всем будет хуже!» Но впереди шли Гаран и Лита, и никто не решался заступить им дорогу.

Потом толпа отстала, и отстал Гаран, и Лита указала Руалу путь к пещере колдуна. Дальше он пошёл один — пошёл узкой, неровной дорогой, поросшей крапивой с обочины до обочины.

Эта нехоженная и неезженная тропа обрывалась у входа в пещеру — вернее сказать, пещера поглощала её своим разинутым беззубым ртом. Руал постоял, обозвал себя безмозглым выродком и шагнул вперёд.

Ни одной мысли не приходило ему, ни одной спасительной мысли. Внутри пещеры, в двух шагах от входа, он наткнулся на добротную тяжёлую дверь с железной ручкой.

Приложив к двери ухо, он расслышал тихое металлическое позвякивание, будто хозяйка помешивала деревянной ложкой в медном котле. От этого позвякивания по спине продирал мороз.

Руал мучительно задумался — что он сделал бы, будь он магом? Что он сделал бы сейчас?

На секунду ему увиделось, как огромная, покрытая бронёй рептилия сносит с петель колдунову дверь, врывается вовнутрь, прижимает старикашку к полу, освобождает Гарру… Нет, девочка бы испугалась. Если, конечно, она ещё жива.

Ильмарранен перевёл дух и попробовал толкнуть дверь. Та вдруг поддалась — неожиданно легко. Руал облизнул запёкшиеся губы, стиснул, как талисман, фигурку ящерицы за пазухой и вошёл.

Колдуново жилище было освещено изнутри — освещено слабым, неестественным мутным светом. На стенах темнели подёрнутые паутиной четырёхугольники в рамах, обрывки ветхой ткани клочьями свисали с потолка, под ногами хрустело, будто пол был усеян ореховой скорлупой. Странный металлический звук то отдалялся, то приближался вновь. Руал стоял, ожидая в отчаянии, что вот-вот его присутствие будет замечено и наглая безрассудность понесёт наконец заслуженное наказание. Однако ничего не происходило — мерно повторялось глухое звяканье, тяжело колыхались свисающие с потолка лоскутья и где-то в глубине пещеры мерцал мутный свет.

Тогда Руал решил с надеждой, что, может быть, ему удалось войти сюда незамеченным, и тогда само спасение девочки становится хоть чуть-чуть менее безнадёжным. Задержав дыхание, он двинулся вперёд — туда, откуда пробивался свет.

Он шёл анфиладой комнат — больших, полутёмных, подёрнутых паутиной. Он никогда не думал, что внутри человеческого жилья возможны эти горы замшелых камней, древние пни, вцепившиеся в пол крючьями корней, и втёршиеся между ними нагромождения из витых стульев, бархатных кресел, комодов и туалетных столиков с пустыми баночками из-под румян, с чёрными мраморными плитами на месте зеркал.

Он шёл и не мог представить себе размеров этого жилища, угнездившегося в толще земли. Где-то в путанице переходов и комнат колдун держал маленькую Гарру, босую, в ночной сорочке, с голыми детскими руками. Ребёнок и чудовище.

Эта мысль подстегнула Руала, он пошёл быстрее, почти побежал, лавируя между горами мебели и грудами камней. Он даже осмелился позвать вполголоса: «Гарра! Гарра!»

Ему показалось, что там, куда удалилось позвякивание, пропел что-то тонкий старческий голос. Потом снова — «Та-тах… Та-тах…» — заколотился тупой металлический звук, который доносился всё отчётливее. Руал, похоже, приближался к его источнику.

— Пти-ичка! — снова пропел дребезжащий голос старика. — Пта-ашечка!

Та-тах, та-тах…

Руал присел.

— Пти-ичка… Чик-чирик! Чик-чирик!

Руал бесшумно перебежал и притаился за поросшим лиловыми побегами дверным косяком.

Колдун был здесь — Руал увидел сначала тонкие ноги в башмаках с бантами, потом неопрятные полы длинного камзола с поблекшим галуном, потом огромный кружевной воротник, из которого едва высовывалась покрытая завитым париком голова.

Старик вышагивал по кругу, в левой его руке был небольшой медный колокол, и Руал поразился, потому что колдун держал его за язычок. Он звонил, потряхивая рукой, и массивная чаша колокола билась о его кулак, производя тот самый глухой металлический звук: «Та-тах… Та-тах…»

Руал гадал несколько секунд, какое магическое действие производит старик, потом решился заглянуть дальше и увидел Гарру.

С потолка на четырёх цепях свисал железный обруч, на обруче укреплён был большой стеклянный шар со срезанным верхом, на треть заполненный зелёной водой с бурыми, слабо шевелящимися водорослями. Над самой поверхностью воды качалась перекладина, подобная птичьей жёрдочке, а на жёрдочке сидела, вцепившись в неё пальцами, заплаканная Гарра.

— Пти-ичка… — бормотал старик нежно, потрясая своим колоколом. — Ку-ушай… — И свободной рукой рассыпал по полу не то зерно, не то шелуху, которая ложилась неприятно хрустящим под ногами слоем. — Ку-ушай…